Нет, это неправильно вам ее аттестовали… Какая же она шлюха, если для нее это образ жизни. Алка по-другому не может, такой уродилась на потребу, такое ее счастье в личной жизни. Грустно это, конечно, когда во лбу красный фонарь горит, но если другого не дано и ни за какие деньги светофором не станешь? Не зря говорят, что женщина — самая глупая форма материализма, что чем меньше ее любишь, тем больше нравишься. Но с Алкой все было наоборот: чем меньше на нее обращали внимания, тем меньше и она вас замечала. Зато подмигни — и делай что хочешь…
А я трусиха. Если при мне мужик раздевается с немыслимой для меня целью, я стараюсь его одежду на себя напялить…
Ну, не такой уж он и мальчик, всего на десять лет Алки моложе. Недавно с военных сборов вернулся и приткнулся в одну фирму медицинским оборудованием торговать. Вообще-то он математик, но теперь тоже по заграницам мотается. Денег много, считает он их по молодости плохо. А познакомились они на каких-то деловых переговорах, Трипун одолжил Алку как переводчицу. Мальчик ее охмуривал под видом углубленного изучения английского языка, врал, что жена его не понимает, и соответственно таскал, да и меня за компанию как ближайшую подругу, по ночным заведениям, развлекал и развлекался от непонимающей его жены. Однажды Алка чуть не влипла с каким-то Стивеном, которого, видимо, знала по Лондону. Может, он даже приехал специально к ней… Нет, разошлись мирно. Англичанин неожиданно оказался джентльменом или все понял… Ну, про то, что в данный исторический момент лишний. А мальчик ее, Шурик, всего боится и со страха интеллигента из себя корчит: ему проще убежать и умыть руки в луже, и харю заодно… Да, у него ребенок грудного возраста. О разводе, по-моему, речь не шла, мужик, даже плюгавый, шило на мыло не меняет, хотя Алка и побежала бы за него. Он внешне эффектный, а она особенно любит, когда таращатся на нее и на то, что рядом. Он ей как бы вернул молодость и вкус к жизни…
Да, к красивой жизни, как по коммерческим каналам телевидения…
Нет, фирма вряд ли какое-нибудь отношение к этому делу имеет. Трипун часто сдавал переводчиц на время, а гонорар клал в карман… Меня невозможно продать, я же за компьютером сижу и авиабилеты оформляю…
Угрозы? Сомневаюсь… Потому что Трипун сразу бы всем растрепал — так дешевле, не надо за телохранителя прятаться, а случись что — все в один голос подтвердят: его хотел убить бандит-миллионер Сидоров. И Сидорову остаток жизни придется играть в прятки с законом или платить сумасшедшие деньги, чтобы отмыться. Только Трипуну хватит увесистой пощечины, пуля для него — установка «Град» против тараканов. Уж если убивать из-за конкуренции — тогда Гидренко. Это бой-баба, схватит и не отпустит. Вы знаете, я не раз замечала: ее появление, ее напор как бы оглупляют людей, хотя ничего умного она не говорит. Приказной характер барыни из плебеек, носит какие-то клерковские сюртуки, смотреть тошно. Она всех ненавидит, кроме Безбольникова… Сама сказала, что почти не знает? Врет!.. Только между нами: я их через день вместе вижу. У меня жизнь такая — мужиков изучать, а Безбольников живет через два дома. Кстати, Гидренко добавила денег, когда он покупал квартиру вместо комнаты в коммуналке, и записала на свое имя, чтоб никуда не делся.
Тихий, мягкий, незаметный человек, по Чехову. Мне бы такой вполне сгодился. А Фатима, я думаю, решала на нем свои комплексы неудавшегося материнства, а может, это такой вид спонсорства через постель. Сейчас кругом новое и неожиданное. Жизнь — штука необъятная, ее еще изучать и изучать по картинкам в журнале мод, как говорит Аредов…
Дрогистов?.. Впервые слышу… Может, и видела. Может, этот самый Дрогистов мне на юбку час назад в автобусе наступил. Нет, ну какой подлец! Сорок долларов на фиг!.. В суд подать? А где я его найду?.. В рублях сколько — не знаю. Наверное, два мешка, из которых, если вытряхнуть содержимое, можно сшить в ателье недурную хламидку за те же деньги…
Если вспомню или узнаю?.. Ваш телефон? О, как это необычно и романтично! Я привыкла, что мужчины просят телефончик, а вы сами предлагаете. А вы женаты?.. И дети есть?.. Тогда не позвоню. С женатиками я распрощалась десять лет назад. Толку от них мало. Это женщина ради любви с обрыва сиганет, а мужик при семье останется и жену, как помеху, поколотит…
Свидетельница
Не пойму я вас, мил человек в погонах. Сначала бумажки присылаете, потом с другим — тоже в погонах — на дом приходите, сюда зовете, а теперь про жизнь мою грустную рассказа требуете… Женщина я больно слабая, одинокая и никому не нужная, вся в справках и с тремя авоськами: одна — для пустых бутылочек, эта вот — для всяких баночек и коробок цветных, а тут — разное: что — в кафетерии не доели, что — у ларьков подобрала.
А в рюкзачке — самое ценное, я его никому не показываю, от нескромных глаз берегу… Три платка на голове? Чтоб голова не мерзла. Зимой я шесть ношу… Потому что приходят ко мне какие-то люди и тоже живут, а как напьются — двери не открывают, вот и спишь между лестниц у батареи парового отопления. Они мне г-роб напрокат обещали, когда помру и даже накануне. За это и терплю при жизни… Ближе — это как и куда?.. В тот денек-то? Да встала я пораньше, потому что решила жить два раза, вроде склеенной посуды, и пошла пешком за тридевять земель. Такой у меня был план с вечера…
В лес зачем пошла? Травки с членорастительным экстрактом вволю покушать, хоть и люблю другую пищу, но вдруг фашисты опять на родину нападут: слабые сыграют, а у меня уже привычка. Пенсии-то по инвалидности на один телефон хватает, он и не нужен мне вовсе, тьфу, пакость звонящая, а все равно работает, и платить за него в сберкассе требуют. И вот иду я далеко-далеко за муравушкой, саночки за собой везу… Да, летом. Люблю я возить саночки, до того люблю, что зимой заставляю себя кататься. В руке ложку несу как самую дорогую вещь — из нее кушать удобно — да кружку без ручки, стаканчик то бишь. Сначала все полем шла, смотрела на пахаря в бурю и на других расхитителей, потом мимо погоста, смотрела, как горбатый вождь наш поправляется в могиле, а там уж рукой подать, там уж, думаю, расскажу соловьям басни, им не привыкать… Да разве лес это! Извели его на промышленность. Если на родину нападет враг, куда мы будем уходить и разбегаться? В пеньки? А ведь их по законам сохранения нужно растить, как заразу, — расчетливо…
И тут машинка едет этакая. Впереди — пара, как два сапога женских, оба князья, грязь не отмывшие, а на заднем сиденье — невоин. Останавливаются вровень с саночками, и сапоги вылезают поразмяться: один уже со смертью на носу, а другой без шапки, чтоб не сгорела при первом подвернувшемся случае.
«Нам туда, — спрашивают, — бабушка, ехать правильно?»
«Это крюк в семь верст», — отвечаю.
«Тогда скажи куда».
«Надвое», — отвечаю.
Они и поехали крюком, а он им и не крюк. Ну, я поплевала их машине в глаза на заднице и дальше пошла, песни напеваю, слова выкидываю. Вышла на любимую полянку, а там только сытый волк в лес смотрит и овцы небо коптят, да еще двое: одного жданки съели, у другого вид такой, что только за смертью посылать к ближайшему ларьку… Не-е, никого я не боюсь. Чего волков бояться, коли в пеньки пришла?..
Тут подошла ко мне одна душа, Богом береженная, свиньей не кушанная, и попросила калачика, а я поплясала, пока хлеб не кончился.
Душа говорит:
«Уходите отсюда, Екатерина Фортунатовна, от греха».
«Нет, — отвечаю, — счастья дождусь».
Она и плюнула не по-детски…
Во что одета?.. Разве теперь поймешь! И знать откуда. Я ведь по уму провожала, а встречать не собиралась, стыдно мне, вот и не приглядывалась…
Волосы корова слизала, борода по колено, а шляпа, чтоб ногам тепло, и наказана пряником. Девка не девка, а по виду мужик с головой…
Куда пошла? А села рядом в кустики, душа-то, и затаилась… Приметы? Одноглазая была и скакала по рукам семи нянек, потому что дите еще… Да, прямо в кустиках… Говорю ж, не разберешь. Ни пол, ни возраст…
Тут, который черт с ладаном и со смертью на носу, говорит тому, кто без шапки:
«Подотри рожу».
А тот, Богом помеченный для черта:
«Подтирают знаешь что?»
«Знаю, потому и говорю».
«Лучше ешь пирог с грибами», — сказал без шапки, чтоб другой замолчал да локти свои покусал до крови…
Когда пальнуло, я с перепугу хотела перекреститься, как меня директриса напоследок в школе учила, да гром, как назло, не грянул вслед. А дальше тот, которого за смертью посылать, заплатил невоину дважды и чуть не заплакал. Видно, ему жизнь дорого обходилась, потому и прижимал к груди каждую копейку… Да ушла я от греха и ничего больше не видела, дела у меня появились травяные… И душу не видела…
Ты в отчете-то что написал? Все хорошо? Складно? Без ошибок?.. Ну раз в отчете хорошо, значит, и в жизни сладится… Давай-ка я тебе вместо росписи «пятерку» влеплю…
