- Господин комиссар... - позвал Кашудас через улицу, распахнув свое окно.
- Минутку, приятель...
- Идите. Я все знаю...
- Я тоже.
Неправда. Это невозможно. Хотя, да. Внимательно всмотревшись в одну из фотографий, висящую чуть правее кровати, Кашудас узнал группу девушек из монастыря.
Взглянув вниз, он увидел у двери полицейского. Сбежав с лестницы, Кашудас пересек улицу.
- Куда ты? - крикнула ему жена.
Отстаивать свои двадцать тысяч франков!
- Что вам угодно?
- Меня ждет комиссар...
Он прошел в мастерскую шляпника, поднялся по винтовой лестнице. Он слышал голоса. Голос комиссара:
- И когда же у вас создалось впечатление, что мадам Лаббе нет в живых?
Пронзительный женский голос:
- Я давно уже догадывалась... Я догадывалась, но не подозревала... Главное, из- за рыбы...
То была служанка, которую Кашудас не мог видеть из окна, так как ее скрывала стена.
- Из-за какой рыбы?
- Да из-за всякой - селедки, мерлана, трески...
- Объясните...
- Она не могла есть рыбу...
- Почему?
- Она ее не переносила... Бывают такие люди... У меня вот крапивница от клубники и помидоров... Я их ем, потому что люблю, особенно клубнику, но потом всю ночь чешусь...
- Ну, и что дальше?
- Вы обещаете, что я получу свои двадцать тысяч франков?
Кашудаса, стоящего у порога, охватило тоскливое чувство.
- Учитывая, что вы первая нас известили...
- Знаете, я была в нерешительности, ведь всегда боишься ошибиться... Не говоря уже о том, что и я женщина старая... Понимаете? Конечно, мне понадобилось мужество, чтобы по-прежнему приходить сюда... И хоть я говорила себе, что мне он вряд ли посмеет причинить зло, все-таки больше пятнадцати лет у них проработала...
- А что рыба?..
- Ах да, совсем забыла... Так вот! В первый раз, когда я для него приготовила рыбу, а для госпожи хотела сделать мясо, он сказал, что не стоит, что она будет есть то же, что и он... Он сам относил ей еду...
- Я знаю... Он был скуп?
- Скорее, расчетлив...
- Что вы хотите, Кашудас?
- Ничего, господин комиссар... Я все знал...
- Что мадам Лаббе мертва?
- Нет, но что настоятельница Святая Урсула и мадам д'Отбуа...
- Что вы мне рассказываете?
- Он собирался их убить...
- Почему?
Но зачем что-то объяснять, зачем показывать фотографию выстроенных в ряд девушек с медалями на груди теперь, когда нечего и надеяться, что он получит двадцать тысяч франков?
Если бы еще можно было поделить? Он в нерешительности приглядывался к старой служанке, но понял, что она ни за что не согласится.
- И еще веревочка...
- Какая веревочка?
- Та, которую я обнаружила на днях, когда наводила порядок в его мастерской. Он не желал, чтобы я там убирала. Я сделала это в его отсутствие, потому что в комнате было очень грязно. И за шляпами увидела свисавшую с потолка веревочку. Я потянула за нее и услышала тот же звук, как если бы госпожа стучала сверху в пол своей палкой... Тогда я вам и написала...
- Как там мой костюм, Кашудас?
- Будет готов, господин комиссар... А что вы сделали с шляпником?
- Я оставил двух своих людей у "Кафе де ла Пэ" на тот случай, если он вдруг прервет партию... Письмо этой доброй женщины мы получили сегодня утром... Остается теперь найти тело мадам Лаббе; возможно, оно спрятано в погребе или закопано в саду...
Его обнаружили спустя час не а саду, а в погребе, где оно покоилось под слоем бетона. Теперь в доме шляпника было людно - местный комиссар, следователь, заместитель прокурора, два врача - один из них завсегдатай "Кафе де ла Пэ", - не считая разных бездельников, которые одному богу известно как проникли в дом.
Люди сновали по всему дому, все трогали, все ящики были открыты, а их содержимое вывалено, матрасы и подушки вспороты. В семь часов на улице собралось более тысячи человек, а в восемь - жандармерия была вынуждена сдерживать взбешенную толпу, в ярости кричавшую: "Смерть ему!"
Господин Лаббе тоже находился здесь, невозмутимый и важный, у него был слегка отсутствующий вид, на запястьях - наручники.
- Начали вы с того, что убили свою жену...
Он пожал плечами.
- Вы задушили ее, как и остальных...
Здесь он уточнил:
- Не как остальных... Руками... Она слишком страдала...
- А точнее, вам надоело ухаживать за ней...
- Если угодно... Вы слишком глупы...
- Затем вы принялись убивать подруг вашей жены. Почему?
Пожатие плечами. Молчание.
- Потому что они имели привычку время от времени навещать ее, не могли же вы каждый раз говорить, что она не желает никого видеть.
- Если хотите... Раз вы считаете себя хитрее всех!
Шляпник встретился взглядом с Кашудасом, он словно призывал маленького портного в свидетели. Кашудас даже покраснел. Он стыдился этой своеобразной близости, которая возникла между ними.
- День рождения... - мог бы подсказать Кашудас комиссару.
День рождения мадам Лаббе приходился на следующую субботу. А ведь каждый год в этот день подруги, включая настоятельницу Святую Урсулу, приходили все вместе навестить ее.
Разве не следовало к этому дню их всех ликвидировать?
- Он сумасшедший? - напрямик спросил комиссар в присутствии господина Лаббе, обращаясь к врачам. - Скажите-ка, Лаббе, вы сумасшедший, а?
- Весьма возможно, господин комиссар, - произнес тот мягко.
И подмигнул Кашудасу. Сомнений не было: он подмигнул ему, как сообщнику.
"Глупцы!.. - казалось, говорит он. - Мы-то с вами понимаем друг друга..."
Однако маленький портной, потерявший двадцать тысяч франков - ибо только что он окончательно потерял-таки двадцать тысяч франков, которые ему почти что полагались, - смог лишь улыбнуться улыбкой слегка натянутой, но дружеской, во всяком случае благодушной, потому что вопреки всему их связывало что-то, что они пережили вместе.
Другие, те, из "Кафе де ла Пэ", наверное, ходили вместе с шляпником в школу; некоторые, быть может, жили с ним в одной казарме.
Он же, Кашудас, разделил с ним, если можно так сказать, преступление.
А это порождает все-таки совершенно иную близость!
1950
