«Очевидно, там приемная и кабинет гадалки», — сообразил Гарри Таксон, различивший голос своего патрона.
Оставалась еще одна дверь, в которую и направился молодой помощник Шерлока Холмса. Приблизившись к ней, он вдруг услышал за дверью чьи-то тяжелые шаги. Гарри Таксон быстро шмыгнул за занавеску, отделявшую темный чулан от коридора.
Гарри затаил дыхание, не смея шевельнуться, и весь превратился в слух. Но опасения его оказались напрасными: никто не вышел из двери. Почувствовав себя временно в безопасности, молодой агент подверг тщательному осмотру помещение, в которое забросили его судьба и непреклонная энергия Шерлока Холмса. В чулане вовсе не было совершенно темно, как он вообразил сначала. Глаза, свыкнувшись с полумраком, отчетливо различили некоторые предметы: сундук, различные женские платья, небольшой умывальник, мелкие хозяйственные принадлежности; наверху виднелось окошечко. Приблизившись к нему, Гарри убедился, что свободно может рассматривать всю смежную комнату.
Она была обставлена довольно комфортабельно.
Но что же это такое? Неужели он не один тайком пробрался сюда?
Какой-то человек стоял посреди комнаты и испытующе осматривал окружающие предметы. У него, очевидно, были самые худые намерения, так как он прилагал все усилия, чтобы производить как можно меньше шума. Постояв немного, незнакомец стал пробовать, закрыты ли на ключ все ящики у мебели и шкатулки.
Гарри Таксон явственно слышал, что бормотал про себя этот странный мужчина.
— И везет же ей, черт возьми! — ворчал он. — Ее шкатулка битком набита английскими кредитками; надо полагать, она снова обстряпала славное дельце!
Незнакомец подошел к двери, которая, должно быть, вела в приемную комнату гадалки. Послушав немного, он произнес вполголоса:
— Она все еще продолжает втирать очки этому простофиле, у меня достаточно времени, чтобы пошарить здесь повнимательнее!
Он тихо вынул из кармана связку отмычек и стал пробовать их на различных замках. Один ящик открылся; незнакомец алчно взглянул на него.
— Наличными деньгами нет ни копейки, — продолжал он свой монолог, обшаривая все углы ящика, — но там, внизу, лежат две плоских коробки. Не заглянуть ли в них?
Он подошел к окну и открыл футляр из коричневой кожи.
— Вот это здорово! — громко воскликнул он. — Тут понасована куча бриллиантов и рубинов! А это что за булавка? На ней выведена бриллиантами какая-то надпись, — должно быть, по-немецки... Имя или какая-нибудь любовная ерунда. Ну что ж, ничего не поделаешь, — если нет ничего получше, надо довольствоваться тем, что само плывет в руки!
С этими словами он опустил драгоценную булавку в свой карман.
Не успел он еще вновь закрыть ящик, как из соседней комнаты донесся шум отодвигаемых стульев.
Он быстро присел на стул около окна и так углубился в рассматривание прохожих на улице, что, по-видимому, вовсе не заметил, как вошла старая гадалка.
— Как ты попал сюда? — с изумлением спросила она.
— Вошел в дверь, — невозмутимо ответил вор, изобразив на лице безмятежную невинность.
Гадалка внимательно осматривала комнату; что-то, вероятно, вдруг рассердило ее. В мгновение ока она очутилась у ящика комода, в котором недавно рылся незнакомец.
Она с первого же взгляда обнаружила пропажу булавки.
— Подлец, мазурик проклятый! — загремел ее голос с силой, которой никак нельзя было предполагать в столь тщедушной оболочке, — ты снова обокрал меня!
— Ну полно, душечка, не горячись! Между мужем и женой — что за счеты! Разве я могу что-нибудь украсть у тебя?
— О, если бы у меня хватило духа развестись с тобой, — воскликнула старуха, — я, наконец, разбила бы проклятую цепь, которая тянет меня обратно в болото, откуда я выбралась с такими нечеловеческими усилиями! Но теперь надо, во что бы то ни стало, покончить со всей этой грязью, — решительно заявила она, наступая на мужа. — Слышишь ты, я хочу, чтобы все это окончилось. Баста!
Вор насмешливо осклабился.
— Как послушаю я тебя, Дунька, так просто, не верится, что ты прежде мыла стаканы в чайной. Право, ты говоришь, точно заправская барыня! Как увижу я тебя в шикарной коляске, развалившеюся в пух и прах около разодетого пижона, так невольно говорю себе: «Неужто это твоя Дунька катит на „Стрелку“? Та самая Дунька, с которой ты познакомился и слюбился на черной половине трактирного заведения „Венеция“, за Нарвской заставой? Нет, это, должно быть, какая-нибудь баронесса, которая...»
— Молчать! — крикнула, вне себя, гадалка, — ни слова больше, не то я позову городового, чтобы тебя отправили в участок. Я знаю, что тебе не по нутру встречи с полицией!
Вор, по-видимому, не хотел довести до крайности свою разгневанную жену. Он поспешил уступить ей.
— Ну, если ты не хочешь, я не стану говорить об этом... Но, право, я никак не могу взять в толк, зачем ты все еще корчишь из себя гадалку? При твоих знакомствах и доходах это не имеет смысла. Такое занятие, пожалуй, годилось бы еще для меня, жалкого горемыки...
— Чего ты притворяешься сиротою казанскою, чего хнычешь? — возразила гадалка. — Я даю тебе по пятидесяти рублей в месяц. Куда ты их деваешь? Ты их растранжириваешь по кабакам с такими же пропойцами, как ты сам.
— Полно, Дунечка, не сердись. Видно, я такой уж уродился: незапасливый, незадачливый... Долго ли спустить две четвертных? Месяц-то долог. Вот как бы ты расщедрилась, да отвалила радужную...
Старуха пренебрежительно засмеялась и отвернулась от мужа.
— А что это за важный барин катался вчера с тобой на автомобиле?
Гадалка, очевидно, взволнованная, повернулась к нему.
— Где ты видел меня? — в свою очередь спросила она, гневно сверкнув глазами.
— Это все равно. Я хотел только сказать, что, заведя богатого любовника, можно бы помочь и мужу стать на ноги!
— Ты знаешь наше условие, — резко заговорила гадалка, — каждый из нас идет собственной дорогой, И надеюсь, что ты не шпионишь за мной. Если ты вздумал отважиться на нечто подобное, твоей масленице наступит скорый конец, милый мой!
— Похоже на то, — но я надеюсь, Дунечка, что ты еще одумаешься. Ведь, я могу разнюхать, где находится твоя вторая квартира, в которой ты живешь на самом деле, потому что здесь, ведь, простая ловушка; тогда я могу круто стать тебе поперек горла. Не поможет тебе и вся твоя хитрость!
Гадалка подошла вплотную к мужу и, пристально смотря ему в глаза, сказала:
— А что будет, если ты, грубое животное, заставишь меня — и, конечно, не одну — уехать из Петербурга за границу? Я могу навсегда улетучиться отсюда.
Вор привскочил со стула. Слова эти были произнесены слишком серьезным и настойчивым тоном, чтобы можно было предположить, что гадалка шутит. При том же все обращение ее вовсе не говорили в пользу такого предположения.
— Ты, конечно, не поступишь со мной так жестоко, Дунечка, — жалобно произнес он. — Ты знаешь, что я всегда любил тебя и на все смотрел сквозь пальцы.
— О, да, ты охотно прощал меня, когда я покупала твое снисхождение за наличные денежки. Клянусь тебе всем, что для меня осталось святого на свете, что я выполню свою угрозу, если ты осмелишься каким бы то ни было образом стать мне поперек дороги, или только дашь понять, что я с тобой знакома. Я покончила со своим прошлым; я хочу быть там, куда мне удалось втереться, действительно такой, какой я до сих пор только казалась.
Муж гадалки, видимо, смутился, сознавая, что зашел слишком далеко.
— Но я вовсе и не собираюсь, — покорно произнес он, — чем-нибудь повредить тебе. Будь себе хоть графиней, хоть баронессой, это меня нисколько не касается.
Гадалка пристально посмотрела на своего мужа. Она убедилась, что вышла из борьбы победительницей. Она ударила этого дряблого человека по самому больному месту, дав ему понять, что он существует лишь по ее милости.
— Так как мы только что говорили, что я, может быть, уеду из Петербурга, — продолжала она, — то не мешает, кстати, выяснить вопрос: при каких условиях согласишься ты на развод со мной?
— Давай десять тысяч, — сказать негодяй, немного подумав.
— Ты мог бы с таким же успехом запросить пятьдесят тысяч, — возразила, усмехнувшись, гадалка. — Уж не воображаешь ли ты, что я стала миллионершей? Вспомни, сколько денег я тебе переплатила за все эти годы!
— У тебя нет столько? Что ж, заплатит твой любовник!
— Если ты так глуп и упрям, тебе же хуже. А теперь, прощай! Ты можешь оставить себе булавку, которую украл у меня. Смотри, как бы тебе не попасть из-за нее в скверную историю!
Вор не двигался с места; лицо его приняло сумрачное выражение.
— Сколько ты дашь отступного, если я соглашусь на развод? — спросил он.
— Пять тысяч рублей; то есть, конечно, если мне удастся довести до конца план, который я надумала.
— Я понимаю, — сказал вор, — если тебе удастся женить по себе своего любовника и превратиться, таким образом, в настоящую графиню.
