Ознакомительная версия.
Вытерев руки о полотенце, которым подпоясывался вместо фартука, я взял в руки тоненькую пачку снимков. И – почти сразу присел на табурет, потому что мое состояние резко приблизилось к тому, про которое говорят: «…и ноги у него подкосились».
Снимков было пять.
Номер первый – подвешенное к потолку тело с неестественно вывернутой головой. Свесившаяся на лицо пышная грива закрывает пол-лица, но я и без того узнал Марину, ту самую Марину, с которой расстался несколько часов назад, только на этой фотографии она мертва, давно мертва… В абсолютно пустой комнате абсолютно незнакомого мне дома на белом фоне выбеленной стены было запечатлено только это: тело повешенной женщины, одетой в строгий черный костюм, одна туфля на высоком каблуке соскочила с ноги и валяется на полу, вторая вот-вот упадет…
Номер второй – Мила, женщина, появившаяся в моей жизни при довольно необычных обстоятельствах, которые привели к еще более необычным последствиям. В общем, это была не очень красивая история, о которой я не любил вспоминать. Но вспомнить пришлось: Мила была снята в момент падения, в тот самый момент, когда тело, утратившее опору, летит вниз со стометровой высоты. Голова ее была запрокинута, но я, безусловно, узнал эту хрустальную голубизну глаз, разметавшиеся волосы цвета осенней листвы и пухлые губы, раскрытые в неслышимом миру крике…
На третьей фотографии… Катька. Черный ежик стриженых волос, безжизненно-открытый глаз. Катька была снята крупным планом, и что-то холодное и вязкое осело у меня в животе, когда я увидел этот раскрытый глаз и тонкую длинную шею в багровых пятнах – и вообще это лицо, которое так любил держать в ладонях. «А ведь она ждала от меня ребенка», – мелькнула мысль, но я поспешно отогнал ее, поменяв прошедшее время на настоящее: не ждала, а ждет, ведь Катька жива, я точно знаю, что жива!
Четвертая… я невольно вскинул глаза на Риту, и она улыбнулась мне жалкой улыбкой. Фотографии, которые я держал в руках, она, конечно, рассматривала не единожды, и мне трудно было представить, с каким чувством она смотрела на себя саму, лежащую на каком-то диване со скрюченными, поднятыми к горлу руками. «Отравлена», – решил бы тот, кто увидел этот снимок и не увидел сидящей напротив меня живой и здоровой Риты.
И наконец, я сам. Лежу в гробу. Гроб добротный, утопает в цветах, крышка открыта… и в нем, без сомнения, я, потому что как не узнать самого себя, даже если и не выискивать родинку на подбородке, которую я все-таки нашел.
– Ну что? – спросила Рита, когда я бросил фотографии ей на колени.
– Что-что… просто чья-то дурная шутка. Кстати, под каким соусом старуха в черном подсунула тебе эти фотографии?
– Ну, просто выложила их на стол. И предупредила, что «беда ждет твоего черного принца», это она, безусловно, про вас, Стасик!
– И что же за беда?
– Она сказала… сейчас… – Рита наморщила лоб. – Ах да, вот: «Беда ждет твоего черного принца. Черная попадья на него глаз положила, будет себе дорогу расчищать. Убереги его, скажи, пусть не смеет ни с кем видеться, если хочет жизнь своим присухам сохранить. Один раз увидит – и сразу попадья за ними придет. Смерть, смерть за спиной у него…» Как-то так, в общем.
– А ты неплохо запомнила. Словом, мне нельзя видиться ни с кем, кто тут изображен в… так сказать… мертвом виде?
– Я поняла, что так.
– И это все? А что было потом?
– Это вы про старуху? А ничего не было. Она повернулась и ушла.
– И ты не пыталась ее догнать?
– Зачем? – Рита вдруг часто-часто застучала зубами. – Н-нет… Н-ни за что на свете я бы не побежала ее догонять…
– Страшно было?
– Д-да.
– А прийти ко мне с этим известием не страшно? Да еще броситься под колеса! Ведь я не должен тебя видеть – ты же сама в «черном списке»!
– Тоже страшно. Но я верю, что со мной ничего не случится. Ведь ты рядом. – «Опа! Она впервые назвала меня на «ты»! – А когда вы рядом…
Вдруг она как-то сразу, одним движением, поднялась с места и бросилась мне на грудь, и не просто упала в объятия, а обхватила меня руками и ногами, как осьминожка, повисла на мне, одновременно рыдая в голос:
– Стасик, дорогой! Я так боюсь! Это ужасно, ужасно! Ведь, когда я бросалась тебе под колеса…. Эта черная старуха была рядом! Я ее прекрасно видела! Потом, когда уже все случилось!
Это было то же самое, о чем я подумал. Но промолчал.
– Откуда она взялась, откуда?! Ведь никто не знал, что я собиралась броситься под твою машину!
– Не надо плакать, глупышка. – Я осторожно провел рукой по ее теплой спине и опустил ее на пол – девушка все-таки весила прилично. – Идем лучше спать. Можешь лечь на мою кровать.
– А вы? – тихо донеслось сквозь рыдания.
– Не бойся, возле коврика у двери не останусь.
…Она улеглась и, немного поворочавшись, успокоилась под моим одеялом. Запрокинув руки за голову, я лежал на диване в большой комнате, даже через простыню чувствуя, как спину холодит его кожаная обивка. Холод доходил до самых костей. Странно, почему я не чувствовал раньше, что этот диван такой холодный и неуютный?
Межкомнатную дверь Рита прикрывать не стала, и я знал, что она не спит. Хотя моя незваная гостья и лежала не шевелясь, я слышал ее прерывистое дыхание – девчонка никак не могла успокоиться.
– Иди ко мне, – сказал я в темноту.
Кровать, на которой лежала Рита, чуть скрипнула пружинами.
– Ну, иди же, – сказал я нетерпеливо.
Остаток ночи нам уже не было ни холодно, ни страшно.
* * *
Наутро, собирая со стола и вываливая в мусорку все, что осталось от моей вчерашней готовки (никому из нас и в голову не пришло приняться за ужин), я размышлял и никак не мог найти тот самый выход, который должен был бы логично вытечь из моих размышлений. Вопросов было столько, что у меня возникло желание украшать ими новогоднюю елку, а за ответами придется идти, видимо, в дальний лес. Ну, положим, совершенно ясно, что фотографии – искусная подделка, ведь старуха в черном вручила их Рите еще несколько дней назад, а Марину и Катьку я видел и слышал буквально вчера. Но все остальное никак не укладывалось у меня в голове. Кому понадобилось пугать меня этими снимками? Почему их передали именно через Риту? Куда подевались те три письма, которые, если верить Рите, она написала и отослала мне еще неделю назад? И главное – кто такая эта черная старуха и как на самом деле она оказалась вчера на месте происшествия?
– Привет, – розовая и теплая со сна Рита робко протиснулась в кухню. – Вы… ты уже не спишь?
Улыбка у нее тоже была какая-то утренняя – светлая и немного виноватая.
– Как видишь. Завтракать будешь?
– Ага.
– А умываться?
– Ой! – еще раз улыбнувшись мне, она сползла с табурета и ушла в ванную.
Проводив ее взглядом, я отметил про себя, что фигурка Риты, несмотря на свою пухловатость, все же не лишена изящества. Узкая талия легко и не без удовольствия обхватывается одной рукой. Грудь, что называется, на «ять». А главное – это молочное сияние кожи и румяно-наливные щечки, какие бывают только у очень юных девушек, ну да, ведь Рита учится на втором курсе, значит, сколько ей? – не больше восемнадцати, от силы девятнадцать…
Нет, не прав я был полгода назад, ой не прав! Очень интересная девушка.
Я только успел накрыть завтрак, как зазвонил телефон. Причем не мобильный, а обыкновенный, домашний. Это мне почему-то не понравилось. Всю дорогу от кухни до коридора я думал, кому это понадобилось звонить мне в семь утра.
Я ведь встал в такую рань только из-за Риты: ее надо было проводить в институт. Обычно по утрам мы, представители так называемых богемных профессий, друг друга не беспокоим. Поэтому вот такой звоночек на рассвете хмурого утра ноября мог означать определенно только какую-нибудь гадость.
Так оно и вышло.
– Стас? – услышал я веселый и даже чуть подрагивающий от нетерпения Маринин голос. – Это просто прекрасно, что я тебя застала, мой милый. Иди скорей, посмотри, что ты со мной сделал.
– Здравствуй, – пробормотал я. Сказать, что я опешил, – значило бы в данном случае ничего не сказать.
– Здравствуй, здравствуй. Ну, иди же!
– Куда идти?
– Ты не знаешь адреса? – Она рассмеялась смехом, который я так хорошо знал: серебристым, с переливами. – Или забыл? Беги скорее, если хочешь заполучить сенсацию. Через пару часов тут уже будет свора журналистов.
Она отключилась, и я медленно положил трубку на рычаг. Потом достал из куртки свой мобильник, набрал Маринин номер. Никто не отвечал.
– Что случилось? – Рита выглянула из ванной и испугалась. – На тебе лица нет! Что случилось?!
– Не знаю, – пробормотал я, потирая лоб. Абсолютно бессмысленный жест, ибо на сообразительность он, как оказалось, никоим образом не повлиял. – Кто-то продолжает шутить… А может, это не… Одним словом, мне надо ехать.
– Прямо сейчас? Обязательно надо?
– Да.
– Ну тогда, конечно, поезжай. За меня не беспокойся, я быстро соберусь и посуду помою. У тебя дверь захлопывается?
Ознакомительная версия.
