Ознакомительная версия.
– Спускайся ко мне! Спускайся!
Но Игорь отчего-то испугался за нее и стал кричать:
– Не надо! Остановись!
А она не слушала и смеялась:
– Ну скорей же! Скорей!
Тогда он погнался за ней и уже почти настиг, почти схватил за край платья, но она выскользнула и соскочила в зал, неожиданно больно ударившись обо что-то виском…
– Обо что это я так? – потирая ушибленное место, огляделась она вокруг и вдруг увидела, что стены зала из розовых становятся грязно-серыми, лепестки цветов под ногами превращаются в какие-то вонючие тряпки, а ее великолепное подвенечное платье приобретает вид драной майки и джинсов. Она с ужасом посмотрела вверх, и в этот момент над стенами возник потолок, отрезав от Инги вот-вот уже готового спасти ее Игоря. И в глаза ее снова ударил свет лампочки…
Турецкий подъехал на своей «семерке» к желтоватой пятиэтажке, где на первом этаже, в квартирке окнами во двор, и проживал пенсионер Кудряшов. Когда Александр, припарковавший машину у подъезда, вылезал наружу, Николай Степанович как раз пил чай на своей кухне. Находясь еще у Игоря, Турецкий по телефону предупредил Кудряшова о своем визите, и теперь тот внимательно осматривал каждого подъезжающего или подходящего к дому, игнорируя только старух, детей и курсирующих между винным магазином и дворовой беседкой пьяниц.
– Это вы из Генпрокуратуры? – высунулся он в распахнутое окно, едва Турецкий приблизился к крыльцу.
– Да, – ответил тот. – А как вы узнали?
– А у вас под лобовым стеклом талона техосмотра нет. Не удосужились вы, видать, его пройти. Простых смертных за это крепко штрафуют, только самые отчаянные нарушители рискуют так вот гонять, а вы на нарушителя не похожи, человек вроде приличный, отсюда вывод – не тварь дрожащая, а право имеете! А! Каково! Наблюдательный я, правда?
Техталон Турецкий прятал в бардачке. Чтобы его не свистнули из паркуемой на ночь у дома машины, – такое уже бывало. Ухарей-то, не прошедших осмотр, вокруг вон сколько! Умыкнут чужой талончик и ездят с ним… Но пенсионеру Александр об этом не сказал. Зачем разочаровывать человека? И правда ведь наблюдательный! Узнал-таки в нем следователя! Ошибочным путем, но узнал! Правда, несколько резануло кудряшовское «человек вы вроде приличный», но… ладно уж! Неудачно выразился… Бывает…
Когда Турецкий зашел в подъезд и поднялся по ступенькам на площадку первого этажа, пенсионер, пулей прилетевший с кухни, уже открывал ему дверь:
– Прошу!
Александр прошел в квартиру. Пенсионер незаметно покосился на его ботинки, словно прикидывая – переобувать визитера в тапки или нет, и в конце концов решил не переобувать. Может, сробел, оценив значительность протянутого ему удостоверения, а может, просто ботинки у Турецкого были чистые.
– Чайку?
– Можно, – кивнул Турецкий и двинулся вслед за Николаем Степановичем на кухню.
Там, за ароматным «Липтоном» в пакетиках Кудряшов самым подробнейшим образом и рассказал «важняку» обо всем, чему был свидетелем. Турецкий слушал внимательно, в нескольких местах переспросил кое-что для уточнения, выпил две чашки чая с вишневым вареньем и на предложение: «Ну что, по третьей?» – ответил: «Не откажусь!»
По словам Николая Степановича выходило, что на встречу с красно-черным мужчиной Инга приехала сама и вначале разговаривала с ним охотно и приветливо, а потом вдруг между ними то ли ссора какая-то произошла, то ли еще что, а только трясти ее вдруг начало как от злости, и этот «гусь» стукнул ей кулаком в висок и, обмякшую, запихнул в машину.
– Я бы и раньше заявил! – сокрушался пенсионер. – Да движок у меня не фурычил. Я на электрику грешил, а дело, оказывается, в карбюраторе было!
– А внешность этого мужчины вы хорошо запомнили? – спросил Турецкий.
– Хорошо! – твердо сказал Николай Степанович. – Как живой передо мной стоит!
«Значит, фоторобот будет…» – отметил про себя Турецкий.
– Могу хоть сейчас его описать! – продолжал Кудряшов. – Лицо у него такое… такое… – Он замешкался в поисках нужного слова и вдруг несколько даже ошеломленно произнес: – Так ведь это… На гусиную морду оно и похоже! Точно! На гусиную!
– Как это?
– Ну как… Обыкновенно! Нос длинный и приплюснутый на конце, глазки мелкие и расставлены широко, лоб узкий…
«Во память!» – восхитился Турецкий.
Пенсионер погладил бороду и усмехнулся:
– То-то я его сразу «гусем» окрестил!
– Да уж! Вы и вправду человек наблюдательный! – похвалил его «важняк».
– Ну! – аж зарделся Кудряшов. – Почитай двадцать семь годков вахтером в гостинице оттрубил. Триста жильцов! И каждый день кто-то выбывал, кто-то прибывал, а я всех в лицо запоминал. И карту гостя показывать не надо! Вижу, что свой, – заходь! Столько народу мимо меня прошло – жуть! И народные артисты, и хоккеисты, и директора всякие важные, и, наоборот, экспедиторы задрипанные… Все! Могу прямо с первого взгляда на человека сказать, кто такой и чем занимается! Вот про вас же сказал!
Турецкий вспомнил про спрятанный в бардачке техталон, но снова решил не разочаровывать Николая Степановича и спросил:
– И про «гуся» можете это сказать?
Кудряшов решительно тряхнул головой:
– А что? И про «гуся» могу!
– Ну и кто он?
– Он-то? – Пенсионер, прищурившись, посмотрел куда-то в сторону, прикидывая что-то в уме, потом откинулся на табуретке и, прислонившись спиной к стоящему позади холодильнику, очень уверенно заявил: – Бандит он, вот кто!
Молчавший до этого старенький холодильник тут же одобрительно заурчал, поддерживая хозяина.
«Важняк» оперся локтями на стол:
– Почему вы так решили?
Николай Степанович подался чуть вперед и просто ответил:
– Да рожа у него бандитская, вот почему!
Прозвучало это очень убедительно. Было видно, что если бы обсуждаемый сейчас человек зашел в гостиницу в бытность Кудряшова вахтером, то Николай Степанович долго и придирчиво изучал бы его гостевую карту, надеясь найти хоть что-то, из-за чего можно было бы не пустить обладателя бандитской рожи внутрь, а не найдя ничего и пропустив-таки подозрительного гражданина, так же долго и придирчиво смотрел бы ему вслед, думая про себя: «Ну погоди у меня… Вот поведешь вечером проститутку в номер, я такой хай подниму!»
– А вы не съездите со мной на то место, где все произошло? – спросил Турецкий.
Пенсионер аж подскочил:
– Конечно!
– Ну что же… – сказал «важняк». – Тогда не будем мешкать!
Вите Корневу не везло никогда и нигде. Ни в детском саду, где он любил тайком отрывать лапки оглушенным газеткой мухам, а воспитательница постоянно ловила его за этим занятием, ни в школе, где на подложенные им на стулья буфета кнопки вместо учеников младших классов садились ученики старших классов и били после этого Витю кулаками промеж широко расставленных глаз, ни в армии, откуда он отчаянно пытался комиссоваться, закосив под чокнутого, а комиссовался, и в самом деле чокнувшись на почве этого своего желания.
– Шизофрения! – такой сделала вывод дивизионная медкомиссия, обследовав рядового Корнева, который, раздевшись догола, бегал по территории части со штык-ножом в руках и кричал:
– Я Чингачгук!
– Ты идиот! – сказал ему тогда старшина, и медкомиссия в общем-то согласилась с мнением этого не очень образованного, но зато очень проницательного солдатского наставника.
И поехал Витя домой с белым билетом.
Само собой, что на хорошую работу устроиться ему было, мягко скажем, трудновато. Начальники отдела кадров предприятий, куда он обращался, подыскивая щадящие выражения, объясняли примостившемуся на краешке кресла через стол от них Вите:
– Видите ли… Работа в нашей организации сопряжена с большими физическими и психическими нагрузками… Даже очень здоровые люди и то далеко не всегда соответствуют предъявляемым нами требованиям… А уж тем более… – Тут они как бы осекались и многозначительно смотрели на Корнева, а потом добавляли: – Поймите, мы заботимся в первую очередь о вашем здоровье…
Хозяева частных фирм церемонились меньше.
– Дураков не берем! – коротко заявляли они и делали знак охраннику вывести посетителя на улицу и больше никогда и ни под каким видом не пускать его сюда.
А Витя был не дурак. Шизофреник – это да. Но не дурак. Если б дурак, так разве он переживал бы так сильно свои неудачи? Нет, конечно. Он бы плюнул на все, устроился бы куда-нибудь дворником и довольствовался копеечной зарплатой плюс бутылкой дешевой водки в день.
Но Витя так не хотел.
– Я не дурак! – цедил он сквозь зубы, проходя по улицам родной Тулы и с ненавистью провожая взглядом сверкающие иномарки «новых русских», несущихся то ли в свои отделанные по евростандарту офисы, то ли в облепившие город трех-четырехэтажные особняки с колоннами, галереями и прочими наворотами. – Не дурак! – кричал им вслед Витя.
«Дур– р-рак!» -урчали двигатели иномарок.
Ознакомительная версия.
