Присутствующие поднялись стремительно и застыли под тяжелым понимающим взглядом всесильного Папы.
– Совет в Филях? – безошибочно оценил увиденное Второв. – Прерываю – Москву сдавать не буду.
Он сделал движение головой, и кабинет опустел с неприличной поспешностью.
– Если гора не идет к Магомету… – Второв уселся на свободное место за столом Забелина, пару раз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, сбившееся при стремительном восхождении на второй этаж, огладил край живота.
– Болит? Давно пора почку пересадить. Как ни тяни, а без этого не обойтись.
– Пересадишь с вами. – Второв в упор глянул злыми, в ядовитых подтеках глазами. – Тут живого сковырнуть пытаетесь, а уж если на операцию пойду, так выйду ли живым – вопрос, а уж что безработным – так это без вопросов.
– Так и так этим кончишь. Разгонишь проверенных, надежных, так потом твои же временщики и тебя, и дело твое, которым кичишься, сожрут. – Утешать его Забелину не хотелось. – Историей интересоваться следует, Владимир Викторович, – не ты первый, не ты последний.
– Это у вас до хрена времени интриги плести, беллетристику почитывать, на выставках представительствовать. – Второв прошелся недобрым взглядом вдоль увешанных картинами стен. – Галереи целые за банковский счет насобирали.
От несправедливости сказанного Забелин аж всхрюкнул. Картины эти были из коллекции некоего художника Владимира Владыкова, человека, судя по последствиям, пробивного. Озарившись идеей создания обновленного перестроечного товарищества передвижников, он продрался к президенту банка и выпросил под это дело кредит, который меценатствовавший в ту пору Второв и повелел выдать без всякой проверки. Отдать кредит Владыков не сумел, деньги как-то сами собой меж творческих рук утекли, Союз художников от вороватого своего члена поспешно открестился – вот и реализовывали с полгода все подвластные Забелину подразделения картины из владыковской коллекции. А уж что осталось – развесили по кабинетам как овеществленную ностальгическую память о временах первого, доверительного кредитования.
– Ты, собственно, напрасно приехал, Владимир Викторович.
Второв чуть скривился: это «ты» наедине осталось с прежних времен, когда все они, еще без чинов и званий, ютились в двухкомнатной второвской квартирке в Чертанове. Сглаживалось оно, впрочем, неизменным теперь при этом «Владимир Викторович».
– На меня можешь время не тратить. Видно, Чугунов твой в кои веки прокололся: заявление об увольнении часа с два как у него лежит.
– Потому и приехал. – Отдышавшийся Второв поднялся, по-хозяйски заглянул в стеклянный, уставленный сувенирами шкаф. – Смотри-ка, аж от Газпрома. М-да, на славу поработали.
– Отработались, – не принял задушевной интонации Забелин. – Послушай, Владимир Викторович, мне ведь и так непросто. К банку за эти годы, врать не буду, прикипел. А больше чем сделал, ты из меня не выжмешь. Быть против тебя не могу – оттого и заявление написал. Но и с тобой не пойду. Потому что в этой истории с правлением ты весь в дерьме.
– Язык попридержи, пока не уволили. Ох и подмывает тебе врезать.
– Ну, в дыню выписать и у меня не заржавеет. Даже если дыня президентская, – сгрубил безработный Забелин.
– Как же у тебя на инвалида рука поднимется? Иль всерьез решил, что я к тебе на разборку приехал?
– Полагаю, что да. Совесть-то бьется в конвульсиях. Мучит. Выговориться требует.
– Дело – вот мой единственный критерий. Ему одному днем и ночью служу. И вас восемь лет это делать заставляю. А над какими пропастями прошли. Один девяносто четвертый с банковским «обломом» чего стоил. Сколь тогда банков, что покруче нас стояли, сорвались. А мы – по краю прошли, да еще и в весе прибавили. Запамятовали по человеческой забывчивости, о чем тогда на правлении глотку драли? А? Забегали глазенки? Где б мы сейчас были, если б я под вашим прессом надломился? Вот это и есть истинная цена хваленого коллективного разума. Один! Должен быть один, в ком есть решимость брать ответственность. Что глазками-то буровишь, чистоплюй? Неужто впрямь не видишь, что делается? Страну по кускам, как ставриду из блюда, растаскивают. И нет сейчас важнее задачи, чем к этому столу втиснуться. Неприятно, больше скажу – противно. Да только не мы, увы, правила игры устанавливаем: не удержимся в «головке», засбоим – и выкинут нас с дистанции. Капитал, капитал изо всех сил наращивать необходимо. И – на Запад, на простор стратегический вырваться! Корнями врасти! Чтоб от прихоти местных ворюг не зависеть.
– Савин же дал прогноз…
– Да что Савин? Циферки сводить дело нехитрое. Глупей себя президента держите. Иль сам не понимаю, что не может пирамида эта не рухнуть? Но когда? Год? Два? А если пять? И где ж мы через эти пять лет будем, если и впрямь попробуем чистюлями умненькими в сторонке отсидеться? Да через год нас сожрут. Тот же Онлиевский, и не подавится, падаль! Давно облизывается. Нет! Тут не местечковые нострадамусы, тут высший пилотаж требуется – чтоб по краю пройти и не сорваться.
– Что ж на правлении-то не разъяснил?
– Некому больше объяснять. Да и незачем. Всякому этапу своя форма правления соответствует. Историю-то я, похоже, получше помню. Когда наступало время государство в кулак собирать, с кого в первую голову спесь сбивать приходилось? А вы теперь в удельных князей как раз и переродились. Все с вольницей не расстанетесь. Чего хмыкаешь?
– Интонации и впрямь царские. Ты извини, конечно, но когда по нужде сидишь, в зеркало не смотришься?
– Шутим. Вот потому и пора вас всех «опустить». Нельзя слушать собственного президента и представлять его на очке.
Забелин не удержался, захохотал. Второв по-своему, неулыбчиво шутил. Но насколько шутил?
– А мозги мне как были, так и теперь нужны. Потому из правления я вас повыгоняю – давно зрело, а вот из банка мало кого отпущу. Савина, баламута, выгоню, – злопамятно припомнил он, наливаясь заново обидой. – Ишь тихарь! Сегодня же подпишу.
– Савин стратег, каких мало, – вступился, хоть и понимал, что безнадежно, Забелин. – Никто так рынок не промаркетит. Умник редкий.
– Именно что. А мне умники не нужны, я сам умник. Мне умницы требуются.
И неожиданно закончил:
– Как ты.
– Я-то теперь – давно прошедшее время. – Забелин выудил из холодильника коньяк и, хорошо зная, насколько вынужденный трезвенник Второв не переносит спиртное, намеренно медленно нацедил стаканчик.
– А то, может, глоток на прощанье? Все-таки дело свое я неплохо делал.
– Поставь бутылку, пацан! – Взъярившийся Второв резким движением сбросил со стола налитую рюмку, так что по свежим забелинским брюкам пролегла пунктирная коньячная полоса. – А дело как делал, так и будешь делать!
– А ху-ху не хо-хо? – впал в блатной сленг и Забелин. – Я тебе не холуй вроде Чугунова. Не на тебя, пахана, на идею общую пахал.
– На нее и будешь, – тихо, на контрасте, так что и возбудившийся Забелин притих, чтоб расслышать, произнес Второв. – Стратегия – это, давай так, не твоего ума дело. Тут мне решать. Но – цель! Цель, что когда-то провозгласили, – служить России. И это неизменно! Ты на правлении блестящую идею высказал. Между прочим, никто из стратегов ваших хваленых даже не отреагировал. А ведь из всего сегодняшнего бедлама это единственно ценное и было. Я об идее брать под банк высокотехнологичные институты.
– Расслышал-таки.
– Еще как. Только при других не показал. Слишком важно. Перспектива.
Он поднялся стремительно и, забыв оглаживать знаменитую свою язву, заходил меж стен. Злые языки говорили, что привычку эту он приобрел в начале восьмидесятых, когда полгода просидел под следствием по обвинению в частнопредпринимательской деятельности.
– Решили без нас все поделить, тихари. Межсобойчик затеяли: тому нефтяночку, тому связь или алюминий. А Второва побоку. Так и делите. А мы вам горловину перекроем. Хиреет, говоришь, великая оборонная наука? – притормозил он перед погрузившимся во внимательное молчание собеседником. – Мы для чего банк создавали?! Страну поднимать, финансы в промышленность впрыскивать. Да, трудно теперь. Некоторым паникерам уж и откат чудится, – неприязненно вернулся он к сегодняшнему столкновению. – Откаты эти поганые. Всем откатывай. Дооткатывались – страну откатили. Но мы-то? Если станем высокие технологии поднимать, мы что, откатываемся?
Он подозрительно оглядел Забелина и опять пустился в путь.
– Выбираем пару-тройку институтов, из тех, что «просели», но у кого настоящие, ликвидные наработки есть, и поглощаем. Во-первых, доброе дело сделаем – науку поддержим. Ты сам оттуда, должен понять. Сколь можно смотреть, как мозги за границу перетекают? Здесь служить извольте. Наоборот, уехавших обратно истекать станем. А под это – все ноу-хау у нас! Помнишь, как ты кредиты возвращал? Не надо все подряд арестовывать. Важно ключевую горловину найти – и перекрыть. Опломбировать сливной краник! Вот тогда-то и приползут на брюхе! Они себя уж за чемпионов держат! А мы их апперкотом, откуда и не ждали. А чтобы раньше времени никто, кроме нас, не догадался, вот тебе для всех прикрытие – скупаем новые площадки. Банк-то растет. А там что ни институт, то пятнадцать – двадцать тысяч квадратов. А если даже явно вылезет, что не для банка, то на перепродажу. Нормальная спекуляция, любой заглотит. Нет! Великая во всех отношениях цель. С этим хоть согласен?
