Как только крыса исчезла в пыльной трубе, я заволновался. Я так рисковал! Крыса — моя или другая — могла перегрызть нитку, другой конец которой я держал в руке; выбежав из трубы, крыса могла утащить записку и деньги туда, где их никто не найдет; тысячи разных случайностей могли помешать мне. Так прошло несколько беспокойных часов. Крыса продолжала бежать до тех пор, пока в камере не осталось лишь несколько футов нитки, из чего я сделал вывод, что она уже выбралась из трубы. Я дал мистеру Хэтчу подробные указания, что он должен делать, получив записку. Вопрос был в том, получит ли он ее?
Мне оставалось только ждать и обдумывать другие планы на случай неудачи. Я в открытую попытался подкупить сторожа и выяснил, что у него хранятся ключи лишь от двух из семи дверей, отделяющих меня от свободы. Тогда я сделал кое-что еще, чтобы заставить понервничать начальника. Я оторвал стальные набойки от каблуков и притворился, что хочу перепилить ими оконную решетку. Начальник поднял изрядный шум из-за этого, он взял за правило даже трясти эту самую решетку, чтобы проверить, прочно ли она держится. Она держалась прочно — пока!
Начальник снова ухмыльнулся. Он уже оправился от изумления.
— Итак, я сделал все возможное и теперь мог только ждать, что будет, — продолжал ученый. — Я не мог узнать, была ли моя записка доставлена или хотя бы найдена, перегрызла ли крыса нитку, которой была привязана записка. И я боялся потянуть назад в трубу эту тоненькую ниточку, соединявшую меня с внешним миром.
В ту ночь я лег на кровать, но не спал, боясь пропустить условный знак — легкое подергивание нити, которое должно было дать мне знать, что мистер Хэтч получил записку. Примерно в половине четвертого я почувствовал это подергивание — и будь на моем месте настоящий приговоренный, даже он вряд ли радовался бы сильнее!
ММ остановился и обратился к репортеру.
— Расскажите лучше сами, что вы сделали, — предложил он.
— Записку на клочке полотна мне принес мальчишка, игравший в бейсбол на площадке, — сказал мистер Хэтч. — Я тотчас же угадал в ней сенсацию, поэтому дал мальчишке десять долларов и приготовил несколько катушек шелковой нити, бечевку и моток легкой, гибкой проволоки. В записке профессора было сказано, что нашедший укажет мне место, где он подобрал ее, и что я должен оттуда начать свои поиски в два часа ночи. Найдя другой конец нити, я должен слегка дернуть ее три раза, а потом — четвертый.
Я начал поиски, вооружившись электрическим фонариком. Прошел час и двадцать минут, прежде чем я отыскал отверстие трубы, наполовину скрытое в бурьяне. Здесь оно было очень широкое — дюймов двенадцать. Затем я нащупал конец нити, подергал, как было условлено, и сразу же почувствовал ответный рывок.
Тогда я привязал к ней шелковую нить, и профессор Ван Дузен начал втягивать ее в камеру. У меня чуть сердце не разорвалось от страха, что нитка оборвется. К концу шелковой нити я привязал бечевку, а когда и она была втянута внутрь, я обвязал ею проволоку. Когда все это было протянуто в трубу, у нас установилась прочная связь между камерой и отверстием трубы, которой крысы не могли причинить вреда.
ММ поднял руку, и Хэтч остановился.
— Все это было проделано в полном молчании, — сказал ученый, — но когда проволока оказалась у меня в руках, я чуть не закричал. Затем мы провели еще один эксперимент, о котором я упомянул в записке. Я проверил, можно ли пользоваться трубой как переговорным устройством. Слышали мы друг друга не очень отчетливо, но я не решался говорить громче, чтобы не привлекать ничьего внимания в тюрьме. Наконец я объяснил Хэтчу, что именно мне нужно в первую очередь. Он, видимо, не сразу расслышал, что я просил азотной кислоты, и мне пришлось повторить слово «кислота» несколько раз.
Вдруг из камеры наверху донесся крик. Я сразу понял, что кто-то услышал нас, и при звуке ваших шагов, господин начальник, притворился спящим. Если бы вы в тот момент вошли в камеру, план побега был бы сорван. Но вы прошли мимо. Никогда я не был так близок к краху.
Теперь, с помощью нашей импровизированной линии связи, вещи с легкостью могли появляться в камере и исчезать по моему желанию. Я просто сбрасывал их обратно в трубу. Вы не смогли бы нащупать проволоку, — сказал ММ начальнику, — у вас слишком толстые пальцы. У меня, как видите, пальцы длиннее и тоньше. Вдобавок я защитил отверстие трубы от посягательств, опять же с помощью крысы — вы помните, как именно.
— Помню, — с гримасой отвращения подтвердил начальник.
— Я рассчитывал на то, что если кто-то попытается исследовать эту трубу, крыса охладит его рвение. Мистер Хэтч не мог прислать мне ничего полезного через трубу до следующей ночи, хотя он все-таки отправил несколько мелких купюр для проверки, и я приступил к осуществлению следующих своих шагов. Только к этой минуте у меня окончательно сложился в голове план побега, которым я в итоге и воспользовался.
Для успеха моего предприятия необходимо было, чтобы часовой во дворе привык видеть меня в окошке. Я добился этого, кидая ему весьма самоуверенные по тону записки на клочках полотна, чтобы к тому же по возможности убедить начальника в том, что я поддерживаю связь с внешним миром через одного из его подчиненных. Я подолгу простаивал у оконца, так чтобы часовой мог видеть меня, и время от времени заговаривал с ним. Так я узнал, что у них в тюрьме нет собственных электриков и что, если что-нибудь случится с освещением, им придется обратиться в электрическую компанию.
Это обстоятельство окончательно открыло мне путь к свободе. Я решил перерезать электрический провод, который проходил всего в нескольких футах под моим окном. Я собирался сделать это в последний вечер моего заключения, как только стемнеет, прикоснувшись к нему концом проволоки, смоченным в кислоте. В результате одна сторона тюрьмы полностью погрузится во тьму до тех пор, пока электрики не исправят поломку. К тому же это должно было помочь мистеру Хэтчу проникнуть во двор.
Мне оставалось сделать еще кое-что, прежде чем приступить непосредственно к осуществлению побега. Нужно было обсудить последние подробности с мистером Хэтчем через нашу переговорную трубу. Я занялся этим полчаса спустя после ухода надзирателя, на четвертую ночь моего заключения. Мистеру Хэтчу опять было очень плохо слышно, поэтому я несколько раз повторил слово «кислота», а потом — слова «шляпа восьмого размера», — именно этот размер я ношу, — что заставило человека из камеры наверху признаться в убийстве. Об этом мне рассказал один из надзирателей на следующий день. Тот человек услышал наши голоса, конечно искаженные трубою, которая вела и в его камеру тоже. Камера подо мной пустовала, поэтому больше никого мы не потревожили.
Конечно, с помощью азотной кислоты, которую мне передали через трубу в пузырьках, справиться с оконной и дверной решетками было сравнительно просто, но это требовало времени. Весь пятый, шестой и седьмой день, на глазах у часового, я трудился над оконными прутьями, окуная в кислоту кусочек проволоки. Чтобы кислота не растекалась, я использовал зубной порошок. Мой взгляд блуждал вдали, в то время как кислота с каждой минутой все глубже въедалась в железо. Надзиратели, проверяя дверь, всегда трясут только верхние прутья и никогда — нижние, поэтому я перепилил нижние прутья, так что они держались лишь на тоненьких полосках металла. Но это была чистой воды бравада. Мне не удалось бы так легко выбраться этим путем.
ММ некоторое время просидел молча.
— Я полагаю, остальное очевидно, — продолжал он, — а все, что я не объяснил до сих пор, делалось лишь для того, чтобы запутать начальника и надзирателей. Те вещи, что я прятал в кровати, нужны были мистеру Хэтчу, чтобы придать истории больше остроты. Конечно, кроме парика — он действительно был необходим для моего плана. Срочное письмо я написал и подписал в камере чернильной ручкой мистера Хэтча, передал ему, а тот переслал его вам. По-моему, это все.
— Но как же, собственно, вы смогли покинуть тюрьму, потом вернулись через наружные ворота и прошли в мой кабинет? — спросил начальник.
— Очень просто! — ответил ученый. — Я перерезал провод с помощью кислоты, как и собирался, когда ток был выключен. Соответственно, когда ток включили, оказалось, что освещение не работает. Мне было ясно, что, пока будут выяснять, в чем дело, и устранять неисправность, пройдет какое-то время. Когда часовой ушел доложить вам, что лампа с его стороны не работает, я с трудом вылез через окно, вставил прутья на место, стоя на узком карнизе, и оставался в темноте до приезда электриков. Среди них был и мистер Хэтч.
Увидев Хэтча, я окликнул его, и он дал мне шляпу и комбинезон, в которые я переоделся на расстоянии десяти футов от вас, господин начальник, когда вы были во дворе. Потом мистер Хэтч позвал меня, якобы как рабочего, и мы вместе вышли за ворота — взять что-то из фургона. Часовой у ворот спокойно выпустил нас, приняв за двух рабочих, которые только что входили. Мы переоделись и вернулись. Нас провели к вам уже в качестве посетителей. Вы нас приняли. Вот и все.
