Кстати, Лялькин отец, который при встрече с Аленой всегда жаловался ей на несносного Лялькиного мужа, удивлялся, почему это дочь никогда не может ответить, куда уходят финансы и что за странные долги у ее мужа. Лялька действительно не вникала в Генкины дела. Да что там не вникала, она и пикнуть-то против него не решалась — боялась нарушить неустойчивую семейную идиллию.
Скорее всего это именно Генка довел свою жену до решения сняться в рекламе. Она надеялась смягчить его нрав, подарив ему машину. Поступок, на взгляд Алены, идиотский — как сама попытка заработать деньги таким путем, так и намерение ими распорядиться, а особенно — пустые мечты, будто бы покупка машины даст положительные результаты. Скорее всего Генка принял бы автомобиль как должное, да еще и ворчал бы: мол, почему такая дешевая, почему папочка не добавил, чтобы купить ему новенькую иномарку. По крайней мере, брюзжать по поводу и без повода он бы не прекратил, это точно.
Впрочем, Алена не задумывалась над тем, как там живут ее соседи. Если бы не Лялькин отец, который иногда зубами скрипел от злости на зятя, и если бы не слезы Ляльки, которые та неуемно лила в последнюю неделю своей жизни, она бы вообще не стала размышлять по поводу этого Харитонова. У нее своих проблем хватало. Ну сталкивалась она с этим мерзким типом в подъезде, а больше-то она с ним никаких дел не имела.
А думать о Генке, о Ляльке и вообще о ситуации в их семье она начала не по своей воле — за пять дней до смерти соседка встретила ее на лестничной площадке в слезах. Причин для слез было больше чем достаточно — весь двор на нее ополчился за эти чертовы прокладки. Мальчишки, так те от возможности излить свой подростковый гнев на мир просто с ума посходили — прямо прохода ей не давали, подъезд весь измалевали красной краской, соответствующими надписями и все такое. Бабушки у подъезда провожали излишне громкими высказываниями, мол, вон она, которая… Пошла, бесстыдница. И это еще не все — в магазине, в транспорте и просто на улице от нее сторонились с такой откровенной брезгливостью, будто бы она по меньшей мере прокаженная на последней стадии болезни. Тогда Алена предложила ей кардинально изменить внешность. Они вместе целый вечер размышляли, как это сделать. Тогда-то Лялька и рассказала, между делом разумеется, что муж ее, и без того вечно недовольный всем и вся, теперь уж совсем осатанел; и про машину рассказала, и про то, что вообще не знает, как теперь жить. А спустя дня два вообще начали происходить странные вещи — с работы Ляльку почему-то уволили, деньги начала занимать — снова попросила у родителей, заходила и к Алене, говорила, что скоро этот кошмар с рекламой должен закончиться, но каким образом не раскрывала.
Алена тогда еще неудачно пошутила, мол, что ты собираешься каждому в доме взятку дать, чтобы не осуждали? Та только хитро подмигнула. Алена даже порадовалась, что соседка начала в себя приходить — румянец на щеках появился, и вообще какая-то решимость в глазах. Генка накануне снова домой не явился, Лялька, опять же к слову пришлось, мимоходом посетовала, что вот-де в семье несчастье, а муж в отсутствии. Алена ей посоветовала задуматься, так ли уж ей нужен такой муж, на что Лялька сделала круглые глаза: «Ты что?!» Впрочем, потом опять хитренько улыбнулась. По крайней мере, выглядела она не слишком расстроенной.
«Раз женщина живет с таким козлом, — подумала тогда Алена, — значит, это ее устраивает, как бы она на свою жизнь не жаловалась. А посему пусть сами разбираются. Может, за закрытыми дверями у них складывается некая идиллия, которая непонятна другим, в том числе и мне». И только сейчас все события, предшествовавшие Лялькиному убийству, показались ей крайне подозрительными.
Например, для каких целей та деньги пыталась занять? Где шлялся Генка и почему супруги скандалили в ту трагическую ночь? С какой стати муж, явившийся после длительного загула, вдруг решил уйти от жены навсегда — ведь, по всем статьям, он должен был прощения просить. И вообще, где он гулял? Почему, например, сегодня он так выпытывал у нее, знает ли она что-нибудь, не рассказала ли следователю лишнее? Может быть, решил, что Лялька успела перед смертью рассказать Алене нечто такое, что бросает на него подозрение? А что такого может всплыть на свет?! Что, по его мнению, она знает? Что, в конце концов, он скрывает? А может, это он убил Ляльку?
У Алены перехватило дыхание, она потерла шею и тряхнула головой, обругав себя дурой. Хотя… хотя сказал же он ей на похоронах о каком-то грехе, который будет лежать на его плечах до самой смерти… Грустно так сказал, но, с другой стороны, такие фразы шутливым тоном не произносят. Она еще раз обругала себя дурой и, чтобы не развивать пагубные мысли, пошла в гостиную к телефону. «Одно дело быть козлом, даже полным козлом, другое — убить собственную жену, — напоследок сказала она себе. — А может быть, Генка и не козел вовсе. Может, я к нему отношусь с предубеждением! Зачем Генке убивать Ляльку? Бред какой-то, придет же в голову! И вообще, думать о Харитонове — занятие для следователя Терещенко».
При воспоминании о следователе ее губы непроизвольно расплылись в улыбке. Терещенко — просто душка, похож на крутого мужика с обложки журнала. Ему бы пиджачок от «Хьюго Босс» да темные очки, как у парней из фильма «Люди в черном», — цены бы ему не было! Правда, под столь приятной внешностью может скрываться какой-нибудь идиот типа пресловутого майора Пронина. «Нет, не может!» — она быстро отмела эту версию, слишком уж обходительно он себя вел, слишком интеллигентно выспрашивал, слишком понимающим казался. Майоры Пронины так не умеют.
«Хорошо бы встретиться с Терещенко в неформальной обстановке, — мечтательно подумала Алена, — в компании, например, или даже в магазине. Влюбилась бы в него с первого взгляда!» Но теперь о любви и речи быть не могло. В ее мечты об идеальном мужчине, в которого хочется влюбиться без оглядки, как-то не вписывалось, что он явится к ней под утро в образе следователя, чтобы сообщить об убийстве в соседней квартире. Это плохое начало для романа, вернее — это финал романа. Кроме того, как всякая нормальная россиянка, Алена видела своим избранником милиционера в последнюю очередь. После милиционеров в шкале популярности у нее шли разве что конченые алкоголики да еще звезды эстрады и кино. (Вот бы всем этим «звездным» поклонницам поработать в журнале «Оберег»!) Таким образом, как ни хорош собой этот следователь Терещенко, Алене пришлось признать, что как мужчина он для нее потерян.
Чтобы не углубляться в грустные размышления о том, как было бы хорошо, если бы… она решила уйти с головой в работу. Поэтому подсела к телефону с явным намерением выйти на Ингу, используя современные средства связи. Найти номер телефона Инги из Электростали в записной книжке Харитоновых оказалось плевым делом — он находился на странице с буковкой «и». Запись была сделана аккуратным Лялькиным почерком: Инга с пометкой «Тендер» и пятизначный номер с кодом города.
«Тендер» — что-то легкое промелькнуло в ее голове, что-то похожее на строчку из популярной песенки, которую она слышала совсем недавно. Странно, и где она могла ее слышать? Да и какую песню? «Не отвлекаться!» — приказало жаждущее деятельности подсознание. Она потыкала пальцем в кнопки телефона, но, видимо, удача отвернулась от нее — Инга не отвечала. Она упрямо набирала номер еще и еще раз и наконец сдалась. «Вот тебе и затворница! А Лялька уверяла, что она дома сидит целыми днями. Может, у нее уже жизнь наладилась? В конце концов, сколько можно травить человека, даже всем городом? Ведь надоест же когда-нибудь!» Хотя этому доводу Алена почему-то не поверила.
* * *
Устав от бессмысленной возни с диском телефона, она бросила трубку на рычаг, решив, что свет клином на сегодняшнем вечере не сошелся. Рано или поздно Инга явится домой, и тогда она непременно с ней переговорит. Не сейчас, так завтра. Алена встала, раскинув руки в стороны, с наслаждением потянулась, попутно размышляя, не испить ли чайку. Но так ничего и не решила — раздался звонок в дверь.
Она застыла на месте. Звонок повторился. Сердце ее ухнуло к полу с характерным скоростным завыванием. «Точно, Генка! Не все узнал, явился прояснить интересующие его подробности!» — мелькнуло в одуревшей от страха голове. Она испуганно посмотрела на часы, прикидывая, сколько минут раздумывала о соседе, об убийстве, о следователе, сколько потратила на звонок, и мог ли Генка прийти к убеждению, что нужно избавляться от неприятного соседства. Выходило, что времени у него для столь судьбоносного решения было предостаточно — минут сорок. Стрелки показывали половину девятого.
«Самое время для идеального убийства», — почему-то решила она, хотя точно знала — все идеальные убийства совершаются много позже. В дверь позвонили еще раз. «Генка знает, что я дома, он будет звонить, пока я не открою. А если не открою, испугается еще больше!» Воображение моментально нарисовало точечки сузившихся зрачков в его мутных от злости глазах. «Нужно открыть! — уговаривала она себя. — Открыть, но в квартиру не впускать!» Она взяла записную книжку и обреченно поплелась в прихожую. «Все! Завтра же перебираюсь к тетке!» Последней ее мыслью было — как же не хочется умирать, пока еще не написана статья… Борисыч взбесится.
