Именно воспоминания о статье и придали ей странной решимости — статья об Иваре Скрипке?! Нет уж, лучше смерть! Она посмотрела в «глазок», разве что для порядка, и сразу же успокоилась. Умирать! Какая чушь! Придет же такое в голову! На лестничной площадке топтался кто-то на Генку совершенно непохожий. Во всяком случае, волосы у него были очень светлые, а у Харитонова темные. Больше ничего разглядеть не удалось.
— Кто там? — тихо спросила она.
— Следователь Терещенко.
— Ну знаете ли! — Алена и не пыталась скрыть свою сумасшедшую радость. Она быстро откупорила замки и распахнула дверь.
Следователь улыбался, показывая свои ровные зубы.
— Вообще-то я надеялся застать вашего соседа, — несколько смущенно объяснил он, — поговорить с ним в неформальной обстановке, но… — Он развел руками.
— Он был совсем недавно.
Она никак не могла подавить в себе приступ безумного счастья, хотя и сознавала, что ее цветущая физиономия по меньшей мере нелепа. Но, во-первых, она готова была кинуться на шею непрошеному гостю просто потому, что он не Генка. А во-вторых, разве преступление, что она рада еще раз пообщаться с приятным парнем, пусть и следователем?
— Он сейчас здесь не живет, — не к месту оживленно защебетала она. — Хотя, согласитесь, понять его можно.
Терещенко кивнул, изобразив мимолетное огорчение, но тут же снова приветливо улыбнулся:
— Ну, не было бы счастья, так несчастье помогло. Я ведь и с вами хотел поговорить. Звонил, даже повестку присылал, только дома вы редко бываете, да и в почтовый ящик, наверное, не заглядываете.
— Не заглядываю. С тех пор, как его мальчишки подожгли.
— А газеты?
— Газеты можно у любого метро купить.
— А письма?
— Теперь существует такая штука — электронная почта называется. По ней я и переписываюсь.
— Вот они — плоды прогресса, — усмехнулся он. — Пора, значит, и повестки по электронной почте рассылать.
— Ой! — спохватилась Алена. — Заходите! Вы же не собираетесь меня через порог допрашивать?
— Спасибо. — Он сделал шаг вперед и, очевидно, по профессиональной привычке, быстро, но внимательно оглядел прихожую.
«Следователь», — с непонятной тоской подумала она и закрыла дверь.
— Я собиралась пить чай, составите мне компанию?
Он вдруг смутился, что явно не соответствовало его положению, и пожал плечами.
— Ну вот, — это ее окончательно развеселило, — где вы предпочитаете вести допрос — на кухне или в гостиной?
— Да почему же вы все настаиваете на допросе, — даже возмутился он, — а если говорить за чашкой чая, то лучше на кухне, — тут он снова улыбнулся, — а то я непременно залью вам ковер или кресло. Мама меня иначе как «свинтусом» не зовет. Говорит, когда рожала, не сообразила, что в год Свиньи дело было… Вот теперь и пожинает плоды.
— Тогда, конечно, на кухне! — решила хозяйка.
Нет, Терещенко определенно милашка. Алена почувствовала себя совсем уверенно. Пристойный молодой человек, да еще и застенчивый к тому же, — это просто находка. На кухне она усадила его за стол, включила чайник и села напротив, сложив руки на коленях, как школьница. Ей еще не доводилось вот так общаться с настоящим следователем, поэтому она немного нервничала.
Он, видимо, тоже, хотя совершенно неясно почему.
Она почувствовала, как на нее предательски нахлынула волна какой-то непонятной материнской нежности к следователю. Очень захотелось его накормить, только вот нечем — холодильник, как всегда, пуст. «Жаль, что я не первоклассная хозяйка, да какая там первоклассная! Я вообще не хозяйка!» Она вздохнула и решила, что раз уж ужина нет, то ее долг хотя бы поддержать разговор:
— Итак, с чего начнем?
Он тоже вздохнул:
— В ту ночь вы были одна?
— Вообще-то, да. А что вы хотите этим сказать? — Она даже покраснела. Ничего себе, парень смущается, а такие вопросы задает!
— Да ничего я не хочу сказать. — И тут он покраснел. — Просто хочу выяснить, был ли еще свидетель.
Алена подавила в себе праведный гнев:
— Я живу одна! Раньше я жила с родителями, но потом отца назначили пресс-атташе при российском посольстве в Вене. Мама, разумеется, с ним поехала, а я тогда на пятый курс университета переходила, жалко было бросать. В общем, меня скрепя сердце оставили. Теперь то я к ним, то они ко мне, но по большей части общаемся посредством электронной почты. — Алена тараторила без умолку, попутно разливая чай, выставляя на стол вазочки с печеньем и конфетами и с неприязнью к себе сознавая, что действительно ведет себя как мамаша, этакая курица-наседка.
Он кивал, но пока ничего не записывал. Видимо, ее болтовня не представляла для следствия существенного интереса.
— А сейчас вы на каком курсе? — Ему все-таки удалось вклиниться в секундную паузу.
— Ну, вы мне льстите! Я уже второй год работаю.
Терещенко снова понимающе кивнул, взял чашку, подул и изготовился насладиться угощением.
— Я журналистка.
Тут он неестественно дернулся, потом замер и медленно опустил чашку на стол.
— Здорово!
По его виду нельзя было сказать, что известие его страшно обрадовало.
— Отчего же такая нелюбовь к прессе?! — праведно возмутилась Алена.
— Почему же нелюбовь, — он заставил себя улыбнуться. — Просто, понимаете… о ходе следствия нельзя писать. Это может навредить делу… — Он старался казаться внушительным, но, заметив ее ухмылочку, совсем по-мальчишески воскликнул: — Ну надо же так вляпаться! Главная свидетельница — и журналистка! В дурном сне не приснится!
— Э-эй! — Она помахала рукой. — Я же не в «Московском комсомольце» работаю. Жареные факты — не моя специализация. Успокойтесь, пожалуйста. Я редактор «звездного отдела» в солидном журнале «Оберег». Пишу о всяких знаменитостях, и если бы даже захотела написать о вашем убийстве, все равно у меня бы эту статью не взяли. Да и писать пока не о чем.
— Вы меня успокоили, — он приложил ладонь к груди, где под пиджаком непременно должно было стучать сердце. Потом снова взял чашку и поднес ее к губам.
— А почему вы думаете, что убийца — Генка Харитонов?
На сей раз при конвульсиях он расплескал треть чашки на салфетку.
— Ой, — она испуганно прикрыла рот рукой, только теперь осознав свою оплошность.
Но было поздно, Терещенко уставился на нее круглыми от удивления глазами:
— Я думаю?!
— Ну, я-то так не думаю, — пожала она плечами с видимым безразличием.
— А что вы думаете?
— Я ничего не думаю. Это вы его на допросы таскаете.
— Я так понимаю, что вы с ним уже пообщались. — Терещенко перестал улыбаться — наоборот, его лицо стало до предела серьезным, даже строгим, отчего Алену мелко заколотило.
— Сегодня столкнулись на лестничной площадке. Он очень нервничает.
— А кроме того, что он нервничает, что еще вы можете о нем сказать?
Она пожала плечами:
— Противный тип. Я бы за такого замуж не пошла.
— Это почему же? — Похоже, он уже пришел в себя, даже улыбаться начал.
— Ну… — она задумалась на мгновение. — Во-первых, он не герой моего романа. Да и вообще, кроме Ляльки, которой почему-то крышу снесло, вряд ли найдется женщина, способная испытывать к Генке нежные чувства. Он из разряда тех людей, которых называют занудами. И этим все сказано.
Терещенко что-то чиркнул в своем блокноте и снова внимательно посмотрел на нее. Так внимательно, что у Алены дыхание перехватило. Ей вдруг показалось, что сейчас он откроется ей в чувствах или еще что-то в таком роде, но вместо этого он всего лишь спросил:
— Они ладили между собой?
— Ах, они… Харитоновы… — разочарованно протянула она, понимая, что почему-то начинает раздражаться.
— Ну да, Харитоновы, — постарался подбодрить ее следователь. — Как, на ваш взгляд?
Дополнительный вопрос ее совершенно не подбодрил, наоборот, разозлил еще больше. Она не могла ответить, почему этот диалог вызывает в ней бурю негативных эмоций и ощущение разбившихся надежд. Что, собственно, она ожидала от следователя, явившегося к ней, чтобы побеседовать, пусть и в неформальной обстановке? Если она решила, что он в нее влюбился в ту ночь, когда приехал на место убийства Ляльки, то она полная дура. В конце концов, что, у него больше забот нет, что ли?!
«Если ты о нем думаешь больше, чем нужно, это еще не значит, что и он делает то же самое!» — попыталась вразумить себя Алена, но злость на Терещенко не проходила. На Терещенко, а заодно и на весь мир. «Точно пора лечиться!» — последняя здравая мысль не подняла настроения, и она раздраженно ответила:
— Да какое там ладили! Мне кажется, что Генка женился на Ляльке по расчету — он не москвич, а у нее отдельная двухкомнатная квартира, папа у нее с недавних пор стал неплохо зарабатывать, ну и Лялька тоже как-никак деньги в дом приносила. Что еще нужно мужику? Кто скажет, что он плохо устроился?
