Бело-зеленый плакат, который завез им Тео, так и стоял, прислоненный к невысокому кухонному шкафчику. Крупные буквы на нем кричали: «Поддержим Спиридиса и выберем его в Сенат штата!» В верхнем правом углу красовался портрет Тео, от которого буквально разило серьезной сдержанностью и решительным упрямством. На фотографии Тео отчаянно старался не выглядеть тем стопроцентным эгоистом, каковым являлся на самом деле. Тео, лишенный индивидуальности, растерявший все свои пороки и достоинства. Готовясь к длительной и утомительной предвыборной кампании, он даже остриг свой «конский хвост», которым так гордился раньше.
— Где ты выкопал этого самозванца, который позировал вместо тебя для фотоснимка? — обратилась к нему Айви, когда впервые увидела плакат.
— А ты разве не знаешь? У меня есть брат-близнец, олицетворяющий собой вселенское зло, — подмигнув, откликнулся Тео и расплылся в широкой улыбке.
Айви взяла плакат и понесла его к входной двери. Выйдя на крыльцо, она подняла голову. Небо было чистым и безоблачным, а в воздухе ощущалась прохладная и кристальная свежесть, какая бывает только осенью и только в Новой Англии.
Она воткнула древко плаката в траву на лужайке, прикрыла глаза ладонью от солнца и оглянулась на свой дом. Действительно, зрелище не для слабонервных. Когда агент по продаже недвижимости впервые показал им особняк, ей показалось, что с момента постройки его не касалось ничто, кроме превратностей погоды, и наружные стены выглядели так, словно их обработали пескоструйкой. Но свежая краска — целых три слоя — сотворила чудо. Наличники обрели розовато-лиловый оттенок. Чешуйчатая кровельная дранка между первым и вторым этажами стала темно-желтой, а обрешетка крыльца и конек крыши над великолепным арочным многостворчатым окном отливали благородным дымчато-зеленым колером.
Интерьер заслуживал отдельного описания. Как и обещало объявление в газете, его нельзя было охарактеризовать иначе как примитивно-нетронутый. Впрочем, объяснялось подобное состояние довольно просто. Дело в том, что много лет назад его прежний владелец мистер Власкович, как истинный отшельник, отгородился от всего мира в кухне. Там он поставил металлическую кровать и дровяную плиту, обходясь единственным источником света — лампочкой без абажура. Счет за электричество для огромного особняка упал до невероятно низкой суммы — 96 долларов в год перед тем, как он был выставлен на продажу. А счета за водопровод и канализацию оказались еще меньше.
Три года назад Айви и Дэвид вселились в особняк, даже не подозревая о том, чего им будет стоить обогреть старый и просторный дом. У них даже не было возможности смыть воду в туалете наверху или включить старинные чугунные радиаторы до тех пор, пока они не подписали договор купли-продажи. Должно быть, лишь небывалая вера в свои силы подвигла их совершить платеж, который начисто опустошил их банковский счет.
Айви подняла газету, валявшуюся на лужайке, и вернулась на крыльцо. Перетащив кресло-качалку на солнце, она с усталым вздохом опустилась в нее, закрыла глаза и блаженно откинулась на спинку. На внутренней стороне век вспыхнули неяркие красные круги, а мышцы расслабились, согретые солнечным теплом.
Хотя жили они в деловом пригороде, воскресным утром шум изредка проезжавших мимо автомобилей не мог соперничать с какофонией птичьего пения. Вот залился длинной переливчатой трелью кардинал, которому спустя мгновение ответила самка, но их пересвист заглушило назойливое воронье карканье. В соседнем дворе звонко щебетали синицы, а откуда-то издалека доносился серебристый и протяжный, похожий на колокольный звон крик голубой сойки.
Айви нехотя приоткрыла глаза. Над усеянным белыми цветами кустом зверобоя, посаженным Дэвидом перед крыльцом, роились насекомые. Дэвид выкопал разросшиеся тисы и заменил их кустарником, который разводил вот уже несколько лет, после того как с изумлением обнаружил его дикорастущим вдоль русла пересохшего ручья в Нью-Гемпшире.
На другой стороне улицы какая-то женщина толкала перед собой большую коляску с двумя близнецами, похожими на розовых поросят, уютно устроившимися внутри. Айви узнала ее — она приходила к ним на распродажу. Женщина помахала ей рукой, и Айви ответила тем же. Собственно, ей следовало бы встать, сойти с крыльца, поздороваться и поболтать с этой молодой мамашей. Кроме пожилой миссис Биндель, жившей с ними по соседству, Айви не знала почти никого в своем квартале.
Так почему же вместо этого она поспешно развернула газету и укрылась за ней?
После того как у них родится Тыковка и они с Дэвидом придумают ей имя, она тоже будет выхаживать по улицам, толкая перед собой коляску, и вот тогда-то, уговаривала себя Айви, у нее будет масса времени, чтобы свести знакомство с местными мамашами, сидящими дома и ухаживающими за своими чадами. Пока что центром притяжения для нее оставались работа и коллеги, трудившиеся не разгибая спины за своими столами неделю за неделей, без выходных и праздников. Друзья, которых она слезно умоляла не звонить ей с дурацкими вопросами о том, родила она уже или нет. «Уже» или «еще», наставляла она всех и каждого, — это не те слова, которые сейчас следует произносить в ее присутствии. Они с Дэвидом разошлют всем заинтересованным лицам уведомления по электронной почте о том, что в мир пришла новая представительница клана Роуз.
Айви только-только начала читать газету, как до слуха ее донеслось протяжное скрипение и скрежет: скррр-тчижж, скррр-тчижжж. Пауза. И вновь тот же раздирающий уши звук и новая пауза.
Повернув голову, она заметила их соседку миссис Биндель, точнее, ее спину. Согнувшись и пыхтя от натуги, она волокла по подъездной дорожке сундук из плетеных ивовых прутьев. За ней по пятам плелась Феба, псина самых что ни на есть плебейских кровей, длинная и упитанная, как сосиска, с короткими тоненькими лапками и здоровенной пастью, которой позавидовал бы любой бульдог или мастиф. Короткую мордочку собачонки украшали седые усы, а шерстка была какой-то пегой и местами вытертой, как у любимой плюшевой игрушки.
Айви отложила газету в сторону.
— Добрый день, — окликнула она миссис Биндель. — Может быть, вам нужна помощь?
Не дожидаясь ответа, она вылезла из кресла-качалки. Собачонка накренилась на один бок и коротко, по обязанности, тявкнула, пока Айви пересекала лужайку и шла по подъездной дорожке к соседке. Феба отличалась хромотой, близорукостью и редкостным добродушием, и только челюсти, способные перемалывать кости, внушали Айви некоторое опасение. Пожалуй, ей придется не спускать с дочки глаз, когда она, если будет на то воля Господа, достигнет того возраста, в котором дети любят таскать животных за уши.
— Привет, маленькое чудовище, — Айви наклонилась и осторожно протянула руку, готовая и погладить псину, и отдернуть пальцы, если Феба не пожелает принять ласку, а захочет укусить ее. — Помнишь меня?
Феба обнюхала ее ладонь и завиляла коротким обрубком хвоста. К числу ее несомненных достоинств следовало отнести то, что она не тыкалась носом Айви в промежность. Очевидно, достигнув определенного возраста, некоторые животные переставали испытывать зуд в одном месте.
— Ваш… пример… меня… вдохновил, — пропыхтела миссис Биндель, не прекращая волочить сундук, отчего ее платиновый парик слегка перекосился и съехал набок.
Феба, переваливаясь на своих коротких лапках, отошла в сторону и принялась наблюдать, как Айви подталкивает сундук сзади, а миссис Биндель тащит его спереди. Общими усилиями они выволокли его на тротуар, оставляя белые царапины на заасфальтированной подъездной дорожке.
Миссис Биндель, запыхавшись, прижала руку к груди.
— Не… знаю… зачем, — с трудом выдохнула она, — я… хранила… эти… старые… ненужные… вещи. — Отдуваясь, ока вынула носовой платок из рукава своего свитера, — Мужчину, когда он нужен позарез, не найдешь днем с огнем, верно?
— Мой мужчина спит, — ответила Айви. — Но я уверена, что попозже он с радостью поможет вам вытащить из дома еще что-нибудь ненужное, если пожелаете.
— Нет, благодарю покорно. — Миссис Биндель сняла очки и протерла их платочком, а потом промокнула лоб. — Фу! Это последний хлам, больше ничего не осталось.
Феба тем временем принялась обнюхивать картонные коробки, аккуратным рядком выстроившиеся на лужайке, отделявшей тротуар от проезжей части перед домом миссис Биндель. Из одной коробки торчала ручка сковороды, в другой были свалены обрезки пластиковых труб и фарфоровой сантехнической арматуры. Третья коробка оказалась доверху забита несметным количеством пластмассовых контейнеров для продуктов, которых с лихвой хватило бы на целую жизнь.
Но ни одна из этих сокровищниц не выглядела столь интригующе, как старый плетеный сундук, крышка которого, кстати говоря, была выгнута в лучших традициях мореплавания. На передней стенке виднелись две металлические петли, которыми она крепилась к корпусу; на обороте красовалось проржавевшее ушко с петлей для навесного замка.
