Милиционер, взявшись обеими руками за наплечные ремни, прищуренным взглядом посверлил мальчишек и уже другим тоном сказал:
— Ну, дорогие товарищи пионеры, может быть, для пользы дела расскажете, по какой уважительной причине вы чуть свет прикатили сюда и в прятки по скверу играете?
— Не можем, — твердо ответил Миша.
— Как это так «не можем»?
— Вот так и не можем, дядя милиционер. II не просите, это военная тайна.
— Значит и мне, постовому милиционеру старшему сержанту Калинину, не полагается знать? — выгнув колесом грудь, украшенную орденскими колодочками, полушутливо спросил постовой.
— Не полагается. Никому нельзя знать. Мы даже дома и то не сказали.
— Ну, теперь дело ясное, мне все понятно, — перебил милиционер. — Раз дома не сказали и тайком утекли, придется вас, дорогие друзья, задержать как безнадзорных детей и препоручить вашим родителям.
Только теперь Миша понял, что допустил ошибку. Он умоляюще посмотрел на постового.
— Не задерживайте, дядя! Мы ведь не озорничаем… Про нас хоть и в школе спросите…
И вдруг в то время, когда Миша, пускаясь на всякие хитрости, упрашивал постового не задерживать их, Толик отступил на два-три шага, надулся как-то неестественно и тихо закуковал.
И тут Миша увидел, что по тротуару шла маленькая белокурая девочка. Ее вела за руку высокая полная женщина, с такими же белыми и пышными волосами. Девочка весело подпрыгивала, встряхивала белыми кудряшками и помахивала маленькой сумочкой. Миша заволновался еще больше. Как же уйти от этого придирчивого милиционера? Рассказать ему тайну — нельзя! Сослаться на высокого капитана из милиции, что они помогают ему в одном очень важном деле, — тоже нельзя! Это будет обман — капитан не давал им никаких поручений. Между тем девочка удалялась. «Ведь сейчас уйдет, потеряем. — пронеслось в голове Миши. — Тогда начинай все сначала». Но как же еще можно просить этого усатого милиционера? Ну что же делать?
— Дядя милиционер! — чуть не сквозь слезы сказал Миша. — Отпустите, мы больше никогда не будем!
— Но только мне очень хочется разузнать эту самую вашу военную тайну.
— Да у нас и нет никакой тайны! — нетерпеливо крикнул Толик. — Мы так просто, дурака валяем… Воробьев подкарауливаем…
— Воробьев?..
Наступила напряженная пауза.
— Можно идти, товарищ старший сержант? — задыхаясь от волнения и сдерживая голос, спросил Миша.
— Идите уж, — ответил милиционер и по привычке козырнул.
Ребята бросились бежать со всех ног. Постовой, покручивая усы, глядел им вслед.
Миша так быстро бежал по тротуару, что Толик не поспевал за ним. «Вот какой неповоротливый, чуть шевелится, — волновался Миша. — Наверно, уже потеряли ее, не найдем теперь…»
Так они пробежали целый квартал. Девочки не было. Куда же ее занесло? Ведь только сейчас она вместе с тетей прошла мимо ребят, когда те стояли в сквере, плененные постовым милиционером. Может быть, они зашли в какой-нибудь магазин или в подъезд дома.
— Все этот усатый, — возмущенно шептал Миша. — Такое дело испортил! Если бы узнал капитан, задал бы ему… На гауптвахту посадил бы…
Он остановился, дожидаясь Толика.
— Беги на другую сторону улицы, да живее, — коротко приказал он ему. А сам еще быстрее пустился вперед, чтобы до прихода очередного троллейбуса посмотреть на остановке. Но и там девочки не было. С троллейбусной остановки Миша бросился в сквер, внимательно осмотрел очередь у газетного киоска, заглянул в павильон «Эскимо», который только что открыли, забежал в палатку с детскими игрушками. Нет девочки! Где же искать?
Он был весь мокрый от пота. Да и как не вспотеть, когда пробежали почти всю улицу! Подошел Толик. Лоб у него тоже влажный, дышит тяжело.
— Нет, да?
— Нет.
— Там тоже не видать.
Они повернули обратно и молча пошли по дорожке, посыпанной свежим зернистым песком. Миша, оглянувшись, остановил Толика.
— Туда не пойдем, а то опять милиционер задержит. Придиристый такой.
— Хорошо еще, Шарика с нами нет, — неожиданно проговорил Толя.
— А что?
— С ним бы милиционер ни за что не пропустил, забрал бы. Дворняжка…
— При чем тут милиционер? Собачники же их ловят, а не милиционеры.
— И он бы не пропустил такого. Заметил бы, что нет номера, и забрал бы… В центре города не разрешается ведь с такими дворнягами появляться, с овчаркой — другое дело, пожалуйста, а таких, как наш, ловят — и в собачий ящик. Вчера закрыл его в дровянике, скулит, наверно…
— Посидим немного, — предложил Миша. — Ты гляди в ту сторону, а я в эту.
На тротуарах народу теперь было меньше, зато в скверах и на бульварах становилось многолюдней. Отовсюду стекались сюда старики, домохозяйки, дети. Самых маленьких ребятишек везли в нарядных колясках, а те, что побольше, сами отчаянно носились по скверу на трехколесных велосипедах, бегали вперегонки. Миша и Толик, хотя и не любили сидеть среди «слюнявчиков», но молча терпели, только посматривали на малышей свысока. Тоже, мол, нашли занятие: гонять на трехколесках и по-куриному в песке копаться.
— Второй раз встречаем, — произнес Миша и, немного подумав, оживленно добавил: — Значит, в самую точку попадаем, она здесь где-то рядом живет… Тут и искать будем, да?
Толик рассеянно кивнул головой. Думал он о другом. С завистью глядел он на мальчика в сереньких трусиках, который сидел против него на скамейке, разглядывал картинки в каком-то большом журнале и с удовольствием уничтожал бутерброд с колбасой.
— А я есть хочу, — глотая слюну, признался Толик.
— Придется обождать.
Однако Миша и сам не прочь был перекусить. Он тоже украдкой глянул на мальчика, и у него защекотало во рту, но Миша тотчас взял себя в руки и, чтобы не дразнить голодный желудок запахом копченой колбасы, отвернулся.
— Я ведь не завтракал сегодня… — захныкал Толик.
— А ты не гляди на этого мальчишку, — строго потребовал Миша.
— Все равно я хочу есть. Попробуй-ка целый день…
— Перестань хныкать! Ты хуже девчонки. Что, по-твоему, бросить все?
— Не бросить… — хмуро сказал Толик.
— Тогда замолчи.
Вид у Толика был печальный. Он хотя и отворачивался от мальчика и делал вид, что не замечает его, но тонкий аромат копчености делал свое, и Толик опять украдкой косился на мальчика: «Доедает… Копченая… И, наверно, вкусная… Сидел бы со своей колбасой дома, а то людей только расстраивает и отрывает от дела…»
Миша дернул Толика за рукав.
— Гляди…
По скверу медленно шел тот самый милиционер. Он мимоходом, как строгий хозяин, поглядывал по сторонам: на клумбы цветов, на посыпанные песком дорожки, на скамейки, часто прикладывал к козырьку руку в белой перчатке и, улыбаясь, приветствовал знакомых — их было много.
— Здравия желаем, Татьяна Петровна!
— Здравствуйте, Егор Андреевич, — отвечала старая женщина, снимая чеховское пенсне. А милиционер, не останавливаясь, проходил дальше и опять уже кого-то приветствовал.
— Он тут как дома, — заметил Толик. — Его все старики знают, кланяются.
— Еще бы! Орденоносец, почетный человек. Это тебе не шуточное дело. Пойдем…
Миша, глядя на Толика, еще сильнее ощутил голод, у него неприятно засосало под ложечкой, но он твердо решил молчать и не показывать виду. «А как же во время войны разведчики терпели?.. Обед же никто не таскал за ними… Ну и я хныкать не буду, вытерплю! Мы ведь тоже на боевом задании…»
Толик, чуть не плача, простонал:
— Есть хочу!..
И тут Миша вспомнил, что у него в кармане трусов уже несколько дней лежит рубль, который ему дала мать на мороженое. Он даже подпрыгнул от радости. Толик уставил на него полные недоумения глаза.
— Потерпи, Толька, сейчас есть будем!
— Что есть?
— Лапу будешь сосать, как медведь косолапый.
— Тебе смешно, а мне нет.
Но Миша уже бежал, размахивая на бегу заветным рублем.
Буфет в Доме пионеров оказался закрытым. Миша помчался дальше, забежал в одну палатку, в другую, но там продавались пирожные, печенье, конфеты, пряники. Того, что искал Миша, не было. Ему надо не пряников, а настоящего ржаного хлеба, от которого исходит такой крепкий, хороший запах.
Первое, что бросилось ему в глаза, когда он влетел в булочную, — девочка. Она стояла у круглого детского столика и с наслаждением ела пирожное, сладко прищелкивая языком. Высокая тетя стояла рядом и ожидала, когда девочка доест. У Миши сразу пропал голод. Он на минуту задержался в дверях, потом подошел к прилавку, безразлично поглядел на сдобные булки, красиво уложенные под стеклом витрины, на пирамиды румяных баранок, на горы душистого хлеба…
Но что же теперь делать? Покупать хлеб или подойти к девочке и спросить ее? О чем? Ведь она может ничего не ответить или тетя обратит внимание и прогонит…
