тоска. Я четко осознал, что это начало конца. Теперь я стал плохо спать по ночам, прислушиваясь к хрипам и сопению в соседней комнате. Страх иногда сковывал тело и не давал пошевелиться. Я ждал и готовил себя. Было очень страшно. А когда это все-таки произошло, не испытал почти ничего, кроме облегчения. Облегчения за нее и за себя. Пришел вечером с рынка, а она лежала на кровати в своей комнате и тяжело дышала. Я стал ее приподнимать, подложил под спину подушек. Потом побежал на кухню за водой и таблетками, а когда вернулся, она уже перестала дышать. Кожа стала бледно — серой, как полотно. Я в последней попытке повернул ее на бок, чтобы бабушка не задохнулась. Кисти ее рук становились холодными. Я пытался нащупать пульс или уловить дыхание. Мои пальцы от работы загрубели и я злился, что ничего не чувствую под ними. Бабушка издала хрип. Я укрыл ее пледом, начал звонить в скорую. Дозвонился раза с десятого. Девушка на другом конце сказала «ждите». Отрыв из-под груды нижнего белья в шкафу в моей комнате начатую пачку сигарет, я вышел на балкон и выкурил подряд две штуки. Стал вспоминать бабушкины рассказы о ее жизни. Она родилась в начале тридцатых годов в большой семье. Ее родители, мои прадедушка и прабабушка, были крестьянами. Жили в Тамбовской губернии. Когда бабушка училась в третьем классе, началась война. Их семья эвакуировалась за Урал. Бабуля в тысяча девятьсот сорок третьем году пошла на завод работать. Потом, когда они победили немцев и наступил мир, она вернулась в школу. Доучилась там, после этого окончила техникум, и пришла на тот же самый завод. Сначала обычным наладчиком. Она упертая была. Уже через два года стала мастером участка. И так дальше. На заводе познакомилась со своим будущим мужем, моим дедом. Его я не видел. Он был фронтовик. Полученные на Карельском фронте ранения не дали деду прожить больше пятидесяти трех лет. Бабушка осталась одна с сыном. Помню, как она рассказывала о голоде. Делилась историями о поездке в туристический поход по Алтаю. Всегда при этом доставала огромный фотоальбом и показывала мне потускневшие фотокарточки. А я все время норовил убежать и смотрел невнимательно.
Приехала скорая. Парни в халатах сразу сказали, что бабушка умерла. У нее уже стал чернеть рот. Я сказал им, что слышал как она дышит. Мне ответили, что это был скорее всего последний выдох. Тут же врачи предложили мне номер телефона службы ритуальных услуг. Я не стал отказываться.
Все остальное прошло как в тумане. За исключением одного. Когда к нам приехал судмедэксперт для того, чтобы обмыть бабушку и подготовить ее к погребению, я стал ему помогать. Врезалось в память и не проходит. Он засунул бабушке в рот кусок пенопласта в форме шарика, зафиксировал челюсти и зашил ей рот нитками. Утром она радовалась и этими губами ела принесенную мною с рынка дыню. А теперь врач деловито и уверенно зашивал грубой нитью, вдетой в изогнутую иглу, ее рот. Я остался один.
Андрей замолчал.
— Ты закончил? Это все? — спросил я.
— Не знаю. Думаю, что не все.
— А как ты попал сюда?
— За дело. Я познакомился с хорошей девушкой. Мы стали жить вместе. Ее зовут Саша. Она работает в одном офисе в центре. Точнее теперь работала. В общем ее начальник стал к ней подкатывать. Саша ничего сперва мне не говорила. Начальник обнаглел и стал трогать ее руками. А в последний раз, когда она, отмахнувшись от его приставаний, дала ему пощечину, этот ударил ее по лицу. В офисе никто этого не видел, поэтому заступиться за нее было некому. Саша пришла домой в слезах. На следующий день я приехал в офис. Зашел в кабинет к начальнику, закрыл дверь, объяснил ему кто я, достал из куртки телескопическую металлическую дубинку и стал его бить. Хотел его проучить, но вышло сильнее чем планировал. Теперь он в больнице, а я здесь.
— А она?
— А она ждет меня.
Мы закурили.
— Она еще у меня беременная.
— Переживаешь? Как она там без тебя?
— Конечно переживаю. Но у нее отличные родители. Представь, ее отец мент, подполковник. Когда это случилось, никто слова в мой адрес не сказал дурного. Наоборот, поддержали. И ее, и меня. Так что она там в надежных руках.
— Ну значит все точно будет хорошо.
— Да. Я знаю. Спасибо тебе, что выслушал. Мне показалось, что мы в чем то похожи с тобой. Поэтому поделился.
Докурив, мы молча разошлись по койкам.
На следующий день меня навестил в сизо новый следователь. Приятной наружности с крупными чертами лица. Немного пухлые щеки не лишали выражения его лица резкости. Он заговорил. По-деловому, без лишних эмоций, без попыток что-то навязать или продемонстрировать превосходство.
— Ну что ж. Давай откровенно поговорим. У меня очень много дел. Я чувствую, что ни ты, ни твой партнер не виноваты в происшедшем. Я ознакомился в полном объеме со всеми материалами дела. Все обвинения в отношении тебя строятся на показаниях помощника убитого. Ну и на том, что у тебя на квартире обнаружили боевые патроны от Калашникова. Почему я тебе все это говорю?! Потому, что у меня свои принципы. И я хочу спокойно спать. Чтобы совесть меня не грызла. Ты должен понимать, что скорее всего все закончится нормально для вас. Но патроны как-то все равно придется объяснить. В любом случае, пока мы с тобой просто общаемся. Твой адвокат задерживается. А когда придет, мы начнем допрос.
Тут я вспомнил о словах моего защитника.
— У меня есть заявление.
— Да, я слушаю.
— Я хочу ходатайствовать о допросе меня по всем обстоятельствам дела на детекторе лжи. Надеюсь, это поможет.
Следователь внимательно посмотрел на меня.
— Безусловно, это поможет. В твоей ситуации ходатайство о полиграфе — это правильно. И как желание доказать свою правоту и как фактор психологического характера. Особенно, учитывая эти патроны.
Потом он подумал и сказал:
— Знаешь, давай лучше сделаем так. Я тебя допрошу по всем обстоятельствам сейчас за исключением патронов. А патроны вынесем в отдельный допрос как раз с полиграфом. Да! Так и сделаем.
Я кивнул. Тут дверь открылась и в проеме показался сотрудник тюрьмы. Он сделал шаг в сторону и пропустил в комнату моего адвоката. Защитник дышал ровно. Наверное, даже понимая что опаздывает, он не спешил. После приветствий и нескольких реплик допрос начался. Прочитав в конце протокол, я увидел, что следователь абсолютно точно передал на бумагу
