с Аней по телефону. Ничего не скрывая, адвокат в то же время постарался корректно передать мою историю. После чего она попросила о встрече, на которой передала для меня письмо. Я стал сильно волноваться. Защитник заметил это и улыбнулся. Потом мы оба оглянулись на стоящего за дверью из пластикового стекла сотрудника изолятора, внимательно наблюдающего за тем, чтобы мне ничего не было передано в ходе свидания. Поэтому адвокат просто вручил мне через стол белый свернутый вчетверо лист бумаги. Надсмотрщик заметно напрягся. С непрекращающимся, но нарастающим волнением я ухватился за него и развернул. Написано гелевой ручкой черного цвета. Корявый почерк. «Здравствуй, Олег. Трудно писать. Я уверена, что ты ни в чем не виноват и все закончится хорошо. Для тебя. Для нас. Не смей думать о плохом. Я с тобой. Ты мне очень дорог и нужен.» Тяжелый долгий выдох последовал за этим.
— Что-то не так?! — спросил адвокат.
— Нет. Это вздох облегчения. Все хорошо. Слов нет, чтобы описать как я тебе признателен.
— Ладно. Перестань.
— Хорошо. Что там у нас?! Какие в итоге планы?
— Я буду ходатайствовать о проведении твоего дополнительного допроса. И еще. Хочу тебе посоветовать предложить следователю пройти полиграф.
— Что это?
— Детектор лжи. В нашей ситуации этот ход должен продемонстрировать твое стремление помочь следователю в его работе и вообще то, что скрывать тебе нечего. Договорились?!
— Да. Согласен с тобой. И предложить это я должен сам, в ходе допроса?
— Можешь прямо перед ним сделать заявление.
— Все. Понял. Так и сделаю.
— Отлично. Я там тоже естественно буду, так что до встречи. Береги себя. Тебе что то нужно привезти в следующий раз?
— Нет, все в порядке. Может пару книг почитать. Еще раз спасибо тебе. До встречи.
— Хорошо, посмотрю что-нибудь интересное. Пока.
Защитник поднялся, подошел к стене и дал знать сержанту, чтобы тот открыл дверь и выпустил его.
Наступил вечер. Днем адвокат передал мне пакет с продуктами. И теперь все жители камеры, за исключением лишь бухгалтера, сидели за столом, пили зеленый чай с конфетами и говорили. В пакете оказался блок «Кента». Я извлек его и раздал каждому по пачке, а остальное оставил себе. Мы закурили. Вкус зеленого чая с шоколадом и сигаретный дым над столом немного заглушил нашу тоску. Но скоро все встало на свои места. Глаза снова погрустнели, а голоса притихли. Вышло так, что рядом со мной за столом сидел Андрей. Парень двадцати семи лет. Еще молодой, но уже с сединой в висках и с грустными глазами. Все разошлись по своим койкам, а мы с Андреем остались сидеть за столом. Он был далеко отсюда, где то за тем высоким бетонным забором. Я спросил что с ним. Андрей повернул ко мне свое лицо. В его глазах стояли слезы. Мне стало неловко, я растерялся и не смог найти что сказать. Он улыбнулся и вытер ладонью глаза.
— Все в порядке, Олег. Я просто задумался о своих.
— Кого ты имеешь в виду? Родных?
— Да. Всех кто был и есть.
— А кто у тебя? Жена, дети?
— Ну не совсем так.
— Не хочешь об этом говорить?
Он немного помолчал, а потом заговорил.
«Я сам из Челябинска. При родах моя мама умерла. Я остался с отцом. Мне потом говорили, что он очень сильно ее любил. Детство прошло в пустой и холодной квартире. Отец пил и воспитывал меня так как получалось. Иногда из-за водки он не чувствовал силу ударов, поэтому два раза сильно разбил мне нос. Часто я оставался голодным. Помню чувство стыда и то, что ждал когда наступит утро, чтобы я мог пойти в школу. Когда я пошел во второй класс, к нам из райцентра приехала бабушка, мама моего отца. Она продала свой дом и перебралась в Челябинск, чтобы присмотреть за мной. Отец с ее приездом почему-то запил еще сильнее. Таким я его не видел до этого. Он перестал меня бить. После смены на заводе он заходил в рюмочную в квартале от дома и там напивался. А потом приползал домой и молчал. Тогда я мало чего понимал, но все равно очень хотел, чтобы отец перестал пить. В сентябре следующего года, когда я перешел в третий класс, он перестал. У отца остановилось сердце на работе, в первой половине дня прямо за станком. Скромно похоронив его в Челябинске, мы с бабушкой переехали жить сюда, в этот город. Здесь у нее жила двоюродная сестра, которая очень помогла в первое время. На деньги, которые у бабушки остались от продажи ее дома и нашей квартиры в Челябинске, она смогла купить двухкомнатную квартиру. Я рос, начинал многое понимать. Что потом?! Я учился, она работала. Сперва у какого-то грузина на рынке продавала овощи и фрукты, а потом стала торговать сама. Ты знаешь, не смотря на то, что у меня не было папы и мамы, я рос вместе с ней счастливым ребенком. В конце десятого класса бабушка начала болеть. Скорее всего сказался возраст вместе с переживаниями и непростым трудом. Она теперь почти весь день проводила в огромном глубоком кресле. Мы стали жить плохо. Торговлю пришлось прекратить, а ее пенсии не хватало. Я стал рано утром и по вечерам подрабатывать на рынке грузчиком. Там я первый раз попробовал водку. Утром шел на рынок, потом школа, после в аптеку и домой, к ней. Ближе к восьми шел снова на рынок. И каждый последующий день повторял предыдущий. Конечно были иногда выходные дни и праздники. Тогда я мог посвятить свободное время себе. Так пролетел год. На улице я быстро хватал на лету то что видел и слышал. Не смотря на такой образ жизни, мне удалось окончить среднюю школу всего лишь с одной тройкой. По химии. Мне кажется за то, что я избил племянника учительниц. Он назвал меня ублюдком. Я и был ублюдком, но тогда меня еле от него оттащили. Помню, как пришел после последнего звонка домой, взволнованный и запыхавшийся. Очень хотелось поделиться радостью с родным человеком. Бабушка лежала в коридоре лицом вниз. Я испугался и окликнул ее. Она отозвалась. Сказала, что силы вдруг покинули ее и она сползла по стене вниз на пол. Теперь не может никак подняться. Я помог ей, усадил ее в кресло, принес воды для того, чтобы запить лекарства, а потом в ванной бесшумно расплакался. Детство прошло. С одной стороны это была радость от того, что бабушка еще жива, с другой — жуткая
