шлёпнув меня по спине. Из-за густого и жаркого пара лиц почти не разглядеть, ни черта не поймёшь, кто тут из них итальянец. В помещении шесть поваров, и все в одинаковой форме. Официант, предвкушая сюрприз, улыбался во все свои зубы, я приложил палец к губам и пошёл вглубь.
Они жарили и варили, подбрасывали содержимое вверх, мешали, перчили, раскладывали по тарелкам. Заказа Майлза не было видно. Неужели его уже кто-то унёс? Я всматривался в каждую тарелку, когда один из поваров вдруг повернулся:
– Рикардо! – крикнул он. – Восьмой столик!
На бейдже: «Шеф-повар Сантини», а в руках тот самый заказ: салат и спагетти под соусом.
– Аугусто! – крикнул я на всю кухню, раскинув в объятьях руки.
– Простите… – вылупился он на меня.
– Ты что, не помнишь? А? Аугусто! Конкурс, Франция! Ты занял там первое место! И хоть я не вошёл и в пятёрку, но обещал, что приеду в твой ресторан! И вот – я здесь!
– Ах да… – протянул неловко Сантини, пытаясь вспомнить хоть что-то.
– Нил! Нил Флеминг! Друг! – Я забрал у него тарелки и поставил их на стол. – Дай я тебя обниму!
– Да-да, – растерялся Сантини, – сколько лет, сколько лет, – хлопал он меня по спине.
– Два года! – выкрикнул я и обнял его снова, так что обе мои руки были за его спиной, над самым заказом Майлза.
– Точно, два года, – кивал итальянец, – два года, как один день!
– Отличный у тебя ресторан!
– Да, я… – хотел было ответить Сантини, но я не дал ему вставить и слова.
– Ну, не буду тебя отвлекать, – тряс я его вспотевшую руку. – Ещё увидимся! Может быть, завтра?
– Завтра, отлично, – щурился он, вытирая вспотевший лоб.
– А мне нужен ещё десерт! – тряс я перед ним своим пальцем, – Твой фирменный, Аугусто, твой фирменный десерт!
– Десерт! – кивал он мне, улыбаясь, – Сейчас полный завал…
– Тогда завтра, нет вопросов, Аугусто, я приду сюда завтра, и ты меня угостишь!
– Завтра будет отлично, – кивал несчастный Аугусто Сантини, смотря на стоящие блюда.
– Официант! – крикнул я. – Заберите у шефа заказ! Ну, не буду тебя отвлекать, – хлопнул я его по плечу и направился прочь из кухни, через всё марево душной жаровни. – Встретимся завтра, мой друг! – обернулся я у двери.
Тот был рад, что я уходил.
Через пару минут официант принёс Майлзу салат и спагетти, через пятнадцать тот уже выдохнул тихой отрыжкой и, развалившись вальяжно на стуле, тяжело и протяжно дышал. Я нащупал в кармане часы, я считал про себя секунды, до того как этот холёный тип…
Упадёт!
Он закрыл глаза и, медленно скатившись со стула, рухнул на мраморный пол, как тяжёлый мешок.
Там, на кухне, я подсыпал ему в салат немного сонного порошка.
– Господи! – встал я с места. – У человека инфаркт!
Люди встали из-за столов.
– Спокойно, я доктор. Вызовите «Скорую»! – скомандовал я охране, а сам склонился над ним.
Охрана звонила в больницу, я делал ему массаж.
Вспотевшая рожа Майлза сопела в моё лицо.
Я смотрел на его часы, держа наготове свои.
Только я щёлкнул застежкой, как Майлз вдруг пришёл в себя. Он дёрнул рукой так резко, что наши часы упали на пол. Через секунду он опять отключился, а я смотрел на два циферблата и не мог разобрать, где чьи…
У меня был отличный план, но, как любому отличному плану, ему суждено было провалиться.
Золотые часы мистера Майлза лежали рядом с моими часами, или мои часы лежали рядом с его… Они были идентичны, чёрт их возьми. Охрана уже вызвала «Скорую» и подходила ко мне. Я схватил одни наугад и положил их себе в карман, надев вторые на руку Майлза.
– Отойдите! – приказал мне охранник. – «Скорая» скоро будет.
– Конечно-конечно, я только хотел помочь. Только хотел…
Я встал, отошёл от сопящего Майлза и, слившись с людьми в ресторане, проскользнул в стеклянную дверь.
Нащупав в кармане часы, я вышел на воздух.
Невысокие пальмы у входа шептались колючими листьями: ты провалил это дело. Ты всё провалил…
Часы мистера Майлза или Виктора Амаро, теперь это было не важно, тяжёлым грузом лежали в моей руке.
Голова ужасно болела, люди плыли перед глазами, превращаясь в безликие тени, дома кружились вокруг. Я куда-то бежал, спотыкаясь, озираясь на звуки вечерних улиц.
Где-то вдали – сирены мчащейся «Скорой». Наверное, к ресторану. Я бежал по вечернему городу, не веря в этот кошмар.
Хосефа была жива, если так можно назвать человека с совершенно стеклянным взглядом и ещё одним порезом, но уже на другой руке.
Полянский осматривал рану.
– Вы сами порезали себя? – спросил он.
Она качалась, уткнувшись в стенку, и не могла ничего сказать.
– Вы хотите себя убить? – накладывал он на рану пластырь. – По-хорошему, здесь нужно зашить. Вам необходимо выйти на следующей станции и обратиться в медпункт.
Этот доктор прекрасно разбирался в людях, он будто читал по глазам. Хотя чего это я, трудно было не счесть этот животный страх во взгляде несчастной.
Где же я её видел… Её лицо так и стояло у меня перед глазами, вот только не такое измученное. Мне кажется, я слышал её голос, и в нём было столько же страха.
Доктор рылся в вещах Хосефы.
– Не поможете? – шепнул он мне.
Вообще, шептать было совсем необязательно. Эта несчастная испанка и так была не в себе, или, наоборот – глубоко в себе, но то, что не с нами, так это точно.
– А что мы ищем? – вдруг опомнился я.
– Нож, – сказал спокойно Полянский и продолжил рыться в её спортивной сумке.
И, надо сказать, она ничуть тому не сопротивлялась. Человек, которому есть что скрывать, не позволит и притронуться к своим вещам, да, собственно, в этих вещах, кроме нижнего белья и некоторой верхней одежды, ничего и не было больше.
– Встаньте, – обратился он к ней.
Она покорно подчинилась.
Доктор оставил её сумку в покое и принялся поднимать матрас.
– Помогите мне, я подниму, а вы там проверьте.
Я наклонился и провёл рукой под койкой – ничего. Глянул под стол – тоже пусто.
– Вы же сказали, здесь кто-то был, – шепнул я ему.
Доктор молчал.
– Значит, сама? – смотрел я на него, ожидая ответа.
– Я не знаю, – сказал, наконец, Полянский, и это было нехорошо. Когда такие люди, как он, поддаются смятенью, это пугает побольше, чем впавший в психоз неврастеник.
Да и я немного сдавал, точнее, это нервы сдавали, а я не показывал виду – практика, многолетняя, профессиональная, не нервничать при всех. Если поначалу мне было глубоко всё равно,
