Я посматривал на проносившиеся за окнами многолюдные улицы, где торопливые юные девушки в свитерах и юбках бежали куда-то, обгоняя старух, волочивших сумки на колесиках, набитых продуктами на несколько дней. Анджело сидел, откинувшись на кожаный подголовник, по-видимому, отрешившись на несколько секунд от окружающего мира, не замечая бурления жизни, отделенной от него только стеклами машины. Бремя утраты Пудджа навалилось на него всей своей непомерной тяжестью. Анджело уже доводилось чувствовать, что он навлекает опасность на любого, кто оказывается близко к нему, что на нем лежит проклятие и он сопровождает к мучительной смерти каждого, кому довелось быть в дружбе с ним или поддерживать его. Я же начинал ощущать, что эти его опасения теперь связаны со мной.
— Мне жаль, что тебе пришлось увидеть его таким, каким мы его нашли. — Анджело впервые после смерти Пудджа заговорил со мной о нем.
— Я знаю, что это глупость, но я всегда думал, что он вроде супермена, — сказал я, криво улыбнувшись. — Что его ничто не может ни остановить, ни убить.
— Теперь ты знаешь, что к чему, — отозвался он.
Я промолчал. Он ошибался. Я ничего не знал. Я продолжал думать то же самое — о нем самом.
Потом мы еще некоторое время ехали молча. И вдруг Анджело снова заговорил. В его голосе не было обычной резкости, напротив, он звучал непривычно мягко, но от этой мягкости мне сделалось жутко.
— Мы с Пудджем выстроили то, что имеем, на пустом месте, — сказал Анджело. — Мы скрепили все это своей кровью и кровью многих других людей. Нельзя так просто взять это и отдать. Это часть меня, какой я есть, и заслуживает того, чтобы быть переданным из рук в руки. И не какому-то парню из другой команды, который сделал для меня что-то полезное. Созданное нами должно перейти к кому-то, кто продолжит наше дело и придаст ему еще больше могущества.
Я глядел на его профиль, а он медленно поднял голову и посмотрел мне в лицо. Этим кем-то, кого он имел в виду, был я и никто другой.
Предполагалось, что я не увижу всего этого. Предполагалось, что я не приму участие в ночном вторжении в шестикомнатную квартиру, где в дальней спальне прятался Малыш Рики Карсон. Я должен был остаться дома, а не стоять там рядом с Анджело, глядя, как леденящий душу страх мало-помалу пробивается через маску самоуверенности Карсона. Я не должен был слышать ни одного слова из тех, которые Анджело говорил ему в той комнате. «Никогда не следует позволять старику прожить хотя бы один лишний день», — сказал Анджело Карсону ледяным тоном, от которого не могла не пробить дрожь. Я не должен был находиться там, потому что происходившее там не годилось для моих глаз. Я все еще оставался ребенком, и даже Анджело хотел избавить меня от зрелища убийства человека. Даже если это был тот самый человек, который убил Пудджа.
— Я должен пойти с тобой, — сказал я Анджело в тот вечер, немного раньше. — Я хочу участвовать в этом. Я должен быть там.
Анджело покачал головой.
— Нет, — коротко сказал он.
— Почему? — спросил я, вступая на чрезвычайно зыбкую почву, — он не любил менять единожды принятых решений.
— Этой ночью умрет один человек, — ответил Анджело. — Больше мальчику ничего не требуется знать.
— Я должен быть рядом с тобой, — настаивал я; мне было страшно, но сдаваться я не собирался. — По крайней мере, в этом деле.
Анджело полулежал на кушетке вне круга света от настольной лампы. Некоторое время в комнате не было слышно ни звука, кроме его дыхания, сопровождавшегося хрипом в глубине легких.
— Я выезжаю через час, — сказал он. — Будь готов.
Он протянул руку, выключил свет, и комната погрузилась в полную темноту.
Мы стояли на крыше семиэтажного здания на Колумбус-авеню, над нашими головами сиял полумесяц, окруженный россыпью звезд. Справа от меня разливалось море огней Линкольн-центра, куда тысячи элегантно одетых людей собирались, чтобы послушать старинную музыку и провести часть ночи в утонченных беседах. Я смотрел сверху, как они выстраивались у дверей и неторопливо входили внутрь, внимательно следя за тем, чтобы соседи не наступали на их начищенные ботинки ручной работы, и думал про себя: интересно, хоть кто-нибудь из них может хотя бы предположить, что в нескольких небольших кварталах от них сейчас будут убивать человека?
Толстая дверь, ведущая с лестницы на крышу, хлопнула, открывшись, и оттуда вылетел головой вперед Малыш Рики Карсон. Он грохнулся на четвереньки, ударившись подбородком о гудроновое покрытие.
— Помоги ему встать, — сказал Анджело, обращаясь к Нико. — И подведи к свету.
Нико схватил Рики за воротник шелкового халата, вздернул на ноги и поволок туда, где стоял, ожидая, Анджело. Когда Нико выпустил Карсона, тот поправил одежду и улыбнулся Анджело.
— Это все, что осталось от твоей команды? — спросил он, пытаясь сохранить свою обычную браваду. — Один боец и мальчишка? Похоже, что я навредил тебе даже сильнее, чем мне казалось.
Анджело сунул руку в нагрудный карман пиджака, вынул старую черно-белую фотографию и показал Малышу Рики. Это был выцветший снимок, запечатлевший двух молоденьких парней, обнимающих друг друга за плечи и наивно улыбающихся в камеру. Даже в полумраке, который не могли рассеять редкие лампочки, висевшие на крыше, я узнал фотографию. Она была сделана в тот день, когда юные Анджело и Пуддж купили себе по первому костюму. Анджело держал фотографию в маленькой золотой рамке на своем бюро рядом с портретами Изабеллы и Иды Гусыни. Я много раз пробирался в эту комнату и разглядывал снимки, пытаясь заставить себя поверить, что Анджело Вестьери действительно когда-то был вот этим мальчиком.
Анджело кивнул Нико, тот подошел и вручил ему раскрытый нож. Анджело проткнул лезвием фотографию.
— Это подарок, — сказал он совершенно спокойным голосом, отчего слышать его было еще страшнее. — От Пудджа.
Нико подошел сзади к Малышу Рики и завел ему обе руки за спину. Анджело глубоко вонзил нож с насаженной на него фотографией в плечо Малыша Рики. Карсон резко дернулся и страдальчески взвыл, задрав голову, у него сразу подкосились ноги. Анджело отвернулся от него и посмотрел на меня.
— Достань веревки из коробки, — сказал он. — И принеси их Нико.
Я подбежал к краю крыши, где стояла открытая картонная коробка, достал три мотка толстой веревки и дал их Нико. Когда же я отвернулся от него, то почувствовал, как Анджело обнял меня за плечи.
— Свою часть ты исполнил, — прошептал он. — А теперь иди вниз и жди в автомобиле.
— Я пришел, чтобы помочь, — сказал я.
— Ты помог, — ответил Анджело.
Я посмотрел на Карсона, который теперь, когда Нико крепко связывал ему руки и ноги, уже дрожал всем телом. Вся его бравада исчезла напрочь, сменившись самым обычным человеческим страхом. Его судьба теперь решалась в гангстерском суде, где приговоры выносились быстро, приводились в исполнение без малейшей задержки, и жестокость наказания более чем соответствовала тяжести преступления.
— Я буду внизу, — сказал я, окинув Карсона презрительным взглядом.
— Из автомобиля тебе будет видно лучше, — сказал Анджело, подталкивая меня к двери на лестницу, — можешь мне поверить.
Я сидел на переднем сиденье, пристально глядя на крышу через открытое окно. Ида просунула свою массивную голову между сиденьями, тыкалась лбом в мою руку. Я хорошо понимал, что Анджело не ограничится простым убийством Малыша Рики Карсона. Он намеревался послать всему криминальному миру недвусмысленное и жестокое известие, которое нельзя было бы проигнорировать. Смерть Карсона не должна была оказаться лишь карой за то, что он сделал с Пудджем. Это был бы своего рода предупредительный выстрел для множества других команд, которые богатели и накапливали силы, приказывавший им довольствоваться имеющимся и не тянуть руки к тому, что принадлежало другим. Смерть Малыша Рики Карсона должна была послужить и местью, и символом. И никто из живущих не мог справиться с этим лучше, чем Анджело Вестьери.
Меня подбросило на месте, когда я увидел свисавшее с края крыши на веревке длиной в десяток футов горящее тело. Пылающий труп Малыша Рики раскачивался на ветру, озаряя окружавшую ночь. Анджело и Нико накинули петлю ему на шею, облили его бензином и сбросили вниз. Именно Анджело перегнулся через край и бросил на макушку все еще бившегося в корчах Малыша Рики горящий рукав рубашки. Той самой рубашки, которая была на Пуддже в день его гибели. Я задрал голову и увидел, что Анджело стоял, наклонившись вниз — огонь окрашивал его лицо в красный цвет, — и смотрел на человека, смерть которого должна была наконец прекратить долгую и кровопролитную войну.
В считаные минуты огонь добрался до веревки, пережег ее, и обугленное тело Малыша Рики Карсона рухнуло на безлюдный тротуар и осталось там — горящая дымным шипящим пламенем бесформенная груда. Почти сразу же раздались испуганные крики и отдаленные завывания пожарных и полицейских сирен. Я смотрел на труп Карсона, на дым, валивший от полусгоревшей одежды и кожи. Он все еще дергался, и сквозь дыры, прожженные в лице, выбивались тонкие огненные струйки. Я был потрясен тем, свидетелем чего только что стал, сверхъестественная жестокость деяния приводила меня в ужас. И все же я был рад, что находился там и видел, что смерть Пудджа была отомщена должным образом. Эту часть бандитской жизни я ценил превыше всего. Я жаждал ощутить вкус мести и наслаждался тем букетом ощущений, который остается после ее свершения. Едва ли не каждый человек мечтает отомстить кому-то за что-то, но у подавляющего большинства не хватает смелости или желания воплотить эту затаенную в душе ненависть в жизнь. Я оказался одним из тех, кому повезло. Меня взрастил человек, не простивший ни одного долга, человек, для которого в жизни самым важным было покарать презренного врага и исправить то, что он считал неверным.
