- Есть. Висят в прихожей на крючке. Когда будешь уходить на свидание с журналисткой, возьми их, чтобы мне не отрываться и не закрывать за тобой дверь. Ты хочешь пригласить меня на обед?
- Лялька! Ты не перестаешь меня удивлять. Может, ты и в самом деле мысли читаешь?
- Дурачок, - она поцеловала меня. - Ты же сам вчера сказал, что я знаю тебя как облупленного. Хорошо, я приду, когда освобожусь.
- А когда ты освободишься?
- В час. У тебя встреча назначена на двенадцать? Ну вот, до часу ты с ней пообщаешься, а в начале второго я приду в кафе, и мы пообедаем. Или ты имел в виду что-нибудь поприличнее, чем наша кафешка?
- Это как ты захочешь. Можем прямо там поесть, а можем перейти через дорогу и закатить пир в ресторане. Помнится, там была очень неплохая кухня.
Елена ушла заниматься со своим посетителем, а может, это была посетительница, я не видел. Без десяти двенадцать я на цыпочках вышел в прихожую, обулся, натянул куртку, взял ключи и вышел из квартиры. Кафе, где я договорился встретиться с Воробышком, находилось в соседнем доме, и ровно в полдень я подошел к столику, за которым сидела худенькая коротко стриженная девушка. На столе перед ней лежали листки с записями и диктофон, а также стояла наполовину опустошенная чашка с кофе, из чего стало понятно, что пришла она отнюдь не две минуты назад. То ли время не рассчитала и приехала раньше, то ли... Нервничает, готовится к трудному разговору? С чего бы это?
- Здравствуйте, Лада, - если предположить, что я умею обворожительно улыбаться, то я именно это и сделал. - Рад вас снова видеть.
- Добрый день, Андрей Михайлович, спасибо, что согласились уделить мне время.
А голосишко-то у Воробышка напряженный, звенит как натянутая струна, того и гляди лопнет. Что-то с тобой не так, птенчик мой.
Я заказал себе кофе и пирожное и уставился на Ладу невинными глазами.
- Итак, Лада Ланская, я вас внимательно слушаю. О чем будем говорить?
- О вас, - она опустила глаза и принялась искать на столе что-то, вероятно, очень нужное, без чего она ну просто жить не может. И не сможет, пока не найдет, потому что по какой-то причине боится смотреть мне в глаза. Нашла. Это оказалась зажигалка. Лада закурила, и пальцы у нее дрожали так, что впору было заподозрить тяжкое похмелье.
- Ну, обо мне - так обо мне, - великодушно согласился я. Давайте. Только не надо так нервничать, я не кусаюсь.
По ее лицу промелькнул ужас, но, надо отдать ей должное, Воробышек быстро взяла себя в руки. Вернее, в лапки. Или в крылышки.
- Андрей Михайлович, в том издании, которое я представляю, очень заинтересовались вашей новой книгой, отрывки из которой вы летом передавали для публикации. Она совершенно не похожа на то, что вы писали раньше, и можно сделать вывод, что в вашем мировоззрении произошел некий перелом... В вашей жизни произошли какие-то события, которые заставили вас обратиться к духовному... к эзотерическому... вы смотрите внутрь себя...
Она начала гладко, было видно, что заранее подготовилась, может, даже написала вводные фразы, но потом начала сбиваться и путаться в словах, обрывая фразы на середине.
- Лада, - я бесцеремонно прервал ее, - чего вы так боитесь? Я же вам сказал, что не кусаюсь. Или вы боитесь не меня? Вам поручили материал, который кажется вам слишком сложным, и вы опасаетесь, что ничего не поймете из того, что я вам буду говорить?
Она вдруг уставилась на меня немигающими глазами, и только тут я заметил, что глазищи-то у нее огромные, просто каких-то невероятных размеров.
- Мне поручили задание, которое мне не нравится, - медленно и четко произнесла она. - То, что я с ним справлюсь, не вызывает у меня никаких сомнений. Но оно мне не нравится.
- Почему? Вы не любите писать о литературе?
- Я не люблю писать неправду и подтасовывать факты. Именно поэтому я никому не сказала, что еду на встречу с вами. Я не буду делать этот материал, а в редакции скажу, что вы отказались от интервью, потому что заняты.
Оп-па! Это уже интересно.
- Тогда зачем же вы договаривались со мной о встрече, если не собираетесь брать интервью? Просто повидаться? Я, конечно, польщен, но я жду объяснений.
Лада молчала, уставившись в свои исписанные корявым почерком листочки. Бедный Воробышек, ну чего я выпендриваюсь, а? Она хочет сказать мне что-то важное, пытается собраться с духом, а я ей мешаю своим дурацким издевательским тоном. Из страха оказаться униженным сам унижаю других... Точно! Наиболее агрессивные люди - те, кто боится сам оказаться побитым, а самые сильные и ничего не боящиеся - они и есть самые добродушные и незлобивые. Если бы надо мной не довлел страх унижения, я бы разговаривал с девочкой совершенно иначе, доброжелательно и приветливо, помог бы ей разговориться, а не требовал объяснений, как строгий руководитель.
- Лада, я ценю вашу откровенность, - заговорил я уже мягче, устыдившись собственных комплексов, - и я понимаю, как нелегко вам дается этот разговор. Если вы договорились со мной о встрече и при этом не собирались брать интервью, значит, вы хотели о чем-то со мной поговорить. Давайте спокойно обсудим ситуацию и вместе подумаем, как из нее выходить.
Воробышек глянула на меня с благодарностью, глазки блеснули навернувшимися слезами.
- Андрей Михайлович, мне заказали материал, из которого будет явственно видно, что вы психически больны. Материал должен быть сделан на основе анализа опубликованных отрывков и интервью с вами. И еще я должна обыграть вашу амнезию и ваши занятия с психоаналитиком. Указание сделать материал мне дал главный редактор, но от кого он получил такой заказ, я не знаю. И зачем это нужно, я тоже не знаю. И вот сижу теперь перед вами... такая, какая есть... Делайте со мной что хотите. Лепить из вас психа я не собираюсь.
- Почему? - я засмеялся. - А может, я и в самом деле того... умом тронулся. Вы напишете об этом и ничуть не погрешите против истины. Может, вы напрасно распереживались?
- Не напрасно, - она слабо улыбнулась. - Во-первых, я беседовала с вами летом и видела, что вы совершенно нормальны. Во-вторых, я прочла все интервью, которые вы дали за последние три месяца, и сравнила с теми, которые вы давали раньше. Вы остались таким же, каким и были. То есть либо вы вообще всю жизнь были сумасшедшим, но этого никто не замечал, либо вы им все-таки не стали. И в-третьих, я несколько раз очень внимательно прочитала опубликованные отрывки из новой книги, даже не прочитала - изучила с карандашом в руке. Я нашла в них некоторые заимствования из воззрений Дональда Уолша, но в тексте нет ни малейшего намека на психическую болезнь. Не думайте, что я такая умная, я показывала ваши тексты специалистам-психиатрам, и они только подтвердили мое мнение. Вы, Андрей Михайлович, абсолютно нормальны. Но кто-то очень хочет выставить вас полностью свихнувшимся психом. И я считаю, что вы должны об этом знать.
Кто-то хочет... Нетрудно догадаться, кто мог воспылать таким страстным желанием. Тот, кому не нравится моя будущая книга о милиции, если таковая все-таки окажется написанной. Конечно, я ничего не помню о собранных материалах и пока не высказываю никаких намерений такую книгу делать, но мало ли что? А вдруг я найду свои записи? А вдруг я ее все-таки напишу? А вдруг я завтра все вспомню? Надо заранее подстраховаться и дезавуировать все, что будет выходить из-под моего пера или даже просто слетать у меня с языка. Псих, он и есть псих, чего с него возьмешь? Обижаться на него не следует, но и верить ему нельзя.
Объяснение показалось мне вполне правдоподобным, но чего-то в нем не хватало. Что-то было не так... Или меня продолжали смущать слова Елены, сказанные ночью после прочтения материалов? Ей в них что-то не понравилось. Но что? Утром мы об этом так и не поговорили, проспали до половины девятого и к девяти часам, когда пришел посетитель, успели только наскоро умыться и позавтракать. Воробышек Лада, можно ли тебе доверять? Не знаю. Но ведь ты сама призналась, что получила такое задание. Что это, искренний шаг или тонкий ход в хитроумной игре, которую кто-то затеял против меня? Как узнать? Как проверить? А проверять надо. Только мне придется очень тщательно следить за каждым моим словом, чтобы не трепануть лишнего.
- Послушайте, Лада, я сейчас вам кое-что расскажу, а потом хотел бы выслушать ваше мнение. Может быть, нам хоть что-нибудь станет ясным. Когда я вышел из санатория, я обнаружил в своем домашнем компьютере материалы, которых совершенно не помню. Ни откуда они взялись, ни как я их собирал. Мой литагент, Мария Владимировна, вы ее знаете, так вот, она сказала, что я собирался написать книгу о злоупотреблениях сотрудников МВД, в том числе и крупных руководителей. Это совершенно не моя тематика, меня все это никогда не интересовало, да и детективы я не люблю и не читаю. Наверное, когда я принимал решение такую книгу сделать, мне это по каким-то причинам было интересно, но я этого не помню, понимаете? Может быть, в моей жизни произошли какие-то события, которые сделали эту проблематику привлекательной для меня, но я их не помню, и, стало быть, интереса и желания написать книгу у меня сейчас нет. С другой стороны, я слишком люблю себя и мне всегда безумно жалко бывает собственного труда, поэтому я не могу бросить начатое на полпути. Даже если, например, мне попадается неинтересная книга, то я все равно ее дочитываю до конца, потому что мне жалко уже потраченного на нее времени и не хочется выбрасывать его на помойку. Раз уж я потратил время, так хоть получу целостное представление о произведении, если уж не могу получить удовольствие. Я потратил, судя по всему, немало времени и сил на то, чтобы собрать материал, который нашел в своем компьютере, и мне хочется, чтобы это время и эти силы не пропали впустую. Но интереса нет. И желания нет. Вот я и разрываюсь между этими двумя чувствами. И какое из них в конце концов возобладает - не могу сейчас вам сказать.
