начала долбить кулаками в бока ящика, а коленями – в крышку, орать, как безумная, до головокружения, до взрыва в горле, до исступления.
Кричать.
Кричать дурным, не своим голосом.
Кричать, кричать и кричать.
И только через несколько минут, когда силы закончились и крупицы, всего лишь крупицы, сознания вернулись, Стас замолчал, испустив завывающий стон ужаса обреченного на смерть человека, погребенного заживо.
Он закрыл глаза, побеждая безумие и выравнивая дыхание.
Нет, он еще не умер и пока не готов сдаться. До смертельного удушья у него оставалось время. Первая мысль – выбить крышку. Стас повернулся на бок, уперся ногами в боковины гроба и со всей силы навалился плечом на крышку. Теплилась надежда, что она не заколочена, а земли сверху не так уж и много, не те положенные два метра. Просто нужно приложить усилия… еще… еще чуть-чуть…
Крышка оставалась неподвижной. Паника вернулась. Нет, он не готов умереть, не готов!
– Тихо… тихо, – успокоил Стас сам себя. Тяжело засопел, ощущая, как воздух неумолимо становится жарким и вязким.
Тут он вспомнил, что в кармане ветровки у него лежит фонарь (если не вывалился, конечно). Стас нащупал пластмассовый корпус, сжал его грязными пальцами и, уткнув фонарь в бедро, включил свет.
Он, конечно, ожидал, что зрелище будет не для слабонервных, но чтоб такое…
Крышка и бока гроба были исполосованы ногтями, изрыты глубокими бордовыми отметинами, будто Стас – далеко не первый, кто похоронен тут заживо.
– Вот так просто? – прошептал он, обращаясь то ли к Полине, то ли к Бежову, то ли к мертвым Новомихайловского кладбища.
Щелкнул кнопкой фонаря, и все вокруг погрузилось в темноту.
Он закрыл глаза, сдаваясь на милость судьбе и накатившей полудреме. В тишине его губы произнесли:
– Андрей, я пришел попросить у тебя прощения, хотя ты та еще сволочь. Но ведь именно я виноват в твоей смерти, я все время думаю об этом, это не дает мне покоя… А ты просто убил меня. Спасибо тебе, конечно. Ты очень постарался напугать меня до смерти… но инфаркта не случилось, извини… извини, приятель…
Тут Стас вспомнил кое о чем, о самом дурацком, что могло прийти в голову.
Из последних сил он сжал ладонь в кулак и постучал в крышку гроба три раза, через равные паузы. Тук-тук-тук.
– Раз, два, три, – негромко сказал он, ощущая на губах безумную улыбку. – Угадай – или умри.
О крышку гроба с внешней стороны что-то ударилось. Гроб зашевелился, затрясся, крышка затрещала, словно кто-то грузный принялся на ней танцевать. Послышался неприятный скрежет.
– Бежов, – прохрипел Стас. – Это ты там пляшешь, сволочь?
Он больше не находил сил, чтобы реагировать: пугаться, кричать или молча вслушиваться в звуки. Он медленно погружался в дрему, пока в его тесное пространство не ворвался терпкий свежий воздух.
– Стас, Стас… – позвал кто-то голосом Роберта. – Я сейчас, погоди, потерпи.
Крышка продолжала сдвигаться вбок. Легкие с жадностью впитывали воздух, грудь настолько вздыбилась, что Стаса выгнуло. Мелькнула мысль, что он сейчас лопнет от наполнившей его свежести, взорвется, как чертов воздушный шар.
Чьи-то сильные руки обхватили его плечи и встряхнули так, что с волос посыпались крупицы успевшей подсохнуть грязи.
– Живой, Платов… Живой же, а! Живой! Думал, не успею. – В голосе Роберта смешались слезы и смех. – Давай-ка, вылезай. Вылезай… Гул почти закончился, а мы все еще живы.
Стас поморщился, не веря ушам: как закончился? И это все?
Друг помог ему сначала сесть в гробу, потом – подняться на ноги. Стас задрал голову. Сквозь дымку тумана он разглядел на небе звезды, и не было зрелища величественнее и прекраснее.
Роберт ловко вскарабкался наверх, на двухметровую высоту, и подал Стасу ладонь.
– Цепляйся, я тебя вытащу.
Словно пребывая во сне, он послушно протянул ему руки. Крепко ухватив Стаса за запястья, Роберт вытянул его из ямы, завалился на кучу свежевырытой земли и тяжело задышал.
Стас перекатился на спину и замер.
В ушах шумело.
– Роб, скажи мне что-нибудь, – выдохнул он. – И желательно ударь меня, чтобы я поверил, что все это – не сон. Возможно, я все еще лежу там? А, Роб?
– Возможно. – Вместо голоса Роберта появился чужой скрежещущий хрип.
От ужаса и неожиданности Стас подскочил. То, что раньше казалось ему Робертом, тоже подскочило. Неестественно пригибаясь, оно уставилось на него бездонными черными глазницами. Худое нескладное существо, низкорослое, с посеревшим лицом и подрагивающей гнилой дырой вместо рта.
Это был Бежов. Андрей Бежов, пятнадцатилетний подросток с пробитой головой и в грязном тряпье: полуистлевших спортивных штанах «Найк» и той самой синей футболке.
Он смотрел на Стаса изучающе, принюхивался, его ноздри дергались, пока он втягивал в свои гнилые легкие живой запах.
– Привет, Платов. – В черной яме рта показались редкие зубы, и мелькнуло что-то наподобие улыбки.
Стас вытер пальцами измазанное в земле лицо и произнес:
– Я пришел просить у тебя прощения. Я виноват в твоей смерти, Андрей.
– Какая речь, – еще шире оскалился Бежов. – Думаешь, мне этого достаточно? Ты готов сделать что-то более весомое, чтобы получить мое прощение?
– Готов.
– Даже не знаю… надо подумать. – Бежов сплюнул желтым сгустком гноя и снова впился в лицо Стаса сверкнувшими внутри черных дыр белыми зрачками. – Съешь горсть земли, – потребовал он с хриплой усмешкой. – Вот прямо сейчас, при мне, возьми и сожри ее, Платов. Горсть землицы из моей могилы. А? Как тебе такое испытание?
Взгляд Стаса невольно скользнул по куче земли у края ямы. По телу пронеслась дрожь отвращения.
– А если я не хочу?
Бежов расхохотался. Его смех был похож на уханье совы.
– А тебя никто не спрашивает, хочешь ты этого или нет. Если ты не будешь жрать землю, следующим в могиле проснется твой дружок-очкарик. Он как раз растерялся и никак не может тебя найти. Ну? У тебя минута. Приступай. Жри землю, Платов. Я давно хотел, чтобы ты искупил свою вину передо мной каким-нибудь особо неприятным способом. – Он хлопнул в ладоши. Звук вышел не звучным, а чавкающим, с кожи Бежова что-то брызнуло. – Есть еще вариант. Приведи ко мне Марьяну Михайлову. Ты же знаешь, она мне нравилась. Я обниму ее, поглажу по голове и другим местам. Решай. Веди Марьяну или жри землю. Давай, выбирай.
Мертвое тело Бежова охватила тряска: он снова захохотал.
Стас наклонился и сгреб рукой горсть сырой жирной земли. Поднес ко рту, посмотрел на Бежова. В его глазницах жадно блеснуло ликование.
– Ну… давай, – с придыханием произнес он. – Жри, я тебе сказал. Согласись, я бы мог придумать что-нибудь более изощренное, но в память о
