Изголодавшийся член снова в полной боевой готовности, и Эби придется долго отрабатывать месяцы воздержания.
— Похоже, буду сползать с кровати, когда Кеннет проснется, — хрипло отзывается Эби. Прерывисто вдыхает, когда я усиливаю трение. Попка непроизвольно прижимается к ноющему в нетерпении паху.
— Согни ногу и поставь на мое бедро, — властно требую я, и она, смущенно хихикнув, послушно выполняет. Немного сдвигаю Эби вперед и, впиваясь пальцами в ее соблазнительную задницу, мощно двигаю бедрами, делая первый толчок, и застываю в напряжении, застонав от обжигающей стремительной волны невыносимого удовольствия. Эби всхлипывает, толкаясь навстречу. Влажная, горячая, дрожащая от желания. Так охрененно сильно, до боли мощно, и я посылаю на хер все мысли о сдержанности. На этот раз никакой мягкости и терпения, я беру ее в неистовом быстром ритме, стимулируя пальцами крошечный клитор.
Эби дрожит, прижимаясь ко мне в отчаянном порыве удержать удовольствие. Я захватываю губами мочку ее уха и шепчу то, что она хочет услышать, то, что я чувствую уже давно. Эби судорожно выдыхает, расслабляясь в моих руках, растворяясь в бешеном ритме толчков, сотрясающих до предела возбужденное тело. Она отпускает себя, и на этот раз я уверен, что все получится. Ощущаю зарождающуюся дрожь ее бедер, впиваясь губами в пульсирующую венку на шее, вбиваясь сильнее и глубже в податливое тело, и она сдается, срываясь на изумлённый крик, сжимая меня так тесно сокращающимися мышцами, что я мгновенно присоединяюсь к моей укрощенной дикарке с глухим протяжным стоном мощного освобождения и крепко держу до тех пор, пока она не успокаивается, прижимаясь ко мне спиной. Моё сердце неистово бьётся, и я почти уверен, что могу еще, но она выглядит настолько счастливой и измученной, что я просто позволяю нам расслабиться, качаясь на волнах нежности и блаженной усталости.
— Я люблю тебя, Эби, — повторяю то, что сказал за пару минут до того, как отправить собственницу моего сердца в первый осознанный оргазм. — И тебе не нужно ничего склеивать. Ты уже это сделала. Рядом с тобой я чувствую себя дома впервые за много лет. И я бы выбрал тебя при любых обстоятельствах. Никогда не сомневайся в этом.
— Ты ужасный болтун и развратник, Джером Морган, — произносит она приглушенно и, взяв мою руку, подносит к губам. Ее плечи вздрагивают, и я понимаю, что она снова плачет. Но эти слезы меня не пугают. Повернув ее лицо к себе, я собираю их губами. Они даже на вкус другие. Сладкие. Как она.
— А ты плакса и фантазерка, — улыбаюсь, проводя пальцами по влажной щеке. Она зачарованно смотрит на меня, словно видит впервые, сосредоточенная, серьёзная и взъерошенная, как маленький котёнок.
— Ты такой красивый, никак не могу привыкнуть.
— У тебя предвзятый взгляд и плохое зрение, — иронично улыбаюсь я. Эби морщит свой вздернутый носик, и я быстро целую его. — Но у меня отличное зрение, малышка. И я больше, чем уверен, что ты гораздо красивее.
Эби мягко смеется, толкая меня в плечо, а потом снова напускает на себя задумчивый серьезный вид.
— Что? — обеспокоенно спрашиваю я, опасаясь очередной невысказанной старой обиды, которую ей бы захотелось обсудить прямо сейчас.
— Я ужасно голодная, — сообщает Эби, и я расслабленно улыбаюсь, резво вставая с кровати и протягивая ей руку.
— Сначала душ. Потом еда. А потом снова постель. Можно начать с последнего пункта, — лукаво подмигиваю я.
— Нет. Все по порядку, — настороженно скользнув взглядом по моему телу, отвечает Эби. — Надо еще к Кеннету заглянуть.
В душе мы проводим минут пятнадцать целуясь, дурачась и брызгаясь. И выходим, завернувшись в одно полотенце. Запинаемся о свои тапки и едва не падем на пол, громко хохоча. А потом, одевшись, идем в детскую и с умилением рассматриваем нашего сына, склонившись над кроваткой и держась за руки. Причмокнув, Кен переворачивается на спину, раскинув ручки, и сопит носиком, не подозревая, что стал объектом пристального наблюдения.
Я помню, как сильно Эби боялась, что случай с наркотиком скажется на малыше, но нам повезло, и Кен родился абсолютно здоровым. Судьба наградила нас за перенесенные страдания, не отменив горечи утрат, но смягчив полученные удары. С трудом оторвав взгляд от сына, я поднимаю голову и смотрю на умиротворённое счастливое лицо Эби. Мое сердце переполняется нежностью. Я готов смотреть на нее вечно, и это то, чего стоило ждать год, два, десять лет. Это то самое счастье, которое не способна подменить ни одна волшебная пилюля, никакие сокровища и соблазны грешного мира. Почувствовав прикованный к ней взгляд, Эби смущённо улыбается, крепче сжимая мою руку, служащую вечным напоминаем о первой потере, самой мощной и сокрушительной из череды последующих. Застарелая боль вздрагивает в сердце и затухает, когда Эби одним своим ласковым поцелуем исцеляет меня.
Убедившись, что Кен не собирается просыпаться и отлично себя чувствует, мы крадучись, чтобы не разбудить няню, идем на кухню. Вместе разогреваем обед, до которого не дотронулись днем, достаем припрятанную в баре единственную бутылку вина и откупориваем в честь долгожданного примирения.
— Почему ты передумала? — задаю волнующий меня вопрос, утолив первую волну голода. Эби вытирает губы салфеткой, подняв на меня вопросительный взгляд, потом тянется за бокалом, чтобы сделать пару небольших глотков.
— Напугалась, что ты не шутил насчет Купидона.
— А я и не шутил. Я был в панике и полном отчаянье. Мужчина в таком состоянии способен на любую глупость.
— Ты бы никогда так не поступил со мной, — уверенно заявляет Эби. — Но именно эти твои слова заставили меня поверить тебе. Угроза больше напоминающая крик души, и я его услышала.
— Я вообще-то много чего говорил, — нахмурившись, напоминаю я.
— Да. Но упомянуть Купидон, прекрасно зная, какие ассоциации у меня возникнут с его названием, мог только отчаявшийся человек, — поясняет Эби.
— Фей подмешала тебе не Купидон, а Имитацию.
— Она была сукой, — резко бросает Эби, пристально глядя на меня.
— Да. Была. Редкостной, — утвердительно киваю я.
— И то, что она потеряла ребенка, никак ее не оправдывает. Она просто больная, такая же сумасшедшая, как этот Моро. Из-за ее безумных поступков погибли люди, не сделавшие ей ничего плохого. Не говоря уже о том, что она сделала с тобой.
— Тебе не нужно мне ничего доказывать, — я
