шутите? Я – мать-одиночка, у меня двое детей… Кто меня возьмет с моим дипломом педвуза? Я не смогу найти работу.
– Почему вы так решили? – нахмурился Илюшин.
– То есть как… Это очевидно!
Бабкин хмыкнул, непонятно с кем соглашаясь.
– Очевидно другое, – сообщил Макар, задрав подбородок и высокомерно глядя на Наташу сверху вниз. – Очевидно, что у вас в наличии скиллы, или, проще говоря, те качества, которые сделают вас желанным сотрудником для работодателей, будь у вас хоть пятеро детей. Вы быстро схватываете… – Он начал загибать пальцы. – Вы энергичны. Вы интересуетесь людьми. Вы добры, в конце концов, а люди любят, когда к ним добры. В одиночку вы провели полноценное расследование. Да человек с такими качествами везде будет востребован! К тому же вас обожают ваши старушенции, что прямо вытекает из того, что вас даже на праздники приглашают, как члена семьи.
– Старухи меня все время сватают, – пробормотала Наташа, пунцовая от смущения.
– Вот и прекрасно, – твердо сказал Илюшин. – Они и должны вас сватать. Сколько вам лет?
– Тридцать шесть…
– Идеальный возраст для второго брака. Что вам, мучиться с сайтами знакомств, выискивать среди навоза жемчужное зерно? Слушайте старух. У них широкая сеть общения и толпы разведенных сыновей и племянников, которые мечтают о хорошей женщине вроде вас.
Наташа хотела рассмеяться ему в лицо. Хотела сказать, что он не понимает, о чем говорит. Что она не хорошая женщина, а разведенка с прицепом – с двумя прицепами, если быть точной, без своего угла, с невысокой зарплатой, с лишним весом, с лишним возрастом, и никому в этом весе и возрасте она, разумеется, не нужна – ни работодателям, ни женихам…
Но Илюшин все так же удивленно взирал на нее, как будто не понимал, о чем вообще может идти спор, и с Наташей вдруг случилось кое-что странное.
Она ему поверила.
Он был мужчина – молодой, умный и очень привлекательный. И он не врал. Такие люди ей прежде не встречались, это Наташа осознавала вполне ясно, и она сразу отбросила мысль, что он с ней заигрывает или пытается приободрить после всего, что она перенесла; это объяснение годилось бы для кого угодно, кроме Илюшина. Он был с ней искренен – и он пытался объяснить, что она хороша, что она еще может быть счастлива…
Наташу словно окатили ведром солнечного света.
– А я, может, если б не был женат, сам бы на вас женился, – пробурчал Сергей. – Вы веселая, трудолюбивая. Характер легкий, опять же. Ну, и это… – он изобразил возле головы такой жест, будто накручивал вермишель на вилку. – Волосы кудрявые… Красиво!
Понедельник.
Залитый солнцем кабинет.
Глянцевитые зеленые яблоки.
Что угодно, положенное в стеклянную вазу, приобретает особую притягательность. Усложняется, становится из предмета художественным высказыванием.
Наташа провела линию по доске – просто чтобы ощутить скольжение мела, услышать его звук.
– Наталья Леонидовна, что мы сегодня рисуем?
Они уже были в сборе: разрумянившаяся Лидия Васильевна, Зиночка, не снимающая шляпку, Коляда, Римма Чижова с крепко подвитыми кудрями…
– Тема у нас сегодня такая: «Пейзаж с кроликом», – объявила Наташа. – Но если кто-то захочет нарисовать жирафа, возражать не стану. Однако кролик – это символ. Алиса побежала за Белым Кроликом и провалилась в нору – я думаю, вы помните эту сказку, «Алису в Стране чудес»? Сегодня мы разберем, какими средствами создается сказочность, фантасмагоричность пейзажа, намек на близящееся волшебство. И попробуем сами повторить кое-какие из этих приемов…
– Педофил поганый, – прокряхтел Выходцев.
Наташа обернулась к нему, решив, что не расслышала.
– Простите, Егор Петрович?
– Писака ваш, сказочник. Развлекался с маленькими девочками. В лодочке их возил кататься… Знаем мы, что в лодочках бывает! – Выходцев подмигнул слезящимся глазом. – Тили-тили, трали-вали! Надо бы внимательно рассмотреть, что за сказочку он написал… Какие там, так сказать, содержатся намеки…
Полторы минуты от начала занятия, невольно отметила Наташа. В этот раз Егор Петрович выдержал полторы минуты.
Она обвела взглядом свой класс. Все молчали, никто не пытался спорить с Выходцевым или призывать его к порядку… Они хорошо выучили прошлые уроки.
Расползся, как трава мокрица среди картофельных рядов, подумала Наташа. Ползучий, цепкий, заполоняющий собой все, куда только можно дотянуться. Кто скандирует «пусть расцветают все цветы», никогда не пробовал выращивать собственный сад. Это лишь вопрос времени – как скоро тот завшивеет сорняками при попустительстве владельца участка.
«Это я ему позволила так распуститься, – сказала себе Наташа. – Я не выдернула его вовремя».
Ей даже не потребовалось переключаться в режим «сердитый завуч» – впервые в жизни. Она выпрямилась и звучно проговорила:
– С этого момента я накладываю на вас мораторий, Егор Петрович. Вам разрешается присутствовать на занятиях при одном условии: все, что вы говорите, должно касаться темы урока – и только ее. При первой же вашей попытке заговорить на свободную тему, как вы это сделали сейчас, я попрошу вас уйти.
В классе застыла мертвая тишина.
– Не понял… – нарушил молчание Выходцев, злобно прищурившись. – Вы что же это, рот мне затыкаете?
– Я запрещаю вам отходить от темы нашего занятия. Вы каждый раз говорите такие гадости, что, ей-богу, тошно вас слушать.
Кто-то на заднем ряду приглушенно ахнул. Наташа подумала, что Егор Петрович и в этом ограниченном пространстве ухитрится сманеврировать и изобрести какую-нибудь мерзость, но Выходцев вскочил.
– Как вы смеете?! Мне, человеку уважаемому! Пожилому! Плевок в лицо!.. Я вам в отцы гожусь! – Он клокотал, содрогался и брызгал слюной.
– Нет, в отцы вы мне категорически не годитесь, даже не предлагайте, – отказалась Наташа. – Я бы вас лишила родительских прав. Сядьте, Егор Петрович, вы отвлекаете всю группу.
– Я тебя сейчас отвлеку, – пообещал Выходцев. – Я тебя сейчас так отвлеку! Это тебе так просто не сойдет, за хамство и вседозволенность я привык бить с оттяжечкой, твое счастье, что ты женщина, а с мужчиной я бы разобрался по-своему, по-мужски… Найдется на вас, нахалок, управа…
Остервенело бормоча, он выбрался из-за стола («Точно клоп из-под коры», – подумала Наташа) и вылетел из кабинета. Дребезжащий его голос пронесся по коридору, словно кто-то нес сломанный будильник, и затих на лестнице.
Рванул прямиком к директору, поняла Наташа. Повезло ему, как раз все в сборе.
– Дорогие мои, – с чувством сказала она, впервые назвав своих дам дорогими и не заметив этого. – Простите, я вас оставлю ненадолго. Вы можете пока ознакомиться с картинами.
Придвинув на край стола альбом с репродукциями, Наташа вышла.
Она неторопливо спустилась по лестнице. Дверь в кабинет директора была открыта настежь, изнутри доносилось яростное повизгивание Выходцева. «И ведь
