— У господина Буцкова слишком большие амбиции. При достаточно низком интеллектуальном уровне. Он метит по меньшей мере в отцы нации, а прислушивается к мнению ублюдков.
Мне стало понятно, что обида Доли на Буцкова значит в его признании больше, чем все остальное. Он рассчитывал на серьезную роль в делах Буцкова, а его держали как элементарного палача — исполнителя приказов. Он же хотел сам отдавать приказы.
Этакий маленький кровавый Наполеончик без власти. Ибо вся его власть ограничивалась примитивной способностью убивать людей.
К полуночи мы имели все основания для ареста Буцкова. Но самое главное — знали, где его брать. И должны были поторопиться. Доля утверждал, что он почувствовал готовность Буцкова в любой момент свалить из страны. А уж этого мы допустить никак не могли.
У меня к этому господину было слишком много претензий, мягко говоря.
Загородный дом Буцкова находился в дачном поселке Валентиновка, знаменитом тем, что там были дачи Малого театра и МХАТа и на лесных тропинках можно было запросто встретить ну, к примеру, адъютанта его превосходительства или, допустим, Олега Ефремова.
Александра Ивановна Романова связалась с начальником московского ОМОНа, и нам выделили в подмогу взвод крепких парней-профессионалов. То есть о подмоге это я так, образно. Дачу, которую тоже охраняли крепкие мальчики, предстояло брать именно омоновцам. Ну а мы ехали пожинать лавры, так сказать.
Мы подъехали к поселку и выгрузились из машин около железнодорожной платформы. Омоновцы с разных сторон окружили дачу, стоящую в глубине участка за высоким забором. Через забор перемахнуть труда конечно же не составляло, но лучше было этого не делать раньше времени, территория участка скорее всего прекрасно простреливалась из окон дома.
А судя по островерхой крыше, торчащей из-за забора слева от ворот, из трубы которой поднимался дымок, можно было предположить, что есть охрана, которая не дремлет и сразу поднимет тревогу.
К сожалению, Доля не знал об этой даче ничего, кроме ее адреса — его сюда не приглашали. Поэтому о системе охраны мы могли только догадываться.
Командир омоновского взвода старший лейтенант Пшеничников более чем ловко вскарабкался на дерево, откуда смог рассмотреть двор и дом.
— От ворот до дома метров пятьдесят. Вся левая стена от входа в дом — стеклянная.
Четверых бойцов он разослал по четырем углам забора, окружавшего участок. И распорядился подогнать ближе омоновский «ЗИЛ».
И только тогда нажал кнопку звонка, укрепленного у калитки.
— Что надо?! — раздался из-за калитки голос, а в просвет под ней высунулась оскаленная собачья пасть.
— Откройте, милиция! — стоя слева от калитки и сжимая в руках короткий автомат, прокричал Пшеничников.
— Да пошел ты!.. — прорычал голос. — Менты! — глухо добавил он, видимо, в трубку сотового телефона, потому что через пару секунд в окнах дома загорелся свет.
— Я говорил, что без джентльменства надо было, бля, — выругался Пшеничников и махнул водителю «ЗИЛа», стоявшего против ворот метрах в тридцати.
Мотор «ЗИЛа» взревел, фары вспыхнули, и машина, с треском протаранив ворота, ворвалась во двор и прямо на скорости снесла почти весь стеклянный угол дома. Бойцы через образовавшийся пролом проникли в дом. Началась беспорядочная стрельба.
Того, что был в сторожке, взяли сразу, он даже не успел передернуть затвор. Бросившегося к горлу Пшеничникова пса тот сразил мгновенной очередью.
Оставив одного бойца и нас у ворот, лейтенант рванул к дому, по ходу отдавая приказания тем ребятам, которые перемахнули во двор через забор.
Мы с Ломановым помчались за ним. Не стоять же как идиотам у ворот, ожидая, когда к нам доставят под белы руки всю честную компанию во главе с «крестным папашей» Буцковым.
Навстречу нам бойцы уже выводили закованных в наручники боевиков. Буцкова среди них не было.
— Где Буцков? — отрывисто спросил я.
— Наверное, на втором, — коротко ответил Пшеничников.
Мы рванули наверх, откуда слышались испуганные женские визги. Полуодетые девицы жались в углу просторного холла второго этажа. Они никак не могли или не хотели понять, что хотят от них эти парни в камуфляже и масках, да еще и с автоматами наперевес. Двое их дружков лежали на полу под прицелом, держа руки за головой. Омоновцы проверяли другие комнаты.
— Там заперто. Ломаем? — подбежал к Пшеничникову один из бойцов.
— Само собой. Девиц и этих — вниз, в машину.
Мы с Ломановым сунулись в одну комнату, в другую — везде нас ждала пустота и жуткий разгром, все-таки омоновские ребята хорошо здесь поработали.
В самом дальнем углу коридора Ломанов заметил узкую дверь, похожую на ведущую в хозяйственную подсобку. Я толкнул ее. Она была заперта.
— Саш, давай я, — сказал Ломанов, отходя к противоположной стене.
Он с размаху ударил плечом в дверь, и она неожиданно легко распахнулась одновременно с выстрелом. Ломанов коротко вскрикнул и стал падать спиной на меня.
Я даже опустил пистолет, автоматически поддерживая падающего Сережу, когда прозвучал второй выстрел.
Уложив Сережу на пол, я бросился вперед и чуть не врезался в стену — это была не комната, а крошечная каморка. В самом ее углу на каком-то белом ящике, откинув руку с пистолетом и привалившись к стене, сидел мертвый Буцков. Из его правого виска текла кровь.
Похоже, с ним все было ясно. Он все-таки ушел. От меня. И от правосудия.
Вбежал Пшеничников:
— Куда ж вы, идиоты, полезли! Это наше дело! Тащите парня к машине, — приказал он двоим бойцам. — Может, еще живым довезем... А это и есть твой Буцков? — спросил он, подходя к трупу в углу и забирая из его руки пистолет.
— Он, скотина, — бесчувственно сказал я.
Я понимал, что в случившемся с Ломановым виноват больше всех. И сам как мальчишка поскакал, и его не остановил. Ну взяли бы этого Буцкова пятью минутами позже... Живым или мертвым. Но и Ломанова бы не унесли таким белым и безжизненным...
Около Буцкова лежала записная книжка в кожаном переплете. Я поднял ее. Раскрыл, полистал и присвистнул: это было что-то типа злодейского кондуита.
На одной из страниц я нашел длинный список фамилий, каждая из которых была помечена крестиком, какие ставят на могилах. Длинной палкой с перекладинкой. То есть все эти люди умерли. Точнее им помогли умереть.
Не сам список, а его последовательность мне о чем-то говорила. И многие фамилии были знакомы. Наконец до меня дошло. Передо мной был список жертв нефтяной войны...
А через несколько страниц, под датой «9 августа», я обнаружил и собственную фамилию с таким же крестиком.
«Ну это ты, Буцков, поторопился», — подумал я.
И тут я почувствовал на себе полный ненависти взгляд. Я вздрогнул и обернулся на Буцкова — его еще не унесли, но в его смерти сомнений не оставалось.
Я посмотрел вокруг и понял. Белый ящик, на который осело тело Буцкова, был не просто ящик — это была переносная клетка для домашних животных. И оттуда, сквозь стеклянное оконце, смотрели на меня две пары кошачьих глаз, горящих безудержной злобой...
Ломанов умер по дороге в больницу. Пуля задела сердце.
Самым разговорчивым в конце концов оказался Степашин, правая рука Буцкова. Он до смерти был перепуган и старался отвечать на вопросы едва ли не раньше, чем они были заданы.
Сначала спокойно выслушав все его плачи по поводу того, что он никого не убивал и что вообще он просто секретарь Фонда воинов-интернационалистов, я запросто доказал ему при помощи уже имевшихся показаний буцковских джигитов, что именно он практически являлся вторым человеком в фонде после Буцкова.
Особенно сильное впечатление на него произвел вид записной книжки Буцкова. Степашин столь быстро и бесповоротно терял свое лицо, что я уже начал сомневаться, было ли оно у него вообще.
— Что вы можете сказать об этом списке фамилий? — Я открыл книжку на странице со множеством крестов.
— Это списки убитых по приказанию Буцкова нефтяных бизнесменов. Тех, которые не соглашались сотрудничать с фирмами, принадлежащими Буцкову.
— Какие фирмы принадлежали фонду?
— Собственно, Буцкову принадлежала одна крупная фирма— «Лотона». У нее было множество филиалов во всей стране. Везде заправляли бывшие «афганцы».
— А как сочеталась серьезная благотворительная деятельность фонда, которую нельзя отрицать, с криминальным характером способов создания капиталов?
— Андрей Леонидович был не простой мафиози. У него были большие амбиции. Он считал, и не без основания, что нынешнее правительство и вообще все, кто правит сейчас Россией, подонки и воры. Его целью было создать свою империю, на деньгах и связях которой он хотел подняться к вершинам власти. Он хотел править Россией — строго и справедливо.
