Рано утром, в двадцать минут четвертого, меня будит телефонный звонок. Либо Донни Рэй скончался, либо разбился какой-нибудь самолет, и Дек очертя голову несется к месту катастрофы. Кто ещё может звонить в такой час?
— Руди? — в ухо врывается знакомый голос.
— О, мисс Берди! — я усаживаюсь в постели и тянусь к выключателю.
— Извини, что звоню в столь неурочное время.
— Ничего страшного. Как вы?
— Они меня обижают.
Я зажмуриваюсь, глубоко вздыхаю и снова откидываюсь на подушку. Почему-то меня не удивляют её слова.
— Кто обижает? — спрашиваю я, скорее из вежливости. Не могу сказать, что я так уж сильно огорчен.
— Хуже всех ведет себя Джун, — говорит она, словно расставила всех по ранжиру. — Ей не терпится от меня отделаться.
— Так вы живете с Рэндолфом и Джун?
— Да, и это ужасно. Кошмар просто. Я боюсь даже к еде прикоснуться.
— Почему?
— А вдруг меня отравят?
— Ну что вы, мисс Берди!
— Я вовсе не шучу. Они все ждут не дождутся, пока я протяну ноги. Еще в Мемфисе я подписала новое завещание, в котором все оставила им, и в первые дни после приезда в Тампу они меня чуть ли на руках не носили. Внучата то и дело заскакивали. Цветы мне притаскивали, конфеты. Потом Делберт отвез меня к врачу на обследование. У меня взяли все анализы, после чего доктор сказал, что я здорова как лошадь. Они все, наверное, рассчитывали услышать нечто иное. Никто из моих родственников даже не пытался скрыть разочарования, и отношение ко мне вмиг изменилось. Джун снова превратилась в стервозную шлюху, каковой всегда и была. Рэндолф стал целыми днями пропадать на поле для гольфа. Делберт увлекся собачьими бегами. Вера ненавидит Джун, а Джун на дух не выносит Веру. Да и внуки, хотя почти все сидят без работы, совсем перестали бывать у нас.
— Почему вы звоните мне в такое время, мисс Берди?
— Потому что звонить я могу лишь тайком. Вчера Джун вообще запретила мне подходить к телефону, а Рэндолф, когда я ему пожаловалась, сказал, что я могу звонить всего два раза в день. Я так соскучилась по своему дому, Руди! Там все в порядке?
— Да, все замечательно, мисс Берди.
— Я здесь долго не выдержу, Руди. Меня засунули в тесную каморку с крохотной ванной. А ведь я привыкла к свободе, мне нужно много места.
— Да, мисс Берди. — Она ждет, что я вызовусь приехать за ней и вызволить из плена, но сейчас мне не до этого. А ведь после её отъезда не прошло ещё и месяца. Ничего, эта история послужит старушке хорошим уроком.
— Рэндолф настаивает, чтобы я подписала ему доверенность, предоставляющую ему право распоряжаться всем моим имуществом от моего имени. Что вы об этом думаете?
— Лично я, мисс Берди, никогда не советую своим клиентам, подписывать подобные документы. На мой взгляд, это не слишком благоразумно. — На самом деле клиенты никогда не обращались ко мне по таким делам, но в случае мисс Берди подписывать такую бумагу было бы и впрямь безрассудно.
Бедняга Рэндолф! Спит и видит, как наложит лапы на её двадцать миллионов. Что случится, когда он выяснит правду? На душе у мисс Берди уже сейчас скребут кошки. То ли ещё будет.
— Ну, я не знаю… — голос её увядает.
— Ничего не подписывайте, мисс Берди.
— И ещё кое-что. Вчера Делберт… Ой, кто-то идет! Я побежала! — Трубка щелкает и слышатся короткие гудки. В голове моей возникает видение — Джун порет мисс Берди кожаным ремнем за ослушание.
Не могу сказать, что потрясен услышанным. Чем-то это даже забавно. Раз уж мисс Берди так рвется домой, то я попробую ей помочь.
И я снова засыпаю.
Я набираю уже знакомый номер тюрьмы и прошу соединить меня с дамой, которая беседовала со мной в тот день, когда я навещал Отта. Правила требуют согласовывать посещения с ней. Мне хочется побеседовать с Оттом ещё разок, до допроса.
Я слышу, как матрона бойко стучит на клавиатуре. Затем её голос:
— Бобби Отта здесь больше нет.
— Как нет? — изумляюсь я.
— Его освободили три дня назад.
— Но он сказал мне, что должен сидеть ещё восемнадцать дней. Это было всего неделю назад.
— Ничего не могу поделать. Его выпустили.
— И куда он делся? — тупо спрашиваю я.
— Понятия не имею, — отвечает матрона и кладет трубку.
Итак, Отт на свободе. Он обвел меня вокруг пальца. В тот раз, когда Дек и Мясник нашли его, счастье нам улыбнулось, теперь же бывший страховой агент опять залег на дно.
* * *
Телефонный звонок, которого я ждал с таким душевным трепетом, раздается воскресным утром. Я по-хозяйски сижу во внутреннем дворике мисс Берди, читая воскресную газету, потягивая кофе и наслаждаясь прекрасной погодой. Звонит Дот — то, чего мы так боялись, случилось час назад. Накануне с вечера Донни Рэй заснул, а сегодня уже не проснулся.
Голос Дот слегка дрожит, но она старается держать себя в руках. Мы разговариваем, и я замечаю, что во рту у меня пересохло, а на глаза наворачиваются слезы. В голосе Дот слышится облегчение.
— Отмучился мой мальчик, — раз за разом повторяет она. Я заверяю, что мне страшно жаль, и обещаю зайти попозже днем.
Я бреду по двору к гамаку и, привалившись спиной к дубу, утираю слезы. Потом, не отрывая ног от земли, присаживаюсь на гамак и, потупив взор, приношу последнюю молитву за упокой души Донни Рэя.
* * *
Я звоню домой судье Киплеру и извещаю его о кончине Донни Рэя. Похороны состоятся завтра в два часа дня, что представляет для нас некоторую сложность. Дело в том, что именно завтра в девять утра начинаются допросы, которые должны продлиться всю неделю. Я убежден, что белые воротнички из Кливленда уже в Мемфисе; возможно, они даже сидят сейчас в конторе Драммонда, репетируя свое поведение перед видеокамерой. Да, на случай эти ребята полагаться не станут.
Киплер просит, чтобы я в любом случае приехал в суд к девяти часам утра, а потом мы будем действовать по обстоятельствам. Я сказал, что готов. Да и почему бы не быть готовым? Я уже отпечатал список вопросов, которые собираюсь задать всем свидетелям, а его честь соизволил лично их отредактировать. Дек тоже приложил к ним руку.
Киплер, правда, намекает, что может и отложить допрос, поскольку на завтра у него назначены два важных слушания.
Ну и ладно. Сейчас мне уже все равно.
* * *
К тому времени, как я подкатываю к дому Блейков, оплакивать Донни Рэя, кажется, собралось уже все предместье. Улица и подъезд к дому запружены автомобилями, составленными впритык друг к другу. Перед самым домом толпятся старики, некоторые сидят на крыльце. Я грустно улыбаюсь, киваю налево и направо, прокладывая через толпу путь в дом, где и застаю Дот — она стоит в кухне у холодильника. Дом битком забит людьми. Все столы и буфетные стойки заставлены блюдами с пирогами, кастрюльками и «тапперуэрами» [6] с жареными цыплятами.
Мы с Дот обнимаемся. Соболезнования я приношу самые простые, без конца повторяя, как мне жаль, а Дот благодарит меня за приезд. Глаза у неё красные, опухшие, и я понимаю: Дот уже выплакала все слезы. Она машет рукой в сторону угощения и предлагает мне брать все, чего душа пожелает. Я покидаю кухню, оставляя Дот на попечение соседок.
Внезапно меня охватывает лютый голод. Я накладываю на картонную тарелку жареного цыпленка, бобы с капустой и выхожу во внутренний дворик, где в полном одиночестве приступаю к трапезе. Бадди, слава богу, не видно. Должно быть, Дот, во избежание возможных конфузов, заперла муженька в спальне. Я ем медленно, прислушиваясь к обрывкам разговоров, которые доносятся из открытых окон кухни и столовой. Когда тарелка пустеет, я накладываю себе вторую порцию и снова уединяюсь в крохотном дворике.
Вскоре там появляется молодой человек, лицо которого кажется мне знакомым.
— Я Рон Блейк, — представляется он, присаживаясь по соседству со мной. — Брат Донни.
Он стройный и подтянутый, не слишком высокого роста.
— Рад познакомиться с вами, — говорю я.
— Вы, значит, и есть тот самый адвокат. — В руке брат Донни Рэя держит жестянку с шипучкой.
— Да. Меня зовут Руди Бейлор. Примите мои самые искренние соболезнования.
— Спасибо.
Мне вдруг приходит в голову, что Дот и Донни Рэй на удивление редко вспоминали про Рона. Родительское гнездо Рон покинул вскоре по окончании средней школы, и с тех пор жил вдали от дома. В какой-то степени я его понимаю.
Он не слишком разговорчив. Говорит натянуто, обрывками фраз, но в конце концов речь заходит о трансплантации костного мозга. Рон подтверждает то, что я уже знал — для спасения брата он и в самом деле готов был пожертвовать собственным костным мозгом, благо доктор Корд сказал, что донор из него получится идеальный, и ни о какой несовместимости не может быть и речи. Я объясняю, что несколько месяцев спустя ему придется объяснить все это жюри присяжных, и Рон охотно соглашается. Он задает несколько дежурных вопросов о предстоящей тяжбе, но даже не пытается выяснить, сколько денег обломится ему лично в случае нашей победы.
