— И вы считаете, что вам крупно не повезло? — не воздержался от иронии Евгений.
Елкин или не нашел, что ответить, или просто не захотел отвечать. Промолчал.
Тогда Евгений сказал ему, что подлость его двойная, что он Ирине Гай нанес не только материальный, но и моральный ущерб: из-за него она сейчас отбывает наказание в колонии.
— Как?.. — не понял Елкин.
— А вот так, — ответил Евгений и объяснил, что привело женщину на скамью подсудимых.
Елкин выдержал паузу и только потом изрек:
— Жаль, конечно, что так случилось.
— Для нее — жаль, а для вас — нет, — подправил его следователь. — Для вас такой конец вполне закономерен. Запомните, Елкин, мудрую народную поговорку: берет волк — возьмут и волка. Вы думали, всю жизнь будете так легко жить за счет других?
Елкин не оправдывался, наверное, осознал, что сел на мель крепко и надолго.
— И, наконец, еще несколько вопросов к вам, — произнес после длительной паузы Евгений. — Полгода назад, занимаясь делом Гай, я был в Одессе и встречался с Домриной, допрашивал ее как свидетеля о близнецах. Она вам говорила об этом?
— Говорила, — буркнул.
— И это вас не насторожило?
— Она высказывала тревогу, но мне это показалось несущественным. Ведь речь шла не о нас, а о претензиях родной матери к названной. Я убедил ее, и она успокоилась.
— Вы и до сих пор с ней в хороших отношениях, поддерживаете интимные связи?
— Последнее время, месяца два, не встречались, хотя она часто звонила мне на работу.
— И последний вопрос. Домрина звонила вам всегда только на работу?
— Да.
Евгений вызвал конвоира и приказал отправить Елкина в следственный изолятор.
Гример не спеша поднялся со стула, так же не спеша пошел к двери. Сутулый, усталый, сломленный.
Из последних вопросов Евгения к нему я понял: на очереди — допрос Домриной.
Домрина, как ее и вызывали, пришла ровно в десять часов утра. Строгая, собранная, как и надлежит женщине ее лет, в меру накрашена, в меру надушена. По выражению лица было видно, что настроена она воинственно: у нее, мол, неотложная работа, а тут вызывают. Однако поздоровалась вежливо, иронически пошутив, не опоздала ли случайно.
— Нет, нет, — ответил Евгений. — Если бы все были так точны, как вы. Садитесь, пожалуйста, и извините, что потревожили.
Я видел, вернее — догадывался, что, сказав Домриной эти вежливые слова, Евгений лихорадочно думал: «Знает или не знает она об аресте Елкина?» Только что перед ее приходом мы об этом говорили, и Евгений навел справку в театре: не звонили гримеру за эти дни какие-либо женщины? Оттуда ответили — нет. Итак, если Домрина не знает, где сейчас ее любовник, — один вопрос, если же знает — другой.
— Зачем же я вам понадобилась опять? — важно усевшись на стул, поинтересовалась Домрина. — Неужели дело о тех близнецах и до сих пор не закончилось?
— И да и нет, — уклончиво ответил Евгений. — К этому делу, как выяснилось, причастен один симпатичный молодой человек. Вот вам фото, — достал из папки фотографию Елкина в парике. — Посмотрите внимательно и скажите, не знаете ли вы его случайно?
Домрина несмело взяла фотографию и, взглянув на нее, сразу растерялась, побледнела, но тут же взяла себя в руки, выдержала паузу и ответила:
— К сожалению, должна вас разочаровать. Этого человека я не знаю, не видела никогда. — И положила фотографию на краешек стола.
Евгений, не давая ей опомниться, подал другое фото Елкина — в натуре, лысого.
— А этого?
Я заметил, как на этот раз Домрина растерялась еще сильнее, заморгала наклеенными ресницами, крепко сжала полные, накрашенные губы. Видимо, она не надеялась на такой поворот дела.
— Этого тоже не знаю, — отрицательно качнула головой. А потом прибавила: — Хотя они вроде и похожи.
Ей, конечно, некуда было деться: сказав «а», надо было говорить и «б».
Евгений же на этот ее ответ отреагировал скупой улыбкой.
— Что же вы, Валентина Прохоровна, не узнаете своих хороших знакомых? Да ведь это же Игорь Владиславович!
Домрина уже, наверное, все поняла, но решила твердо стоять на своем.
— Какой еще Игорь Владиславович? У меня нет такого знакомого!
— Игорь Владиславович Елкин, гример оперного театра, — объяснил ей Евгений, — с которым вы дружите двадцать лет и активно занимались шантажом Ирины Гай. На ее деньги построили себе кооперативную квартиру, купили импортную мебель…
Дальше Домрина не выдержала, прервала Евгения истерическим криком:
— Прекратите, прекратите! Вы не имеете права меня оскорблять! Я честная, порядочная женщина! Меня уважают в коллективе! Я буду на вас жаловаться!..
Евгений не останавливал ее, не стал успокаивать. Терпеливо ждал, пока пройдет вспышка истерики.
Наконец Домрина затихла, слышалось только тяжелое дыхание.
Евгений подал ей стакан воды.
Молча взяла, выпила.
— А теперь послушайте меня дальше, — произнес Евгений тихо, убедительно. — Припоминаете наш с вами разговор летом? Тогда я вам ничего подобного не сказал. Спросил, что меня интересовало. Вы ответили. Я вам поверил, и мы распрощались. Так?
— Так, — кивнула головой.
— Теперь же дело приняло другой поворот. Теперь у меня есть факты, свидетельствующие, что в тот раз, летом, вы сказали неправду, что детей-близнецов Ирине Гай, если можно так выразиться, организовали вы, а заодно подговорили вашего хорошего знакомого Игоря Владиславовича Елкина путем шантажа брать у нее большие суммы денег и тратить их на вас и на себя. Об этом он сам рассказал вчера вечером в этом кабинете, сидя на том же стуле, на котором сидите сейчас вы. Вот его показания, почитайте, — и протянул ей протокол допроса Елкина.
Домрина не взяла его в руки, отказалась читать.
— Это поклеп! Я не знаю никакого Елкина! Думаете, если я одинокая, так все обо мне можно говорить! Я буду на вас жаловаться, подам в суд!
Евгений прервал ее:
— Значит, вы все отрицаете?
— Отрицаю и буду отрицать! — Домрина явно вызывала в себе злость. — Обо мне еще никто подобного не говорил.
Евгений сочувственно развел руками.
— Мне тоже неприятно об этом говорить, но что поделаешь. Вы врач и должны меня понять. Врач, пока не поставит диагноз, не говорит больному, какая у него болезнь. Мы, следователи, тоже, пока не проверим факты, не говорим человеку, что он совершил преступление. Если же вы и сейчас все отрицаете, попробуем убедить вас давним, проверенным способом. Подождите одну минуту.
Он встал из-за стола и вышел. Мы с Домриной остались вдвоем. Она вздохнула устало и хотела, наверное, о чем-то спросить, так как повернулась ко мне лицом, но не успела — вошел Евгений.
— Сейчас, — бросил ей, направляясь к столу. — Сейчас все станет на место, чтобы вы не возмущались, не кричали, будто на вас возводят поклеп.
Я догадался, что он решил сделать, и приготовился наблюдать, какую реакцию вызовет это у Домриной.
Она тоже, наверное, ощутила что-то неприятное и только посматривала на нас с Евгением холодными глазами. С него на меня, с меня на него. Словно хотела загипнотизировать нас.
Но вот отворилась дверь, и, держа руки за спиной, порог переступил Елкин. В помятом костюме, расхристанной сорочке, заросший рыжей щетиной. Куда подевались за эти дни его наглость, показная интеллигентность.
Взглянув на него, Домрина в первое мгновение хотела было что-то сказать, но спохватилась, да так и окаменела с полуоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами.
Евгений пригласил Елкина сесть на свободный около стола стул напротив Домриной и, когда тот сел, обратился к ней:
— А что вы теперь скажете, Домрина? Будете отрицать, утверждать, что не знаете этого гражданина, не верите, что он во всем сознался?
— Верю, теперь верю, — зло прошептала Домрина и уставилась на Елкина. — Так вот каково твое слово, негодяй, твоя клятва! Клялся, божился, что в случае чего возьмешь все на себя, обо мне не проговоришься и словом, а коснулось дела, так все вылетело из головы! Клялся в любви, а любил, как волк козу! Загубил мою молодость, мою жизнь! Так тебе и надо! Я теперь тоже молчать не буду, расскажу, чем ты еще занимался, чтобы судили тебя сурово, чтобы ты из тюрьмы и не вернулся!
Елкина этот поток слов явно возмутил, потому что у него даже лысина покраснела.
— Ну ты, говори, да не заговаривайся! — буркнул ей.
— А ты мне рот не закрывай! — повысила голос Домрина. — Хватит, натерпелась!
Это, по-видимому, и было как раз тем пределом, до какого Евгений решил допустить их в перебранке между собой.
Все стало понятным — Домрина с головой выдала себя.
И следователь своевременно постучал шариковой ручкой по пустому стакану на столе.
