Еще только один факт на десерт… – Тут Кэррэдайн подобрал висящие с обеих сторон стула длинные полы своего пальто и запахнул их таким широким и величественным жестом, которому могли бы позавидовать и Марта Халлард, и сам король Ричард. – Помните этот акт, «Титулус региус»?
– Конечно. А что?
– Так вот, когда Генрих Седьмой сел на трон, он приказал отметить «Титулус региус» даже без чтения в парламенте. По его указанию оригинал уничтожили, а копии запретили хранить под страхом штрафа и тюремного заключения.
Грант в изумлении уставился на своего помощника:
– Генрих Седьмой?! Зачем? Ему-то это зачем?
– Понятия не имею. Но я намерен все выяснить еще до того, как состарюсь. А пока вот вам кое-что, чтобы не скучать до того момента, когда Статуя Свободы принесет вам чай.
Он положил на грудь Гранту лист бумаги.
– Что это? – спросил инспектор, глядя на вырванную из блокнота страницу.
– То самое письмо Ричарда о Джейн Шор. Ну, я пошел…
Оставшись один в тишине палаты, Грант взял листок и начал читать.
Контраст между крупным детским почерком Кэррэдайна и торжественным стилем Ричарда Третьего показался Гранту весьма занятным. Но современный облик письма не заслонил очарования старины, которое Грант сравнил про себя с букетом хорошо выдержанного вина. В переводе на современный язык письмо гласило:
К своему великому изумлению, я узнал, что Том Лайном желает жениться на вдове Уилла Шора. Очевидно, он совсем потерял от нее голову и твердо стоит на своем решении. Прошу вас, дорогой епископ, пошлите за ним и попытайтесь отговорить этого глупца. В случае неудачи, а также если нет препятствий к этому браку со стороны церкви, я даю свое согласие, но велите ему отложить свадьбу до моего приезда в Лондон. Пока же я полагаю возможным освободить Джейн Шор по причине хорошего поведения и предлагаю вам передать ее на попечение отца или любого другого человека, которого вы сочтете подходящим.
Было очевидно, что письмо, как и говорил Кэррэдайн, составлялось скорее в грусти, чем в гневе. Грант поразился доброжелательному тону, в котором Ричард пишет о женщине, нанесшей ему страшный вред; его доброта и хороший нрав бросались в глаза. Ко всему прочему, Ричард не получал никакой личной выгоды от своего великодушия. Конечно, король видел выгоду в правлении страной, не раздираемой больше распрями между Йорками и Ланкастерами, и со свойственной ему широтой взглядов стремился к тому, но в письме епископу речь шла об освобождении Джейн Шор – малозначительном деле, интересовавшем разве лишь влюбленного Тома Лайнома. Ричард ничего не выгадывал; его стремление осчастливить друга превосходило естественное желание отомстить.
Это отсутствие мстительности особенно поражало при сопоставлении с традиционным образом злодея и убийцы Ричарда III.
Письмо Ричарда позволило Гранту приятно провести время до самого чая. Он слушал воробьев, галдевших на подоконнике его палаты двадцатого века, и дивился тому, что читает фразы, рожденные в голове другого человека более чем четыре столетия назад. Насколько фантастической показалась бы Ричарду мысль о том, что кто-то станет читать эту короткую записку и раздумывать о нем самом спустя четыреста лет!
– Вам письмо, – сообщила Амазонка, входя с двумя кусками хлеба с маслом и сладкой булочкой. – Разве это не мило?
Грант оторвал взгляд от бескомпромиссно целительной булочки и увидел, что письмо пришло от Лоры.
Он с удовольствием открыл его.
Дорогой Алан!
Ничто (повторяю – ничто) не может удивить меня в истории. В Шотландии есть памятники – большие памятники – двум женщинам-мученицам, утопленным за свою веру. При этом ни одна из них не была мученицей и ни одна не утонула. Их уличили в измене: думаю, «пятая колонна» готовила вторжение из Голландии [51]. В любом случае это было просто гражданское, светское обвинение. Они подали прошение о помиловании, и Тайный совет удовлетворил его, сведения об этом доступны среди документов этого Совета.
Это ничуть не отвратило шотландских собирателей мучеников, а рассказ о печальном конце этих женщин, аранжированный душераздирающими диалогами, можно найти в каждом книжном шкафу Шотландии. И в каждом диалоги разительно отличаются друг от друга.
На могиле одной из этих женщин, на кладбище Уигтауна, написано:
Убита за то, что обладала в сердце Христом Всевышним
И за его Церковь, и никакого больше преступления,
Но не обладала прелатством,
Не отрекалась от пресвитерия.
Привязанная к столбу в море,
Она пострадала ради Иисуса Христа.
Все это является поводом для прекрасных пресвитерианских проповедей – тут, правда, я могу судить только понаслышке. Но туристы приходят, сокрушенно качают головой над их памятниками с трогательными надписями, и все наилучшим образом проводят время.
И все это, невзирая на то обстоятельство, что первый исследователь материала, первоначально опрашивавший людей в Уигтауне всего через сорок лет после предполагаемой кончины мученицы и во время высочайшего пресвитерианского триумфа, жаловался, что «многие отрицают, что это вообще произошло», и не мог отыскать свидетелей происшествия.
Очень радует нас всех новость, что ты пошел на поправку; мы вздохнули с облегчением. Если дело идет так хорошо, отпуск по болезни может совпасть с весенним сезоном рыбалки. Сейчас воды очень мало, но к моменту твоей выписки река станет достаточно многоводной, чтобы понравиться и рыбе, и тебе.
С любовью – от всех нас
Лора.
P. S. Странно, что, когда опровергаешь фактами мифические рассказы, все возмущаются не первоначальными сочинителями историй, а тобой. Никто не хочет крушения идей. Думаю, они начинают ощущать смутное беспокойство, и это выводит из себя. И потому они отвергают сказанное и отказываются думать об этом. Естественно и понятно было бы, если б они остались равнодушны. Но все серьезнее – они злятся.
Очень странно, не правда ли?
«Еще одно Тонипэнди», – подумал Грант.
Вооружившись новыми фактами, Грант решил заново перечитать Мора и посмотреть, не изменится ли теперь его понимание некоторых отрывков.
Если прежде сообщения Мора казались ему сплетнями, к тому же иногда абсурдными, то теперь он считал эти откровения просто гнусными. Гранту, как имел обыкновение говорить сын Лоры Пэт, стало «вконец противно». Кроме того, он был озадачен.
Перед ним лежал отчет о событиях, сделанный Мортоном. Мортоном-свидетелем, Мортоном-участником, которому должно быть известно до мельчайших подробностей все, что имело место между началом и концом июня того года. И все же он не упоминал ни о леди Элеоноре Батлер, ни о «Титулус региус». Согласно Мортону, Ричард утверждал, что Эдуард
