— Ну ты, Шура, прямо как баба какая-то, — проворчала она сквозь зубы, решительно взяла ручку и вывела:
1. Нелюбин
2. Моисеев
3. Сивыч
4. Шведов
Теперь надо было подумать над адресами. Разумеется, у МУРа в Москве было немало конспиративных квартир, где происходили необходимые встречи, время от времени проводился допрос и даже иногда содержались арестованные, но последнее, разумеется, было редким исключением, а не правилом. И теперь Романова думала, какие их них выбрать. Ведь не исключено, что на одну из этих квартир будет совершено нападение. Поэтому она остановилась на поселках, расположенных в черте города. Да, это было, безусловно, оптимальным решением. Даже если прогремит взрыв или начнется перестрелка, по крайней мере не пострадают соседи, что неизбежно произошло бы в многоквартирном доме.
— Александра Ивановна, к вам Нелюбин, — сказала секретарша.
Первым импульсом Романовой было сказать: «Пусть подождет», но затем она перевернула лист обратной стороной и сказала:
— Пусть войдет.
Подполковник милиции Валентин Сергеевич Нелюбин был начальником второго отдела МУРа, одновременно он был кумом — начальником оперчасти и внутренней муровской тюрьмы — ДПЗ. Он занял этот пост после того, как три года назад Романова стала начальником МУРа.
Она сама и рекомендрвала кандидатуру Нелюбина, зная его уже не один год. И теперь ей было даже как-то неловко смотреть ему в глаза. Но кто знает, на что может польститься человек. Заработки сейчас в милиции аховые, а у всех свои трудности.
— Здравствуй, Александра Ивановна, — сказал Нелюбин. — Как жизнь молодая?
— Да ты что, Валентин, — огрызнулась Романова, — сам, что ли, не знаешь, что хуже некуда.
Нелюбин понял, что начальница не расположена шутить, и сказал:
— Я слышал, будут этапировать этого парня из Князева, так вот я как раз и хотел сказать...
— Ты откуда это знаешь? — вдруг рассвирепела Романова.
Нелюбин даже опешил.
— То есть как — откуда? Было же донесение. Я его, правда, не видел, но говорят...
— Нет, ты не выкручивайся, — рявкнула Романова, — ты мне отвечай конкретно — кто, когда и при каких обстоятельствах тебе об этом сказал! Прямо не милиция, а богадельня, все шушукаются, наушничают. Ну как, вспомнил?
— Да я и не забывал, — ответил Нелюбин. — Мне по телефону позвонил Турецкий, сказал, что поймали какого-то Дегтяря и будут его переводить к нам, то есть во внутреннюю тюрьму, и чтобы я, значит, заранее подумал об охране, чтобы не было, как с Бурмеевой, сказал, что сам подумает, кого порекомендовать в охрану.
— Так, — Романова сжала в руках шариковую ручку так, что пластмасса хрустнула, — понятно. Когда был этот разговор?
— Да где-то с час назад, — ответил Нелюбин. — Я-то подумал, просто не понятно, как это случилось с этой Бурмеевой. Может, она из охраны кого окрутила. Баба-то красивая, а вид такой у нее, как бы это сказать, — как у невинной овечки. Будто ее ни за что сцапали. Хотя это вряд ли, у меня все люди проверенные.
— Проверенные, а птичка улетела! — мрачно сказала Романова. — В общем, так, — опередила она Нелюбина, который собирался что-то сказать, — только, Валентин, ты понимаешь, это между нами, мы его поместим на одном из наших объектов, я еще не решила где. Сообщу тебе, но это совершенно секретные сведения. Если я найду нужным сообщить Турецкому или кому бы там ни было, сделаю это сама. Ты понял?
— Понял, Александра Ивановна.
— Свободен, — сказала Романова.
Когда за Нелюбиным закрылась дверь, Романова уронила голову на стол. Такую слабость она могла позволить только наедине с самой собой. «Турецкий, — повторяла она. — Саша Турецкий. Не может быть. Или Нелюбин нарочно назвал его, чтобы отвести от себя подозрение? Тоже возможно. И тоже очень неприятно».
Шура постаралась взять себя в руки. Теперь пути назад нет, надо готовить ловушку для своих же. По-другому предателя не найти.
Подумав, она вычеркнула на листке фамилию Моисеева и вписала туда — Турецкий.
Проводив Ирину, Турецкий как был в одежде прилег на диван и задремал. Собственно, спать он еще не собирался, но усталость брала свое. Он проснулся оттого, что в дверь кто-то отчаянно звонил. Он посмотрел на часы — полдвенадцатого ночи.
— Кого там черт несет! — выругался он.
Звонки не прекращались.
Турецкий вскочил с дивана и, на ходу всовывая ноги в домашние шлепанцы, подошел к двери.
— Кто там? — хриплым со сна голосом спросил он.
— Я, товарищ начальник, — раздался очень знакомый голос, который Турецкий не сразу узнал, — ваш давешний знакомец из Можайска.
Как только дверь открылась, в образовавшуюся щель юркнул Тимофеев и немедленно оказался в прихожей. Затем, плотно закрыв за собой дверь, сказал, злобно ухмыляясь:
— Я все узнал, начальник.
— Проходите, — буркнул Турецкий, еще не совсем проснувшись.
Он повел гостя на кухню, даже не предложив ему раздеться, а сам Тимофеев не догадался снять пальто и заляпанные жирной грязью ботинки, так и пошлепал по коридору, оставляя на чисто вымытом линолиуме грязные следы.
Турецкий машинально включил плиту и поставил чайник
— Чего покрепче не найдется, а? — спросил Тимофеев. — А то я пока ехал, так чуть от холода не околел. Ветрило-то какой, а у меня шубейка на рыбьем меху, — он ухмыльнулся и показал рукой на свое потертое, видавшее виды пальто.
Турецкий наморщил лоб, стараясь сообразить, есть ли в доме спиртное. Была бутылка «Киндзмараули», но ее Ирина припасла на свой день рождения, да и вряд ли красное сухое вино удовлетворило бы гостя.
— Кажется, где-то был спирт, — неуверенно сказал Турецкий.
— Давай, начальник, спиртяшки, — обрадовался Тимофеев и озабоченно спросил: — Он у тебя небось разбавленный? Не надо мне разбавлять, только дай кружку холодненькой водички на запив.
Турецкий нашел в шкафу бутылку от спирта «Рояль», где на дне еще плескалось граммов сто. Вылил их в стакан, налил чашку воды из-под крана и поставил перед Тимофеевым. Тот резко выдохнул и опрокинул спирт в рот, немедленно запил водой и только после этого крякнул и глубоко, с наслаждением вздохнул.
— Хорошо, — наконец сказал он.
— Ну что, Тимофеев, вы ведь ко мне по делу? — спросил окончательно проснувшийся Турецкий.
— Да, начальник, по делу. Нашел-таки я этого подлеца Леху. Как нашел — лучше не спрашивай, это мое дело, и тебе лучше сюда нос не совать. Этот прощелыга теперь такой чистенький стал, начальник фонда какого-то, не хухры-мухры. Что это за фонды за такие, я не понимаю и понимать не хочу. Раньше называли «малина», а теперь глядишь — «фонд». Так вот он в этом самом фонде директором-распорядителем числится. А самое главное, что он теперь и не Леха вовсе, и даже не Алексей, он, вишь ты, Аркадий Сотников. Весь такой упакованный, кожанка да иномарка. Так что я его едва узнал.
— Погодите, Тимофеев,— перебил Попердяку Турецкий, — он что же, по-вашему получается, сменил фамилию?
— Не по-моему, а по правде. Сменил-таки, гад! Потому его и найти оказалось нелегко. И на рожу изменился, и по имени.
— Да как... — начал было Турецкий, но Тимофеев засмеялся, показывая желтые зубы:
— Кликуха, начальник, кликуха-то она самого переживет. Ты хоть себе пластическую операцию сделай, хоть глаза разрежь и китайцем прикинься, а кликуха-то твоя при тебе так и останется. Вот и Леха, как был Алай, так им и остался. Его так прозвали за то, что в эвакуации на алайском базаре шмотьем торговал.
— А вдруг ошибка?
— Нету ошибки, начальник, — серьезно сказал Тимофеев. — Он это. Клянусь. Я его потом поближе разглядел, рожа-то его, хоть он и зубы вставил себе фарфоровые, хоть и отъелся, все равно — он это.
— Ну и где же он живет? — спросил Турецкий.
— Про то не ведаю. Это мне узнать не удалось. Так вам же в ментовской все это расскажут.
Тимофеев опять хитро подмигнул Турецкому. Он все так и сидел на табуретке — в пальто, в грязных ботинках, курил вонючую сигарету без фильтра, которую налепил на губу, и она подпрыгивала у него в углу рта, когда он говорил. Турецкому вдруг стало противно и захотелось, чтобы этот тип немедленно ушел. Хорошо хоть Ирины нет. Ему совсем бы не хотелось, чтобы жена любовалась на такого гостя.
— Ну что ж, спасибо за помощь, — рассеянно сказал Турецкий, думая, как бы скорее спровадить Попердяку. — Попробуем разыскать вашего, как вы говорите, Аркадия Сотникова. Так он служит в фирме?
