Ознакомительная версия.
— Да я не только ничего не увижу, но и ничего не услышу, — пробормотала Алёна. — Он пройдет, а я и знать не буду!
Она попыталась сообразить, где стоял тот дом с заколоченным чердачным окном, о котором говорил Даниле покойный Константин и который вчера — неужели только вчера, а не пару столетий назад?! — она видела своими глазами.
Второй дом налево… а где сейчас лево, а где право? Она столько раз повернулась, озираясь, что потеряла направление… а приметного чердачного окна не видно…
Так, надо успокоиться, надо постоять, пусть глаза привыкнут к темноте.
Еще одно, что было проще решить, чем сделать, — это успокоиться. Алёну не оставляло ощущение холодного взгляда, устремленного на нее. Вернее, взглядов, потому что казалось, будто смотрят со всех сторон. Нет, это, конечно, ерунда, но так и чудилось, что из темноты вот-вот выступят какие-то… ужасные люди? Да это еще полбеды, а вот если нелюди…
— Ты спятила, — грубо сказала себе Алёна, но слова были подхвачены порывом ветра и заброшены в какой-то дальний сугроб, так что успокоить себя не удалось. Не оставляло ощущение, что вот-вот из темноты выйдут, протягивая к ней костлявые руки, какие-то многочисленные Клитчоглоу…
Вообще недурное название для призраков! Упыри, кадавры, клитчоглоу…
Все это было бы смешно, когда бы не было так страшно!
Алёна в панике оглянулась. Зачем она, дура такая, отпустила таксиста? Надо было взять номер его телефона, зашифровать в своем мобильнике на быстрый набор и держать наготове, чтобы сразу нажать на кнопку! Вообще не надо было его отпускать! Пусть бы стоял здесь, рядом, храбрый мужчина, неравнодушный к Алёне и неравнодушный к ее судьбе!
Было не просто страшно — было реально жутко. Хотелось к чему-нибудь прижаться спиной, чтобы хотя бы сзади не сверлили спину эти пусть воображаемые — Алёна это прекрасно понимала! — но такие ощутимо враждебные и опасные взгляды.
Данила, ну где же он?!
Алёна посмотрела на светящийся циферблат своих часов.
Так, 20.45. Данила появится вот-вот. Осталось набраться еще совсем чуточку храбрости. Вот и луна вышла из-за туч, стало почти светло…
Да, стало настолько светло, что Алёна могла разглядеть, как к ней медленно приближается человеческая фигура.
Данила? Она шагнула было вперед, но тут же замерла.
Это не Данила. Это тот самый человек, которого она уже видела сегодня — в своем дворе!
Высоченный, в том же тулупе мехом наружу, с черной покойницкой повязкой на лбу, с белыми растрепанными волосами и багрово-красным лицом. Его глаза были наполнены лунным светом, и если бы Алёна сейчас могла думать, она подумала бы, что это самое страшное, что она видела в жизни: неживые, мертвенно-белые, опаловые глаза…
«Он идет ко мне, я ему нужна… он меня убьет…» — подумала она так же вяло и безжизненно.
Да не раздумывать надо было, а кинуться прочь, но даже на это Алёна оказалась сейчас не способна: качалась на онемевших, подгибающихся ногах, не дыша смотрела, как приближается к ней кошмар, и чувствовала, что сердце пропускает удар за ударом.
«Я умру от страха прежде, чем он до меня дотронется», — почти спокойно, словно не о себе, подумала Алёна и попыталась закрыть глаза, чтобы хоть как-то спастись от надвигающегося парализующего ужаса, но даже веки отказывались ей подчиняться.
Тишина, тишина такая стояла вокруг, словно и ветер стих, словно все на свете замерло, и не дышало, и уже готовилось к смерти…
Вдруг, в одно мгновение, все изменилось. Донесся какой-то негромкий, ритмичный, нарастающий стук, а потом… перед Алёной появилась огромная собака. Не издав ни звука, она метнулась на ужасного человека и прыгнула на него. Лязгнули челюсти у самого горла, человек, тоже беззвучно, начал заваливаться навзничь…
Как только его взгляд оторвался от Алёны, она мигом вышла, вернее, выскочила из кошмарного оцепенения и кинулась бежать, не разбирая дороги. Она забыла, зачем сюда пришла, забыла, что сделала это ради спасения чьей-то жизни, — сейчас она бездумно пыталась спасти свою жизнь, потому и бежала со всех ног туда, где темнел проход между домами… выход на улицу, где машины, трамваи, люди, жизнь, где улицы носят нормальные названия — Арзамасская, Ильинская, Пять углов, Красносельская… пусть даже Горького, пусть даже Крупской, только бы подальше от неведомого Клитчоглоу!
Сзади раздавался шум, тяжелое дыхание, стоны и рычание. Человек боролся с невесть откуда взявшейся собакой, спасшей Алёне жизнь!
«Если выбегу, позову на помощь», — подумала она, ускоряя шаги, как могла, но тут нога ее, совершенно как утром, соскользнула с сугроба, и Алёна въехала сапогом в стекло маленького окошка, почти заваленного снегом.
Задребезжала облупленная рама. Отдернулась белая кружевная занавеска, и снизу, через стекло, на Алёну глянуло изумленное женское лицо… она его уже где-то видела…
Собака громко залаяла — Алёна быстро обернулась и увидела, что человека на дорожке больше нет, слышно только удаляющееся паническое повизгивание, а собака несется куда-то через заборы, проваливается в сугробы, но стремится вперед, изредка злобно взлаивая, — наверное, пытается его преследовать.
Алёна перевела дыхание.
В это время стекло задребезжало сильнее, Алёна опустила глаза и увидела, что почти у самых ее ног открывается форточка, а потом женская фигура там, внизу, тянется на цыпочках, приникает к форточке и высовывается с недоверчивым восклицанием:
— Алёна Дмитриева? Да вы ли это?!
Алёна присела на корточки и с изумлением уставилась на столь же изумленное лицо… Секлиты Георгиевны, продавщицы из «Клеопатры»!
— Секлита Георгиевна? — пробормотала она тупо, приходя в ужас от навалившейся догадки. — Что вы здесь… что вы здесь… — От нового прилива страха ею снова начал овладевать столбняк.
— Что я здесь делаю? — засмеялась Секлита Георгиевна, этим милым смехом мигом отгоняя все нелепые, пугающие Алёнины подозрения. — Живу! Всю жизнь здесь живу, сколько себя помню. Вам странно, да? Вы думаете, все уже в новые дома перебрались? А вот нет! Я здесь, видимо, так жизнь и окончу. И родители мои здесь жили, и дед с бабушкой, и прадеды тоже. Конечно, сейчас наш дом превратился в развалину, но раньше он был совершенно другим. Так что я здесь живу, а вот вы что здесь делаете?
Алёна растерялась. В самом деле, что?
Она не знала, как ответить, и, конечно, только в том шоке, который она испытала, можно было ляпнуть то, что ляпнула она.
— Секлита Георгиевна, я вам книжку принесла! — вскричала Алёна, выхватывая из сумки приготовленный в подарок покетбук. — Извините, что в мягкой обложке, твердые у меня что-то… как-то… все уже куда-то…
— Вы мне книжку принесли? — ошарашенно пробормотала Секлита Георгиевна. — Но как же вы узнали, где я живу?!
На этот вопрос у Алёны не было ответа. Она лихорадочно попыталась что-то придумать, но что вообще тут можно было придумать?! И тут вдруг за спиной раздались торопливые шаги.
Она в панике обернулась, готовая опять увидеть то же порождение кошмара, но это был другой человек — не такой высоченный, более стройный, помоложе, не в овчине, а в куртке… Чуткого носа Алёны коснулся легчайший запах скипидара…
— Данила! — воскликнула она радостно. — Данила, постойте! Я вас жду, мне надо…
Парень запнулся, недоверчиво уставившись на нее, потом вдруг повернулся — и бросился бежать, причем с такой скоростью, как будто Алёна была не Алёна, а тот кошмарный ряженый, который маячил здесь только что. Алёна даже оглянулась на всякий случай — не материализовался ли он рядом вновь? — но кошмарного чудовища не было, слава богу, собака его отогнала так же надежно, как вторые петухи отогнали Вия со всем прочим сонмищем нечисти.
Данила убегал. Алёне не оставалось ничего другого, как броситься за ним.
— Погодите, Алёна Дмитриева! — испуганно кричала из своего «подземелья» Секлита Георгиевна. — Куда же вы?! А книжки?!
А книжки… в самом деле!
Алёна одним прыжком вернулась к окну, сунула книги в форточку и снова бросилась за Данилой, но того уже и след простыл. По тропе Алёна проскочила на какую-то улицу, споткнулась от страха, что заблудилась, это была не Арзамасская, но тотчас поняла, что находится на Ильинке.
— Данила! — крикнула она еще раз в никуда, но улица была пуста, только откатывался от остановки трамвай.
Да, теперь Данилу не догнать…
— Да что ж это такое? — возмущенно прошептала Алёна. — Хочешь спасти человеку жизнь, рискуешь собой, а он от тебя сломя голову…
Ну, теперь ей ничего не оставалось, как сесть в очередной трамвай, который очень кстати подошел к остановке, и ехать домой.
Что она и сделала. Ее трясло от неизжитого страха, от которого, Алёна это чувствовала, она избавится не скоро. Какой ужасный этот… в шкуре… а лицо!.. «А лицо на нем было железное», — вдруг вспомнила она из гоголевского «Вия», и стало чуточку полегче от грамматической нелепости этой классической фразы. Вот только воспоминание о том, как она сунула книжки в форточку, чуть ли не в лицо добрейшей Секлите Георгиевне, грызло душу.
Ознакомительная версия.
