– Ну хорошо, сибиряки. Как скажете, – Серпухов был сломлен.
– Сам ты сибиряк! Седой Урал кует победу! Тагил – жемчужина Урала! – вновь захохотала трубка. – Все, никуда не срываюсь – жду телефонограммы.
Со странным чувством, что этот безумный день не закончится никогда, Серпухов надел ботинки, подтянул носки, потрогал ПМ и, крикнув дежурному: «Если что, я на Гончарной, 11–67. Адресок проверю», – вышел из здания.
Все прошло в точности по уральским нотам.
После прозвонов жулик тихонько открыл дверь и, широко расставив руки, вышел на лестничную площадку с настороженным выражением лица.
– Поднимайтесь! Он вышел! – проорал Серпухов пустому пролету и надел на Фонаря наручники.
Когда он выводил его из парадной, парень поинтересовался:
– А где земеля-то?
– Где-где… в Караганде! – подтолкнул его в спину Серпухов.
– Повезло тебе, – злобно зыркнул задержанный, мгновенно оценив расклад и поняв, что попал под элементарную ментовскую разводку.
– Кому-то должно было повезти. Это же марксизм, – спокойно ответил опер, в глубине души уже предвкушая, какую проставу он затребует с уральских горцев. Одними пельменями уж точно не отделаются. Хотя, если честно, то от миски пельменей, да со сметаной, он бы сейчас не отказался. Это тебе не бесплатная шаверма в забегаловке напротив…
…Странная штука – три битых часа в кабинете Андреева на Нестерова орали, топали ногами, махали кулаками и кулачонками, уговаривали, угрожали, а приди кому в голову вести стенограмму с этих посиделок, то весь ее пересказ занял бы какую-то парочку вшивых абзацев. В частности, она (стенограмма) могла бы выглядеть примерно так:
ОНИ: Увольняйся ты, ради бога, не доводи до греха. Ну нет сил больше терпеть твои косяки и закидоны, залеты и аборты.
ОН: А я не хочу увольняться – я, может, родину люблю.
ОНИ: Не хочешь по-хорошему, мы тогда… мы тогда… мы, знаешь, что с тобой сделаем?
ОН: Что?
ОНИ: Мы тебя по-плохому уволим.
ОН: А попробуйте. Чем черт не шутит – может, у вас и получится!
ОНИ: Так мы ж не хотим тебе зла. И себе не хотим тоже. Потому и говорим – увольняйся ты, ради бога, не дай взять греха на душу.
ОН: А я не хочу увольняться. С какой, собственно, стати? Я, может, работу свою люблю.
ОНИ: Ну все, тогда мы тебе такое!..
ОН: А давайте, попробуйте… Если сможете…
Когда силы и с той и с другой стороны окончательно иссякли, было принято единственно приемлемое в данном случае решение – в понедельник начать служебную проверку в отношении старшего смены наружного наблюдения подполковника милиции Александра Сергеевича Нестерова. Последний поблагодарил собравшихся за радушный прием, а также особо отметил соломонову мудрость, коей блеснул представитель кадрового аппарата, после чего сделал книксен и ушел, хлопнув дверью так, что со стены в кабинете Андреева сорвался портрет президента.
Уже на лестнице бригадира нагнал Нечаев.
– Саша, подожди!
– Василь Петрович, я вас очень прошу – давайте прервемся на сегодня. Я устал, как скотина. Особенно в районе нёба и гортани.
– У меня к тебе только два вопроса. Первый: хотя бы мне ты можешь объяснить, как так вышло, что твои «грузчики», будучи выходными, затеяли драку с объектом, которого за полчаса до этого потеряли два штатных сменных наряда?
– Вам, Василь Петрович, объяснить могу – честное слово, случайно. Был бы крест на теле – перекрестился бы, не побоялся. А второй вопрос?
– Ты в курсе, что в это же самое время на соседней улице погиб Ташкент?
– Да вы что? Правда? А как он погиб?
– Представь себе – его задавили машиной.
– Надо же, – покачал головой Нестеров. – Бывают же в жизни такие роковые совпадения. Что ж… Не могу сказать, что я шибко расстроен этим известием… Теперь я могу идти? Меня в дежурке пацаны ждут.
– Иди. Кстати, я вечером составлял наряд – в понедельник ваша смена заступает с восьми утра.
– Здрасте-приехали. В понедельник с утра в отношении меня начинается служебная проверка, следовательно, с этого момента я должен быть отстранен от оперативной работы.
– Ага, размечтался. А работать за тебя… Как тебя сейчас Шлемин назвал? Мамонтом?… Пахать за тебя, за мамонта, кто будет?… Во-во… Так что иди отдыхай, и чтоб в понедельник твои без опозданий – в Гатчину поедете.
– Вас понял. Эх, Василь Петрович, лучше быть старым, выжившим из ума мамонтом, чем молодым и бодрым, но козлом. Так Шлемину и передайте… Хотя нет, не надо, я ему сам об этом при случае скажу.
Нестеров спустился в дежурку, с трудом растолкал уснувших здесь же, прямо на стульях, ребят и вышел с ними на улицу, где уже почти светало. Завидев их, со скамеечки во дворе поднялась Полина. Она подошла к своим и первым делом сказала:
– Мальчишки, вы только не смотрите на меня сейчас, ладно? Я, наверное, вся опухшая, красная, да и тушь, скорее всего, растеклась.
– Да у нас у самих рожи не лучше, – улыбнулся Нестеров. – Держи, наведешь марафет и станешь краше прежнего, – с этими словами он протянул Ольховской сумочку, которую та забыла в машине.
– Спасибо, Александр Сергеевич. Как у вас все прошло?… Увольняют?
– Ну это мы еще поглядим, кто кого уволит. Чего улыбаешься? Не веришь мне, своему боевому командиру не веришь?
– Верю, – ответила Полина и подошла к Козыреву – Паша! Как ты себя чувствуешь? Тебе очень больно?
– Да ничего, терпимо, – немного смущаясь таким проявлением заботы, ответствовал Козырев. – А что?
– Помнишь, как ты на стрельбах проиграл мне желание?
– Помню, – ответил Паша, не понимая, куда она клонит.
– Я пока сидела на этой скамейке и вас ждала, наконец-то придумала. Вот тебе мое желание – проводи меня, пожалуйста, до дому. Хорошо?
– Хорошо, – кивнул Паша, после чего Ольховская взяла его под руку, и они вдвоем, не прощаясь и не оборачиваясь, медленно побрели в сторону Невы. Ваня Лямин с завистью и тоской смотрел им вслед, и бригадир, уловив его настроение, подбадривающе похлопал по плечу:
– Не грусти, друг мой Лямка. Будет и на нашей улице праздник.
– Скорей бы уж, – вздохнул Иван. – И все равно… К примеру, про мое здоровье она даже и не спросила…
Тут уже в который раз за эти сумасшедшие сутки у бригадира зазвонил мобильник.
– Привет! Ты как? Живой? – затараторил Ладонин.
– Игореха, я никак не могу понять, ты вообще когда-нибудь спишь?
– Бывает. Но нынче на дворе такое славное утро занимается.
– Согласен. Славное. Особенно в сравнении с минувшей ночью.
– Ты парней вытащил или надо посодействовать?
– Вытащил, Игорь, все нормально. А как ты? С ролью терпилы справился?
– Более-менее. Скажем так: терпимо.
– Тачку тебе отдали?
– А куда ж им деваться – отдали, конечно. Там на самом деле ремонта не много – баксов на шестьсот, не больше. Кстати, хочешь, я ее тебе подарю?
– Нет, спасибо, она у меня будет ассоциироваться с не самыми приятными воспоминаниями.
– Тоже верно. Черт с ней! Поставлю во дворе, потом подарю музею.
– Интересно узнать, какому?
– Ну откроют же когда-нибудь в нашем городе музей криминальной славы.
Оба рассмеялись.
– Слушай, Сергеич, я хотел тебе сказать, что эта ваша Полина… Ох! Ну и баба!.. Молоток!.. Ты, помнится, обещал меня с ней познакомить.
– Познакомлю. Если все обойдется.
– А куда оно денется? Конечно, обойдется. Если что, помогу. К тому же, насколько я сумел понять, этот твой знакомый Леха – человек порядочный. Хоть и мент.
– Есть такое дело… Скажи, Игорь, а вот эти билборды с Антохой – твоя работа?
– А то чья же? Завтра… вернее, уже сегодня, сорок дней стукнуло.
– Да ты что? А я и забыл совсем… Вот, блин, и отметили, и помянули.
– По мне, так очень достойно получилось. Причем, заметь, получилось-то в конечном итоге все равно по-моему, а? А знаешь почему?
– Почему?
– Потому что Бог, похоже, действительно не фраер… Ладно, Сергеич, не буду тебя больше грузить. Давай, удачи тебе… Звони когда захочется – посидим, хлеба с маслом пожуем… Да, и не забывай о моем предложении – место для тебя у меня всегда найдется.
– Спасибо, Игорь.
– И про Полину не забудь!..
Нестеров отключился, со словами «все, выключаю его на хрен, а то он меня окончательно разорит» убрал мобильник в карман и, прищурившись, посмотрел на Лямина:
– А знаешь, Ваня, только что господин Ладонин подсказал мне одну замечательную идею. Известно ли тебе заведение под названием «Шинок», что на Пяти углах?
– Нет.
– Это очень печальная история. Но вполне поправимая. Если ты, конечно, составишь компанию своему непосредственному начальнику и пропустишь с ним рюмочку-другую горилочки да под украинский борщей с пампушками. Как вы на это смотрите, товарищ лейтенант?
