Ознакомительная версия.
На секунду Икеру стало страшно. Хорошо еще, что норная собака болтается на той стороне телефонного поводка, но так будет продолжаться не вечно. И тогда… Что тогда?
– Вы слышите меня?
– Да.
– С вами все в порядке, шеф?
– На чем мы остановились?
– На придурке Варади.
– Не думаю, что ты прав, Микель, – слова давались Субисаррете с трудом. – Если он собирался покончить с собой, то не стал бы отвозить пакет в камеру хранения. Это нелогично.
– Он же не в себе, – вяло парировал Микель. – Какая может быть логика у сумасшедшего? И Иерай Арзак… Наш судмедэксперт утверждает, что это самоубийство. Никаких следов насилия. Что скажете?
– В чем смысл такого самоубийства, Микель?
– Откуда же мне знать? Возможно, в какой-то момент его настигло просветление и он понял, что совершил ужасную вещь. Вот и не справился с содеянным. Все, с кем я общался, характеризовали его как человека тихого и мягкого, очень замкнутого и стеснительного. Вы и сами говорили…
– Все это – слишком хлипкая конструкция… Слишком.
– Приезжайте и подправьте ее… Шеф? Шеф!
Дурацкие помехи. Они начались несколько секунд назад, треск становился все сильнее, и Икеру пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным:
– Он не оставил предсмертной записки?
– Нет. Когда вы вернетесь?
Икеру только кажется или красные крикетные мячи на полу неожиданно пришли в движение? Они слегка покачиваются, как будто кто-то невидимый трогает их рукой. Или… мягкой кошачьей лапой. Версия с самоубийством Виктора Варади хороша для полицейского управления Сан-Себастьяна, она избавляет его от лишней головной боли, но что делать Субисаррете? Мяч в ячейке камеры хранения – инородное тело. Такое же инородное, как блокнот Альваро и ключ в рассохшемся боксе гостиницы в Ируне. Если бы не мяч, Икер поверил бы в самоубийство Виктора, заставил бы себя поверить, чтобы не копать глубже. Все находки, совершенные в Сан-Себастьяне, были запоздалым приветом от Альваро.
Но что есть мяч для крикета в ячейке камеры хранения? От кого пришло сообщение на этот раз?
– Вы пропадаете, шеф…
– Я здесь, Микель. Вот что… Если я не вернусь в ближайшее время… – треск в трубке невыносим. – Если я не вернусь…
– Я не слышу, говорите громче!
– Найди в Котону виллу, которая называется «Сурисьер». Ты слышишь меня?
– Говорите громче… Вот черт! Ничего не понятно…
– Вилла «Сурисьер», улица Ренуво… ты слышишь меня?
Ответом Субисаррете была гробовая тишина, и все дальнейшие попытки прорваться к Микелю успехом не увенчались. В одночасье пропавшая сеть так и не восстановилась, и Икер плюнул на телефон и больше не возобновлял попыток связаться с Микелем. Остается надеяться, что норная собака услышала его последние слова, но если даже и нет…
Мячи все еще перекатывались по полу. Поймать их было нетрудно: Икер потянулся к ближайшему, не встретив никакого сопротивления, и подбросил его в руке. Шар оказался приятным на ощупь, от него сильно пахло кожей и еще чем-то неуловимым. Кажется, мускусом. Именно кожа и мускус были главными компонентами в вездесущих духах «Cuir Mauresque», но… Икер слишком устал, чтобы анализировать еще и этот факт. Один из множества фактов. Одно из множества совпадений, случайных или намеренных, под которыми он оказался погребенным.
Устав играть с мячом для крикета, Субисаррета прицелился и отправил его в коробку, где хранились статуэтки. Коробка была достаточно большой, но маленький мяч в нее не попал: не быть инспектору бэтсменом. Или боулером?.. Второй и третий мячи постигла та же участь, пролетев мимо коробки, они укатились под стол.
Нужно выбираться отсюда.
Найти Лали. Только в ее дружеском участии он может быть уверен, только в ее.
Быть может, беседа с призраком была бы более продолжительной и внятной, если бы Лали правильно рассчитала дозировку темно-кофейной дряни. Но Лали и не могла этого сделать, она всего лишь маленькая девочка. Не исключено, что она стянула дрянь у кого-то из взрослых, как стянула «печеньку» из номера Кристиана Платта.
У кого-то из взрослых.
Икер знает только двоих: Исмаэля и Дарлинг.
Есть еще черные истуканы, они сторожат вход и вряд ли помышляют о выходе: там, за стенами «Мышеловки», их вряд ли ждет более престижная и непыльная работа, чем эта, – в чистом и ухоженном доме, под сенью таких же ухоженных пальм. А патрулирование территории и перманентная игра в крикет с белой девчонкой не исключают собственных пристрастий Тембы, Рунако и всех остальных, даже если этим пристрастием окажется поглощение корней ибоги.
Наркозависимость неизвестных Субисаррете бенинцев не вызывает у него никаких эмоций, – ни положительных, ни отрицательных.
Совсем другое дело – Дарлинг и Исмаэль.
Думать о них как о наркодилерах, чрезвычайно неприятно, еще неприятнее думать, что они каким-то образом причастны к убийству. Потому что несчастный Виктор, что бы ни вообразил себе Микель, – не убийца. Теперь Икер убедился в этом окончательно: ведь земляной призрак Альваро намекнул инспектору, что убийца где-то здесь, «очень близко». А Виктор совсем не близко, на другом континенте, он никогда не смог бы добраться сюда, потому что мертв.
Мертв по прибытии, а Икеру нужно глотнуть свежего воздуха. Немедленно.
Несколько секунд ушло на изучение конструкции оконной рамы (отодвигающейся не вбок, как в доме Субисарреты и в большинстве сан-себастьянских домов, а вверх), после чего инспектор так сильно дернул ее, что едва не сломал защелку. Можно было и не прикладывать столько усилий, рама поддалась легко, и в комнату хлынул влажный, пьянящий воздух. Картинка за окном была едва не пасторальной – пальмовая роща и часть построек, которые Субисаррета видел из холла: оранжерея под стеклянным куполом и что-то отдаленно напоминающее гостевые домики или домики для прислуги. Поле для игры в крикет не просматривалось вовсе, но время от времени раздавались звуки удара битой по мячу.
Кто-то играет в крикет.
Играет, несмотря на опустившуюся ночь. В том, что сейчас довольно поздно, не было никаких сомнений, но как поздно? Субисаррета взглянул на дисплей телефона: половина двенадцатого ночи, странно. Ведь он разговаривал с призраком не больше нескольких минут, но, оказывается, прошло целых пять часов! Даже если вычесть из этого времени час или полтора, которые ушли на общение с Лали, – все равно получается слишком много. Что происходило в доме, пока он бродил в недрах своего подсознания, уже давно оккупированного Альваро? Вернулись ли Дарлинг с Исмаэлем? И куда подевалась Лали? Ее кровать нетронута, на ней нет ни единой складки, но вряд ли Мо позволила бы ребенку полуночничать: детей укладывают спать довольно рано. Обычных, но Лали – необычный ребенок.
Ему нужно выбраться из «Мышеловки». Даже если он не найдет Лали, ему нужно выбраться. Выбраться.
Попытаться добраться до гостиницы и связаться с Жано: молодой детектив, наверняка, теряется в догадках, – куда подевался белый человек из города Сан-Себастьяна? Жано – вот кто поможет ему, но сначала нужно выбраться.
Выбраться.
Икер попятился от окна и случайно задел ногой коробку, в которую еще несколько минут назад безуспешно пытался забросить шары. Коробка перевернулась, и из нее вылетели бенинские кустарные поделки, ненамного отличающиеся от тех, что вынул сам Икер несколько часов назад. Охотники, животные, головы без туловищ и туловища без голов. Нахмуренные боги и веселые божки; женские лица, не особенно отличающиеся от мужских, – надо бы собрать весь этот хлам. Собрать и снова запихнуть его в коробку, иначе Лали может влететь за неаккуратность от строгой Мо.
Меньше всего Икер хочет, чтобы девочка пострадала.
Опустившись на корточки, Субисаррета принялся было складывать фигурки в ящик и неожиданно замер. То, что лежало на самом дне поначалу вызвало лишь рассеянное любопытство. Потом любопытство стало более осмысленным и Икеру захотелось рассмотреть несколько предметов, до сих пор скрытых от глаз.
Это тоже были фигурки, но не каменные, бронзовые или деревянные. Тряпичные. Совершенно непрезентабельные убогие куклы размером с ладонь, и где только Лали разжилась этой гадостью, и зачем хранит ее? Субисаррета легко мог представить себе маленьких девочек из затерянной в Сахеле деревни; он легко мог представить дома в ней – приземистые, глинобитные, покрытые слежавшимися пальмовыми листьями. И девочек в этих домах: он сидят на земляном полу и дни напролет мастерят кукол из обрывков бечевки, кусочков ткани, соломы, бусинок и птичьих перьев. Иногда в ход идут кости животных и зола: надо же обозначить лицо, а на лице – глаза, нос и слегка кривоватую линию рта. Маленькие черные девочки заняты самым девочковым делом на свете: они сочиняют кукол и истории про кукол, имеющие мало сходства с реальностью. Впрочем, не только черные девочки грешат этим, но и белые: любые девочки в любой бедной стране, но представить за этим занятием Лали – невозможно.
Ознакомительная версия.
