И это ведь Шор написал ту самую веселую, язвительную пьеску "Миллиардерша приехала в социализм". О дочке греческого миллиардера и её русском муже, о неистребимых, оголтелых мещанках, чьи мужья ходят в членах Союза писателей и считаются "учителями народа, сеятелями доброго, вечного". Где смешно описывалось, как все эти "борцы с корыстолюбием, за высокую нравственность" перегрызлись друг с другом и даже передрались, чтобы только, оттолкнув собрата по перу, вселиться в шикарный дом в Безбожном переулке.
Теперь Нина Николаевна, мать Дарьи... Тут сложнее. Она и Наталья из Моршанска. И все-таки Ниночка не была откровенна со своей подругой. Хотя доверчива как коза. Но и талантлива. Конечно, это не Марина Цветаева, но... Она училась в литературном. Здесь числилась в перспективных. Однажды к ним в институт пожаловал Сам Михайлов. Она, вся такая кудрявенькая, глазастенькая, светленькая, читала при нем свои такие же непорочные, детские, забавные стихи... Он ей аплодировал. Он сказал, что возьмет её на какое-то совещание детских писателей в Прагу. И взял. И всю дорогу не спускал с неё ласкового взгляда...
Она, наивная, решила, что нравится ему, потому что он видит в ней поэтический дар. Провинциальная простушка даже не догадывалась, что это обычный способ маститых творцов-жеребцов заполучить свежую девочку в постель - поехать с ней в командировку... Там он обычно входил в номер к приглянувшейся красотке с букетом цветов, вином, виноградом и кучей веселых историй... Красавицы, обычно только мечтавшие о хрустальных огнях, охапках роз, бутылках с золотыми горлышками и нежных поцелуях рук и каждого пальчика в отдельности, о клятве и восторженных словах - "единственная! Прекрасная! Чудесная! Счастье мое! Наконец-то я нашел, что искал!", сдавались легко... Им казалось, что это "кино" будет длиться и длиться...
Обычно же Михайлов почти сразу, после двух-трех ночей, отходил от очередной "прихихешки" в сторону. Покупал ей дорогую шубу, колечко и отходил... И умные прихихешки все понимали и не надоедали... А глупые продолжали глядеть на "мэтра" снизу вверх и терялись в догадках... Ведь так, вроде, красиво, романтично все началось... Он же столько нежных слов наговорил! Стихи читал! На коленях стоял!
Нина Никандрова оказалась из таких. Она ничего не поняла. Кроме одного - полюбила Владимира Сергеевича от всей души. И до такой степени, что когда он, тертый калач, принес ей дорогую шубу - отступного, она гордо от неё отказалась:
- Я не ради шубы! Заберите! Эта шуба пачкает наши отношения...
И он вынужден был шубу забрать и даже пообещал:
- Подожди, я постараюсь как можно скорее развестись с женой... и тогда... Я, видишь ли, женился сгоряча...
Она опять смирилась. Ей, дуре, набитой провинциальным доверием к словам "большого" писателя-орденоносца, с которым сам Генсек здоровается за руку, хотелось думать о нем только красиво.
Но шли месяцы - и ничего не происходило. Михайлов исчезал то на какой-то конференции, то на фестивале, то на партсъезде... Нина надеялась и верила и носила под сердцем доказательство своей веры и любви - ребенка.
Все кончилось тем, что она родила сына Виктора... А Михайлов взял у государства и дал ей квартиру. И как-то сам пришел к ней на эту квартиру, где читал ей Блока и Есенина, и выпили, что жизнь, увы, так устроена, не знаешь, что можешь, что нет, и что ждет завтра... Он с горечью рассказал ей, как много страдал и страдает от людской зависти и... попросил её написать статью.. о роли детской литературы в нравственном воспитании подрастающего поколения. Он сказал, что настоящий его друг - одна она и что ему сейчас крайне нужно даже не одну статью, а сборник статей о детях, потому что ЦК КПСС принял соответствующее постановление и ему надо бы "отметиться на этом фоне"...
С тех пор она и писала все статьи о детях, их взаимоотношениях с книгами, родителями и моралью. А Михайлов только ставил свою подпись.
Как понять, чем он её так уж заворожил? Но заворожил. Она не порвала с ним отношений даже тогда, когда он вдруг женился на её подруге Наталье. Опять он, значит, навешал ей какие-то ватрушек на уши. И, видно, от тоски, от одиночества решила, как это делают многие женщины, выбить клин клином и пошла на зов младшего научного сотрудника с прелестными темно-зелеными глазами и ресницами как у куклы. Он боготворил её. Он никак не мог взять в толк, откуда она черпает свой дар рифмовать строчки... Он, получающий небольшую зарплату, старался помогать ей по дому, с охотой стоял в очередях, а когда родилась Дарья - сам по ночам вставал к ней и пеленал...
Почему же совсем не глупая, хотя и доверчивая, детская писательница Никандрова не возненавидела обманщика и совратителя Михайлова? Почему она почти до конца своей жизни продолжала помогать ему, то есть писала за него?
Должно быть, потому, что он, если хотел, умел быть гипнотически обаятельным. Высокий, статный, легкий на ходу, приветливый, учтивый, он выгодно отличался от массы корявеньких мужичков, уже по виду импотентов с многолетним стажем. Они, убогие, пребывали в вечно раздраженном состоянии, а если пили, то непременно до упора, а напившись, раскрепостившись, начинали куражиться друг перед другом... И легко наживали врагов. Михайлов никого никогда не оскорбил. Он чутко улавливал сдвиги времени и нравов. Он ни разу нигде не пискнул при Советах, что дворянин, что верующий. Конечно, то все знали, кому положено знать. Но Владимира Сергеевича не трогали... Напротив, его приглашали на те приемы, где наша разведка вела свои дела... Для антуража приглашали, как и известных балерин, художников, скульпторов... И только когда началась перестройка, он вдруг огласил окрестности признанием: "Я - дворянин! Мои предки служили Екатерине!" И на одной из своих книг изобразил родовой герб: дубовая ветвь, лошадиная голова, белый голубок на зеленом фоне. О плачьте-рыдайте от зависти, пролетарии и крестьяне со всеми своими потомками! Но ведь, однако, не стал прилюдно рвать и сжигать свой партийный билет... И ведь правильно: мало ли... История - тетка непредсказуемая. А привилегии, как известно, у тех, кто текущую власть целует в зад, кто входит в "мощную стаю", у кого есть "группы скандирования" на радио, телевидении. "Стая" способна "раскрутить" любую бездарь. Тут "правдолюбец" Андрей Мартынов ничуть не ошибся, его анализ верен на все сто процентов. Но про него чуть позже. Ты не устал меня слушать?
- Нисколько. Чем дальше, тем любопытнее. Хотя, каюсь, для меня лично не такое уж глобальное открытие, что некий ловкач обирает других, присваивает чужие мысли, идеи, талант. У нас в медицине сколько диссертаций, в том числе и докторских, написано вовсе не авторами, а теми же безвестными "неграми"" и тоже всю жизнь при регалиях и привилегиях. Чем мне проще на "загнивающем" Западе? Тем, что здесь ты весь на просвет и если умеешь что-то делать всерьез - значит, действительно, умеешь. Нет - на помойку.
- Но для меня это, представь, было открытием... Чтоб такие толстые тома, и один за другим - и все это "негритянская" работа, хотя золотом по коленкору "Владимир Михайлов"... Потом-то я узнаю, что таких "звездных" имен среди писателей сколько хочешь. И в советское время на них горбатились другие, и сейчас горбатятся.
- Как ни крути, Танечка моя, а деньги решают все. Деньги и безвыходность, когда тебя забили в угол нужда, нехватки... Хотя тем же "неграм" можно прочесть проповедь насчет того, как нехорошо-то они поступали, предавая себя, созидая фальшивого "классика"... Но я бы лично не стал этим заниматься. Я не забыл, как с голодухи украл с лотка булку... Как меня стыдили в милиции... А мать дома в истерике - отец ушел... Потом из пионеров исключали за этот проступок, "позорящий честь пионерской организации", и все, даже мои дружки-дружочки, подняли ручки "за"... Но мы отвлеклись. У нас с тобой тема на сегодня куда круче. Весь внимание.
- Дай я тебя поцелую, - сказала я.
- За что вдруг и отчего вдруг?
- За то... Мы же в Париже, а тут, как известно, то и дело целуются... Тем более когда сияет полная золотая луна... А знаешь, кто первым дал сигнал к убийствам? Можно сказать, подстрекнул? Даже не пробуй, все равно не догадаешься. Тихая, наивная, кроткая поэтесса Нина Николаевна Никандрова. Упал в обморок?
- Упал.
- Дело было так. Они вместе с Пестряковым и Шором решили после похорон Михайлова посидеть, помянуть. Их же, мелких людишек, Ирина Аксельрод не позвала в ресторан. Регалии у них не те. В ресторане поминали персоны крупнокалиберные: секретари Союза писателей, высокие чиновники и тому подобное.
А эти решили сами по себе. И поехали на ближнюю к Москве дачу, к Пестрякову. И там пооткровенничали насчет "самобытного таланта" Владимира Сергеевича. Они и прежде подозревали друг в друге верных "помощников" Михайлова, а тут, под водочку, и распустили языки. А много ли той водочки для этого требовалось великой труженице и трезвеннице Нине Николаевне? Она так раскисла, что позвонила сыну, чтоб приехал и забрал её.
