— На ремонт? — спросил, вцепившись в меня голубыми наглыми глазами.
— В мастерскую.
— Поезжай за мной. «Семерка», завывая, задним ходом попятилась в ту же щель, откуда появилась, и я двинулась следом, наблюдая, как она на полном газу рыскает из стороны в сторону.
«Лихачество на небольшой высоте даст возможность друзьям и близким отнести цветы на вашу могилу» — фраза из пособия для пилотов начала века. Ее надо писать на ладонях таких вот любителей рысистой езды.
— ..Будешь загонять? — спросили меня о машине.
— Нужды пока нет, — ответила я.
После снежного блеска глаза не сразу привыкли к освещению мастерской, а когда это произошло, оказалось, что она освещена неплохо — люминесцентными светильниками на стенах и потолке.
— Ну и хорошо. Работяги все уже ушли.
Говоривший со мной был недомерком — по плечо мне, не более. Толстый свитер из серой ангорки мешком отвисал с его впалой груди, а рот был полон стальных, блестящих зубов.
Три или четыре стандартных гаража, объединенные в общее помещение сносом перегородок. Серомозаичный пол, стены, выложенные белым и черным кафелем. Смотровая яма, два станка, автоподъемник и рабочие столы вдоль стен. В торце крутая и узкая металлическая лестница ведет вверх, на крышу или неведомо куда. В мастерской не холодно и чисто, как в больнице.
— Похоже, о ней Валерка звонил? Этот имел остриженную наголо, с выпирающим вперед лбом голову. Кожаная безрукавка, надетая на голое тело, подчеркивала объемы накачанных до безобразия мышц.
«Паша Ява?» — подумала я, но, взглянув на его дебиловатое лицо с крошечным вздернутым носом и пустыми глазами, усомнилась.
«Бык!» — определила я и не ошиблась на сей раз.
— Да, Лобан, о ней!
Мой лихач в углу, у раковины, держал руки под струей теплой воды. Отогревал?
Подошел Фиксатый, подал вперед и вверх треугольную голову и пристально, как-то даже пронзительно глянул мне в глаза и тут же отвернулся.
— Ве-едьма! — протянул он с издевкой.
— Иванова! — поправила я его, почувствовав подступающее раздражение. — Татьяна!
Не этому недомерку вот так, запросто, называть мою кличку.
Сбоку всхрапнул коротким смешком Лобан.
— В сауне у Геннадьича вчера новую шлюшку пробовали. Тоже Татьяна.
В поведении этих людей возможны самые неожиданные выверты, и звонок Жукова, при всей высказанной им благожелательности, мог иметь характер, противоположный нужному. Тогда по-казушная злоба Фиксатого и издевка Лобана не просто проверка на прочность, традиционная в мелкоуголовной среде, а нечто большее. В самом деле, хорошенькая женщина, в уединенном месте, без свидетелей.
Я медленно расстегнула куртку, стеснявшую движения рук. Хорошо бы еще от сапожек избавиться, чтобы при необходимости пустить в ход ноги, без опасения покалечить противника.
Противник здесь — Лобан, если Фиксатый не специалист по использованию в сшибке жестких, острых или гибких предметов, способных компенсировать его физическую хилость.
К Лобану я и повернулась. Все трое с интересом наблюдали за мной.
— Не всех Татьян можно пробовать в качестве шлюшек в сауне у Геннадьича! — проговорила я назидательно, перемещаясь так, чтобы Фиксатый тоже был в поле зрения.
— А если не в сауне? — Лобан с готовностью воспользовался предоставленной мной возможностью для обострения ситуации,
— Где же? — спросила я, делая легкий шажок к нему.
— Здесь! — вкрадчиво ответил он и растянул рот в мерзкой ухмылке.
Еще движение — и пальцем в ямку между ключицами, потому что его солнечное сплетение можно пробить только пяткой, а я пока не знаю скорости его реакции.
Краем глаза вижу, как пятится от нас Фиксатый.
— Атас!
Лихач отряхнул воду с рук и закрутил кран.
— Не дело, мужики!
— Ну, почему же? — Лобан лениво протянул бревнообразную руку к моей голове, я отклонилась на сантиметр, не более, но этого оказалось достаточно, чтобы его пальцы прошли мимо.
— Атас, я сказал!
Вовремя он сказал, потому что палец мой уже достаточно окаменел для прободения щитовидки этого качка.
— Ла-адно! — протянул он с сожалением и, повернувшись, направился к верстаку, на котором, как я заметила только сейчас, среди разбросанного на газете рыбьего мусора, стояла батарея пивных бутылок.
— Ява! — обратилась я к Лихачу.
— Почему не Паша? — ответил он.
— Хорошо, Паша, если я Татьяна, а не Ведьма.
Расстегнутая рубаха позволила увидеть татуировку на его груди — собор с куполами, а на пальцах правой руки синели три «зоновских» перстня.
Вот тебе и паренек!
— Ты откуда со Скарабеем знакома? Он позвонил и попросил за тебя, как за родную. Таких, как ты, у него отродясь не было. А? — Его негромкий голос гулко звучал в пустом помещении. — Пива хочешь?
Я, отказываясь, покачала головой.
Ява подошел к соратникам, занятым запрокидыванием бутылок донышками кверху.
— А чайку? Только чифирь у нас. Разбавить?
— Немного.
Я подошла к ним, уселась рядом с Фиксатым на предложенную Явой табуретку.
— Ты что, Паш, она же долг ювелира снять требует! — пробубнил Фиксатый, вороша рыбьи очистки.
— Да нет, мужики, — Ява слил в стакан заварку, добавил кипятка из стеклянной, накрытой фанеркой банки, протянул мне, — не долг, а срок отодвинуть.
— А на фиг нам это надо? — спросил Лобан.
— Сейчас Татьяна объяснит.
Ява шумно глотнул пива из горлышка.
— Она детектив, объяснять умеет.
Чай здесь заваривали хорошо.
— Филипповой платить сейчас нечем, — сообщила я, прихлебывая обжигающий, слегка вяжущий во рту напиток.
— Иди ты! — возмутился Лобан.
— Это так! — глянула я на него. — А платить она не отказывается. Имущество продаст и отдаст долги.
— Бардак! — не верил Лобан. — Скажи?
— Ага! — согласился Фиксатый, разглядывая меня с прежней неприязнью. — Имущество продаст и из города смоется.
— Хватит вам дуру гнать! — Судя по выражению лица, пиво Лобану попалось кислое. — Денег у ней больше, чем у нас всех вместе! С таким-то папашей! Что? Грабанули их, ах ты, обездолили!
— Не отказывается она платить! — прервал Ява его косноязычное возмущение. — А то, что из города может дернуть, так пусть! — Он поставил опустевшую бутылку на стол и потянулся за следующей. — Пусть! Ведь бабки тогда Татьяна отдаст. Да?
Я кивнула:
— Рискну.
— Чем же она отвечает, непонятно мне! — не унимался Лобан.
— Чем? — спросил меня Ява. Хорошо, что я обдумала этот вопрос заранее, по пути сюда, а то сейчас быть бы мне в растерянности. Не сбылась надежда, что минет меня чаша сия.
— Машиной, — ответила я.
— Оно тебе надо? — чуть не через плечо глянул на меня Ява.
— У меня свой расклад в этом деле. Это было сказано удачно — на их языке, и они меня поняли. И страсти улеглись сами собой, между двумя очередными глотками, и я успокоилась, отставила в сторону свою психологическую ширму — стакан с недопитым чаем.
— Эх, если б не Скарабей! — закуривая, мечтательно промолвил Лобан.
Фиксатый, будто включили его, опять взъерепенился:
— И какой же срок ты назначишь? Ява положил ему руку на плечо, сдерживая, но не сказал ничего, ждал, что отвечу.
«Срок я определю, мужики. Но приложу все силы, чтобы вам с меня ничего не обломилось!» Вспомнила выпавшее на костях, подумала: «Да, срок я назову!»
— Так как? — спросил Ява, на этот раз не оборачиваясь, и добавил:
— И не говори, что мы на тебя давим, да? Сама все решаешь.
— Да! — отвечаю я. — А срок… Как мой расклад выпадет? Неделю — мало, месяц — много. А может, вообще несколько дней.
Ну и дела, сама в кабалу к бандитам лезу! К Лобану — свинье уголовной!
— Филипповой два дня дали, сегодня — первый.
— Неделя, — подытоживает Ява, — семь дней, и не больше.
Что мне оставалось, ходатаю по чужим делам?
— Согласна.
— Подписалась! — поставил точку Ява. — Заметано!
Дело было сделано, задерживаться не имело смысла, удовольствия от общения с этой компанией я не испытывала, поэтому поспешила откланяться. Возражений не последовало.
Я взялась уже за ручку двери в воротах и вдруг услышала сзади:
— Проводи, будь вежлив! Сволочь Паша. Ведь знает, что добром это провожание не закончится. Его что, досада разобрала за собственную вежливость?
Вышла на улицу, слушая медвежьи шаги за спиной. Расстегиваться вторично пришлось на ходу.
Хоть я и не спешила, Лобан догнал меня уже у самой машины.
— Погоди, Ведьма!
Я повернулась к нему. Сзади — машина, маневра — никакого. Его голые руки и грудь под незастегнутой безрукавкой на морозе смотрелись странно.
— Чего тебе, Лобан? Все обговорили.
— Не все!
Он смотрел на меня сверху вниз, искоса и явно намеревался играть, как кот с мышью.
— Так что ты там против сауны-то имела? Или святую из себя корчишь, девочку нетронутую?
