— И что же было дальше? — спросила я.
— Мы досняли фильм, — сказал Овалов, — получили свои деньги и разбежались. Я, кажется, уехал потом во Флориду.
— А как назывался фильм?
— Ей-богу, не помню, — ответил Овалов. — Даже не знаю, вышел ли он потом на экраны. Режиссером был Деннис Хоппер, а у него тогда был трудный период в биографии.
Я подняла бровь и недоверчиво осведомилась:
— Значит, слухи о твоем отъезде на Запад — правда? Почему же я ничего не слышала о фильмах с твоим участием?
Овалов озорно сощурился и сказал, улыбаясь, без всякого сожаления:
— Но я же не Николсон и не Дастин Хоффман. Я даже не Чак Норрис, к сожалению. Там снимается масса кинопродукции. Что-то специально для Латинской Америки, что-то для Японии, а что-то — сразу в корзину. Уверяю тебя, лавров я не снискал. Зато кое-что повидал и кое-что скопил. По крайней мере, я спокоен за свое будущее.
Я посмотрела на своего спутника с невольным уважением. Все-таки за ним была не только внешность, не только старая легенда. За ним, оказывается, была яркая, необыкновенная жизнь, целый мир, полный побед и разочарований, к которым он относится с одинаковым спокойствием и иронией. На минуту меня опять охватило чувство необыкновенного умиротворения и покоя — как в первый вечер.
Мы незаметно добрались до городского парка. За чугунной оградой чернели тени старинных деревьев, горели огни и звучала музыка. По аллеям прогуливались веселые компании. Слышался смех и возбужденные голоса. Кажется, я ошиблась, и в этом глухом уголке ночная жизнь била ключом.
У входа в парк стоял ярко освещенный киоск, в котором торговали цветами. Овалов немедленно загорелся и купил три красные розы.
— Мадемуазель, — церемонно сказал он, протягивая мне букет. — Позвольте мне, в знак вечной благодарности и любви…
— В Персии роза считалась символом любви безответной! — строго заметила я.
— Персидские сказки! — уверенно возразил Овалов и, подхватив меня под руку, провозгласил: — Мы направляемся туда, где гремит музыка и мерцают огни!
Мы пошли в глубь парка. Вокруг оранжевых фонарей, освещавших пешеходные дорожки, весело кружились ночные мотыльки. От жасминовых кустов тянуло прохладой. Стайки очаровательных девушек-подростков с вызывающе-независимым видом курили на ходу длинные пахучие сигареты. Овалов, сдвинув шляпу на затылок, поглядывал вокруг с нескрываемым удовольствием и восхищением, как романтический герой из фильма о пилотах-бомбардировщиках, которые улетают и возвращаются, возвращаются и снова улетают, чтобы наконец бесследно сгинуть где-нибудь над ночным Ла-Маншем, оставив своих девушек в слезах и вечной надежде.
Мы перешли горбатый мостик, перекинутый через протоку, соединяющую два больших черных пруда. Несмотря на поздний час, над лодочной станцией зазывно горели разноцветные гирлянды, и любители ночных катаний отважно грузились в плоскодонки, невзирая на жеманные взвизгивания своих спутниц. Кажется, рыночные отношения и здесь оттеснили в сторону соображения безопасности.
— Мы непременно избороздим эти просторы! — объявил Овалов. — В хрупком утлом челне! С надеждой высматривая вдалеке спасительный берег. Но сначала мы выпьем шампанского!
Он потащил меня дальше, и вскоре мы вышли к ресторанчику, расположенному прямо под открытым небом. Десятка два столиков, над которыми тянулись цепочки горящих китайских фонариков, были заняты разодетыми шумными компаниями. Я заметила, что самым популярным напитком здесь было пиво.
Нам повезло. Едва мы появились на освещенном пятачке ресторана, одна из компаний как раз освободила столик. Расторопный официант быстро унес посуду. Овалов усадил меня и торжественно заказал шампанское. Женщины, сидящие за соседними столиками, откровенно рассматривали его. Он в ответ только усмехался и заговорщицки мне подмигивал.
Вместо шампанского нам принесли итальянское игристое вино. Овалов очень похоже изобразил возмущение знатока.
— Но вы же знаете, — терпеливо объяснил официант, — что никакого шампанского, кроме французского, в природе не существует. А мы такое не держим — невыгодно. У нас в основном спрашивают пиво.
Овалов обреченно махнул рукой, и официант откупорил бутылку. Некоторое время мы пили ледяное вино и смотрели друг на друга.
— Я никогда не встречал такой, как ты, — сказал Овалов. — И хотелось бы соврать, что встречал, но нет — не довелось.
— Это хорошо или плохо? — поинтересовалась я. — И что из этого следует?
— Встреча — это всегда хорошо, — серьезно ответил Овалов. — Встречи — это единственное настоящее богатство. Это значит — жизнь твоя полна, сердце бьется, и ты перестаешь бояться завтрашнего дня. А что из этого следует? — Он пожал плечами. — К сожалению, как раз ничего и не следует. Потому-то и завтрашние дни до сих пор не отменили.
Мне не очень понравилась эта сентенция. Овалов заметил мое настроение и шепнул:
— Не печалься! Я попробую развеселить тебя. Сейчас покажу тебе, что чувствует человек, который только что встретил чудесную девушку и переполнен счастьем по самые уши.
Он вдруг вскочил и куда-то исчез. Кажется, он скрылся в павильоне, откуда появлялись кушанья и напитки. Я отпила из бокала и огляделась по сторонам. Возле павильона был расположен небольшой дощатый помост, служивший, видимо, эстрадной площадкой. Наверное, в иные дни здесь выступали какие-то нанятые музыканты. Сегодня музыкантов не было, а на помосте стояли две массивные колонки, из которых гремела музыка.
В соответствии с современными запросами музыка была блатной. Под непритязательный кабацкий аккомпанемент мужественный баритон в очередной раз жаловался на коварную бабу, неверных друзей и вообще на судьбу-индейку. Сама я пропускаю такую музыку мимо ушей, но, кажется, значительная часть присутствующих сочувствовала баритону, потому что, когда пение вдруг оборвалось, с разных сторон раздались протестующие голоса, а один из любителей пива, изрядно уже нагрузившийся, даже поднялся, угрожающе размахивая багровыми ручищами, но более рассудительные товарищи усадили его обратно.
Я внимательно осмотрела всю публику, но, к счастью, знакомых физиономий не обнаружила и демарш пьяного оставила без внимания. Меня больше беспокоило затянувшееся отсутствие Овалова. Я уже собиралась отправляться на поиски, как вдруг в динамиках опять загремела музыка, и сразу же вслед за этим появился мой спутник. Собственной персоной.
Но как он появился! Теперь это была самба. Зажигательная экзотическая мелодия взорвала ночь и рассыпалась над головами, как фейерверк, Овалов с преувеличенно серьезной миной на лице, в шляпе, лихо надвинутой на правую бровь, ни на кого не глядя, легким звенящим шагом взбежал на помост и стал танцевать.
Сначала меня взяла досада — все это мне показалось тщеславием актера, который по поводу и без повода старается продемонстрировать вам все грани своего таланта. Но не прошло и минуты, как я была захвачена этим танцем — я даже забыла, где нахожусь. Он танцевал как дьявол. Никогда мне не доводилось видеть ничего подобного — эти па, пируэты, поклоны и повороты гибкого, сильного мужского тела были наполнены такой страстью, исступлением, одиночеством, что становилось страшно. Лица присутствующих все до единого постепенно обратились к грохочущему помосту, и легкое любопытство, написанное на них, сменилось напряженным вниманием и удивлением. Еще через некоторое время раздались дружные аплодисменты, а из-за столика вдруг поднялась статная женщина в длинном черном платье и, решительно взойдя на помост, присоединилась к танцу.
Женщина, видимо, профессионально занималась бальными танцами и не ударила в грязь лицом. Но она лишь не испортила танец — и только. Это все равно оставался танец одиночки.
Меня отвлекли. За наш столик неожиданно подсел незнакомый крепкий мужчина лет пятидесяти в темном костюме-тройке с отливом. Левую скулу мужчины пересекал небольшой белый шрам.
— Вы разрешите? — произнес он, изо всех сил стараясь производить впечатление светского человека.
Я пожала плечами. Мое разрешение все равно запоздало. Я даже не заметила, откуда он подошел. Мужчина пристально оглядел меня и, кивнув в сторону эстрады, сказал:
— Мастерски танцуют, а? — и, протянув мне распечатанную пачку «Ротманс», снова спросил: — Ваш друг — артист?
— Все вы — артисты, — без выражения откликнулась я.
Мужчина усмехнулся и спрятал пачку, которую я оставила без внимания.
— Пожалуй, вы правы, — согласился он и, помолчав, добавил: — Только некоторые иной раз переигрывают, вы не находите?
— Случается, — равнодушно сказала я. — А вы что, интересуетесь артистами?
Мужчина встал и сдержанно поклонился.
— Не всеми, — ответил он.
