Ознакомительная версия.
Она принесла из маминой спальни электрическую батарею и установила ее на кухне, под самым окном. После этого стало возможным сварить кофе, не кутаясь в верхнюю одежду. Через десять минут кухня нагрелась так, что Маше стало почти жарко. Она присела с чашкой кофе к столу, придвинув к себе кипу иллюстрированных журналов, одну из десятков, валяющихся тут и там, по всем углам маленькой квартиры. Сколько девушка себя помнила, она не выбросила ни одного журнала, о чем бы он ни был – о моде, о спорте или об интерьерах. Маша не любила избавляться даже от старых телепрограмм и, защищая от матери и брата пыльные неподъемные пачки, настаивала, что там попадаются очень интересные фотографии. Это было странное и не всегда удобное хобби, которое, впрочем, часто помогало Маше в ее работе. Создавая кукол, она нередко черпала вдохновение именно в старых журналах, воплощая встреченные там лица в глине, фарфоре или ткани. Маша считала, что именно этот подход и принес успех ее произведениям, выделив их среди моря других авторских кукол. Она никогда не вдохновлялась абстрактной фантазией или сказочным персонажем, у ее кукол были реальные прототипы среди живых или недавно живших людей, и даже если зрители не догадывались об этом, то бессознательно ощущали, что перед ними некие портреты.
Рассматривая картинки, девушка невольно отвлеклась от мрачных мыслей, ей стало легче, она даже заулыбалась, снова встретив фотографию, которая не давала ей покоя уже вторую неделю. Теннисистка стояла на корте, готовясь к подаче, сжимая в одной руке ракетку, в другой мячик. Загорелое лицо насуплено, ярко-голубые глаза смотрят недоверчиво и напряженно. Спортсменка стояла в абсолютно статичной позе, обдумывая удар, но ее тело было похоже на скрученную пружину, готовую разжаться в любой момент, чтобы обрушиться на противника.
«А что, сделаю-ка я теннисистку. – Косясь на снимок, Маша допивала вторую чашку кофе. – Пусть обвиняют в конъюнктуре, переживу! Балерин делают тысячами, это высокий жанр, это можно. А теннисистку почему-то нельзя, позор! Будто я звезду нашей эстрады собираюсь “изваять”!»
Отложив спортивный журнал в сторону, девушка принялась исследовать бумажные залежи, скопившиеся в углу за холодильником. Ей помнилось, что там могло найтись кое-что по нужной тематике. Чихая от поднявшейся пыли, Маша вытащила на середину кухни увесистые кипы, к которым никто не прикасался последние года два. Ревизия могла занять весь день, и девушка решила приступить к делу немедленно. Собственно, у нее была другая работа, более срочная, хотя менее интересная. За этот заказ к тому же обязательно заплатили бы, а вот теннисистку предстояло не только сделать, но и продать… И все же Маша выбрала ее. Мастеря очередную старорежимную барышню в кудряшках, она заняла бы только руки, не голову, а значит, снова впала бы в депрессию. Делать подобных кукол она могла бы и во сне, столько их уже прошло через ее рабочий стол! «А тут, по крайней мере, будет о чем подумать!» – Маша склонилась над журналами и смахнула пушистую буроватую пыль. На полу что-то зазвенело – девушка не заметила нескольких мелких осколков стекла, валявшихся на пачке. «Еще год буду выгребать! И кому понадобилось разбивать окно?!»
Она хотела уже принести совок и веник, чтобы убрать осколки, но ее взгляд остановился на маленьком предмете, притулившемся под самой кипой пыльной бумаги. Маша смахнула его на пол вместе со стеклом и заметила только сейчас. Удивленно нахмурившись, девушка двумя пальцами подобрала с пола серебристый ключик на ярком брелоке, показавшемся ей сперва сделанным из пластика. Однако, поднеся его к глазам, Маша безошибочно узнала кораллы из своего браслета – точную их копию. Ключик крепился на подвеске из двух серебряных звеньев, в каждое из которых был вставлен карминово-красный, оформленный в виде квадратной пластины коралл. Рисунок оправы был точно такой, как на браслете, камни того же размера, и с обратной стороны они тоже были оставлены необработанными.
В первую минуту она поддалась панике – ей почудилось, что это часть браслета, непонятно каким образом порвавшегося и разлетевшегося на части. Однако, припомнив подробности вчерашнего вечера, Маша взяла себя в руки. «Не может быть, чтобы браслет порвался! Я передала его Анжеле вовсе не здесь, а на пороге, и он был совершенно цел!»
Однако подвеска с ключиком, несомненно, имела прямое отношение к браслету – будучи художницей, девушка даже не сомневалась в этом. Браслет и подвеска были выполнены в едином стиле, явно по эскизам одного мастера, а может, и одной рукой. Она представила их вместе и даже в воображении убедилась, что вызывающая массивность браслета только выиграла бы рядом с подвеской. Тогда украшение окончательно приобрело бы средневековый колорит.
Проблема была только в том, что, когда они с братом вскрыли банковскую ячейку, подвеска к браслету не прилагалась, и ее появление в кухне, в пыльном углу за холодильником, среди старых журналов и свежих осколков, объяснению не поддавалось. «Может быть, мама спрятала… – терялась в догадках девушка, теребя в пальцах серебряные звенья подвески. – Браслет в банк, а это – где пришлось… Да нет, чего ради тогда оплачивать ячейку?! А если не мама, то как это вообще сюда попало?!»
Неожиданно резкий лай собаки заставил ее вздрогнуть и повернуться к окну. Так как стекла не было, звуки со двора доносились с неприятной отчетливостью, куртка, игравшая роль барьера, лишь скрывала Машу от посторонних взглядов, да и то относительно. «А вообще, странно, уже десять часов, а все еще будто спят. Только-только собачники выходят. Воскресенье, что ли?» Взглянув на календарь, девушка убедилась в своей догадке и одновременно поняла две вещи.
Первое – поскольку в воскресенье Андрею незачем было являться на работу раньше часа дня, его ранний визит становился совсем уж удивительным.
Второе пришло ей в голову, когда ее взгляд остановился на половинке кирпича, все еще лежавшей под окном, рядом с плитой. Вчера она не решилась его тронуть, думая показать кому-нибудь, куда упал камень. Но теперь, заметив его, девушка вдруг поняла, что может попытаться обосновать сразу два необъяснимых факта. «Непонятно, зачем разбили мне окно, откуда-то взялась подвеска… А если окно разбили, чтобы ее подкинуть?!»
Она снова обшарила угол за холодильником, надеясь найти какое-нибудь подтверждение своей версии, но выгребла оттуда только ком бурой пыли, несколько обгоревших спичек и леденец без обертки. Отбросив веник, Маша сжала подвеску в кулаке, словно пытаясь убедиться в ее реальности и не дать ей исчезнуть самой по себе – так же, как появилась.
«Браслет мне подарила мама, – прислушиваясь к звукам просыпающегося двора, думала девушка. – А это – кто?! Тот, кто не хотел попадаться мне на глаза и предпочел разбить окно?!» И она порадовалась, что наступил день, потому что ночью этот вопрос мог показаться не только загадочным, но и зловещим.
После полудня неожиданно потеплело, тучи, вот уже несколько дней висевшие над городом, ушли на север. Освобожденное солнце оказалось таким жарким, что казалось, снова наступило лето. Маша давно выключила батарею и даже вынула из оконного проема куртку, решив, что на такую погоду достаточно простой занавески. Стоило ей показаться в окне, она столкнулась чуть не лицом к лицу с той самой соседкой, с которой объяснялась утром. Та с сочувственным видом кивнула:
– Что натворили, а? Неужели ночью?
– Ночью, тетя Таня, – обреченно ответила девушка, облокачиваясь на подоконник. Меньше всего ей хотелось откровенничать с этой записной сплетницей, но оставить ее вопросы без внимания было бы хуже во сто крат.
В этом она убедилась четыре года назад, когда встречалась с парнем, за которого всерьез собиралась замуж. Они с Пашей обычно прощались во дворе, идти в квартиру не имело смысла, так как уединиться там не удавалось. Комнаты у Маши не было, она спала в маминой спальне, держала вещи в комнате брата, работала там, где находился свободный угол… В общем, так было всегда, с тех самых пор, как они с братом выросли настолько, что уже не могли раздеваться друг при друге и детская комната сама собой превратилась в комнату Андрея. Маша привыкла к такому положению дел и ничего унизительного или неудобного в этом не видела. Но, когда у нее появился жених, поняла, как мала их квартирка, и ее собственные права в ней. Тогда-то они с Пашей и стали везде натыкаться на соседку с третьего этажа. Та слащаво улыбалась Маше и задавала ненужные, продиктованные ложной любезностью вопросы, вроде: «Как дела у мамы?» или: «Как Андрюша учится?» Маша отвечала отрывисто и сердито, давая понять, что общение с соседкой ее вовсе не привлекает. В самом деле, прежде та никогда не проявляла интереса ни к делам их матери, ни к учебе Андрея. Смысл ее приставаний сводился к тому, чтобы иметь возможность остановиться рядом с парочкой, застывшей в подъезде, и получше рассмотреть парня. Кончилось тем, что Татьяна Егоровна сочла себя обиженной неприветливыми ответами соседки и перестала ее подстерегать. Зато по двору поползли слухи, от которых у Маши волосы встали дыбом, когда они дошли до нее в передаче Анжелы. Выходило, что Маша встречается не то с сутенером, не то с мелким воришкой, недавно освободившимся из тюрьмы, и даже ждет от него ребенка. Мать-де не пускает парочку на порог, вот они и греются в подъездах, пугают припозднившихся жильцов и заодно присматриваются к чужим дверям, известно, для чего.
Ознакомительная версия.
