— Наверное, не знаешь? — продолжал Семен. — Так вот, пока ты спал, я взял трубку и позвонил коллегам в Толмачево, озадачил их. Они, конечно, поворчали, но обещали помочь. Вскоре перезвонили и сообщили, что бирочка наша была прикреплена к чемодану, а чемоданчик принадлежит некоему гражданину Семушкину Игорю Аркадьевичу, и прибыл этот Семушкин к нам из города на Неве субботним рейсом, в девять утра местного времени. И было у него два чемодана, даже чемоданища — общим весом под семьдесят кило!
Пока Снегирев рассказывал, сон окончательно слетел с меня.
— Работа по высшему классу! — восхитился я.
— Погоди, не перебивай, я еще не все сказал, — с ноткой гордости отозвался он. — Когда ребята мне выдали эту информацию, я им коньяк пообещал, за твой счет, разумеется, а потом совсем обнаглел и упросил их связаться с Ленинградом, выяснить, что за человек этот Игорь Аркадьевич. Ребята, конечно, обругали меня всякими нехорошими словами, но согласились, у них прямая связь есть.
Семен замолчал.
— Не томи же! — взмолился я.
— Ладно уж… Семушкин И. А. — студент одного из ленинградских вузов, вернее был студентом, в прошлом году привлекался за спекуляцию джинсами, но дело прекратили за недоказанностью, а Семушкина за пропуски занятий отчислили. Ему двадцать три года, он, как и ты, холост и тоже живет с родителями.
— Ну ты даешь! — выдохнул я.
— Да ладно, — скромно ответил Снегирев. — Спи дальше, я пойду душ приму.
22 часа 17 минут
Снегирев долго не подходил к телефону.
— Семен, ты машину отогнал в гараж?! — едва услышав его голос, крикнул я.
— Это ты, Николай?! — рявкнул он. — Ты что, сдурел?! Я же тебе русским языком сказал: я в ванной, душ принимаю…
— Не шуми, очень тебя прошу!
— Ты же знаешь, до зимы я машину под окнами держу, — уже спокойнее ответил Семен.
— Заводи машину, я бегу к тебе! Все остальное потом!
Мое напряжение передалось Снегиреву, и он ответил:
— Я уже вышел!
Позвонив в райотдел, я попросил дежурного срочно направить передвижную милицейскую группу по указанному мной адресу, кубарем скатился по лестнице, не дожидаясь лифта, выскочил из подъезда и побежал по направлению к дому Семена. Свет фар ослепил меня. Взвизгнули тормоза, распахнулась дверца.
— Куда?! — бросил Снегирев.
Упав на сиденье, я назвал адрес. «Запорожец» рванулся в темноту.
— К Мишину, что ли? — спросил Семен, проскакивая на красный свет. — Так я завтра к нему собирался.
Я молча кивнул. Сейчас не хотелось ни о чем говорить. Машина вырулила к дому номер пять. В первом подъезде света не было. Я бросился из «Запорожца», успев крикнуть Снегиреву:
— Будь осторожнее!
Рванулся в подъезд. Семен за мной. Хорошо, что выключатель оказался слева, я стал искать его именно там. Ярко вспыхнула лампа. На площадке первого этажа…
Но в этот момент я увидел холодные злые глаза и светлую полоску лезвия.
— Руки к стене! Не двигаться! Буду стрелять! — заорал над самым моим ухом Семен, еще утром сдавший пистолет.
Я кинулся к Семушкину и выбил нож.
Рядом стоял побелевший, с затравленными глазами Митя Мишин.
Раздалось завывание милицейской сирены, и в подъезд ворвались два молоденьких белобрысых сержанта. Я показал глазами на отскочившего к стене Семушкина, и они, быстро подхватив его под руки, вывели из подъезда.
— В отдел его, мы будем позже, — кинул я вслед.
22 часа 33 минуты
На город спускалась ночь. Изредка хлопали двери подъездов. Последние прохожие возвращались домой. Город погружался в сон. Мы молча стояли на крыльце и курили.
— Николай, объясни, как это тебе пришло в голову? — затушив сигарету, спросил Семен.
Я не знал, что ответить, как объяснить то внезапное внутреннее озарение, когда напряженная работа мозга, неоднократное сопоставление фактов приводит к единственно верному решению? Скорее всего, это и называется интуицией. Я знал одно — последним толчком послужил звонок Семена. Фамилия Семушкин заставила меня вспомнить и «С» на записке, и этикетку «Монтана», и то, что джинсами спекулировали и убитый Никольский, и Мишин. Я представил себе следующий ход «С». Я мог ошибиться и вызвать насмешки со стороны Снегирева, но я не имел права отбросить возникшую догадку, не проверив ее, так как мое бездействие могло стоить человеку жизни. Вот тогда-то я и бросился звонить… Но сейчас, сразу после случившегося, я не мог внятно растолковать это, и не нашел ничего лучшего, как отделаться весьма непритязательной шуткой.
— Читай Конан Дойля, — улыбнулся я. — Дедукция, Семен, дедукция…
— Ладно, Шерлок Холмс, — хлопнул меня по плечу Снегирев. — Идем к Мишину, а то он уже, наверное, заждался своего спасителя.
22 часа 41 минута
Дверь в квартиру была приоткрыта. Семен толкнул ее и пропустил меня вперед. Мишин сидел за столом, уронив голову на руки. Услышав наши шаги, он поднял ее. Лицо его все еще было бледно. С трудом разжав пересохшие губы, Мишин, еле ворочая языком, начал:
— За что он меня?.. Я же для него… я же ему… А он, он убить меня хотел! Сволочь! Подонок! — последние слова Мишин уже выкрикивал, подпрыгивая на стуле.
— Не надо истерик! Сядь! — процедил я.
Хотя сказано это было тихо, Мишин сразу обмяк и только пробормотал:
— За что? За что?..
— Надо думать, есть за что, — жестко бросил Семен.
— Нет, нет, — кинул умоляющий взгляд Мишин, — я ему ничего плохого не сделал!
Мы промолчали.
— Вы все знаете?! — горестно вздохнув, он сам же ответил: — Конечно, знаете. Иначе, зачем бы вы здесь оказались?
Видимо, он решил, что нам все известно о его делишках, и мы приехали только за тем, чтобы задержать его за спекуляцию, и случайно спасли ему жизнь. Разубеждать Мишина мы не стали.
— Мы, Дмитрий, многое знаем. Но лучше будет, если ты сам все расскажешь, — сказал Снегирев.
— Да, так будет гораздо лучше, — подтвердил я.
Он внимательно смотрел на нас, решая что-то для себя, и вдруг неожиданно вскочил и выбежал из комнаты. Мы бросились было за ним, но он тут же вернулся назад. В трясущихся руках Мишин держал большой чемодан. Лицо Дмитрия покрылось испариной, негнущимися пальцами он с трудом справился с замками, резко откинул крышку и швырнул чемодан на середину комнаты.
— Вы за этим приехали?! — выдавил он. За распахнутой дверью виднелся еще один такой же чемодан.
Мы переглянулись. Снегирев поднял выпавший из чемодана пакет, покрутил его в руках и сообщил:
— «Монтана».
— Дмитрий, — обратился я к Мишину.
Он вздрогнул и посмотрел на меня так, будто от моих дальнейших слов зависит его жизнь.
— Дмитрий, — повторил я, — поскольку ты сам, добровольно, — я сделал ударение на слове «добровольно», — выдал нам предмет спекуляции, мы сейчас все официально оформим… Дай-ка мне пару листков бумаги.
— Бумагу? — непонимающе уставился Мишин, потом чуть не бегом кинулся к секретеру, открыл дверцу и стал беспорядочно выкидывать на стоящий рядом стул документы, фотографии, паспорта на бытовую технику и, наконец, извлек пачку писчей бумаги. — Хватит?
Я улыбнулся:
— Хватит…
Закончив писать, я протянул протокол Мишину. Его руки никак не могли успокоиться, и он кое-как вывел свою подпись.
— Сколько мне дадут? — пролепетал Мишин. — Только не обманывайте, скажите правду.
Я объяснил, что наказание определяется судом. Закон безжалостен к закоренелым преступникам, но, вместе с тем, гуманен к лицам, оступившимся впервые, к тем, кто еще не потерян для общества, кто раскаивается и помогает следствию в установлении истины. У Мишина был только один выход — говорить правду. Ни я, ни Снегирев не торопили события. На кухне из плохо завернутого крана капала вода.
Мишин начал говорить. Он сидел, прикрыв глаза руками, и рассказывал, рассказывал. В такие минуты перебивать нельзя.
Прошлым летом Дмитрий во время отпуска был в Ленинграде. В одном из ресторанов встретил представительного мужчину, отрекомендовавшегося, как Клюев Даниил Михайлович, искусствовед. Они понравились друг другу. Встречались еще несколько раз. Однажды искусствовед спросил, сможет ли Мишин продать в Новосибирске джинсы. Отказать своему новому знакомому Дмитрий не решился и принял предложение. Через некоторое время, уже когда Дмитрий вернулся из отпуска, в его квартиру постучал Семушкин, передал привет от Клюева и пятьдесят джинсов по сто пятьдесят рублей за штуку. Пришлось бегать по знакомым и занимать деньги, но барыш стоил того — семь с половиной тысяч! «Брошу халтурить по свадьбам и похоронам!» — обрадовался Мишин. Хмель наживы вскружил голову. Он, конечно, знал, что преступает закон, но некогда было задумываться над этим — деньги дождем сыпались в его раскрытые ладони… Раз за разом приезжал «курьер» — Игорь Семушкин. Когда его долго не было, Мишин сам звонил Клюеву… Порой среди ночи не спалось, хотелось бросить все, ведь уже куплены машина, капитальный гараж, но сил не хватило, появилась привычка иметь деньги всегда, много денег, чтобы в любой момент, засунув руку в карман, можно было ощутить их ласковый шелест. Деньги легко доставались и исчезали еще легче, будто ненасытный ветер выдувал их…
