Раньше я не очень верила, читая о рэкетирах и пытках, но теперь вдруг поняла, что Карена сначала пытали, а потом убили.
Сколько же дней меня не было? Кажется, четыре. Неужели за это время никто не побывал в квартире?
На цыпочках я обошла комнату, прикидывая, что пропало, кроме картины. Фарфор был на месте, как и мои украшения. Я дотянулась рукой до вазочки-ладьи на книжном шкафу. Запонки лежали там. Потом я обратила внимание, что тайник в секретере открыт, но я в него не заглянула. Положила запонки в сумку и ушла, стараясь ни до чего не дотрагиваться, хотя мои отпечатки могли оказаться где угодно — это же была моя квартира.
На улице я перевела дух, оглянулась и пошла к автомату. Я позвонила в милицию, сообщила о трупе и быстро повесила трубку. Я не хотела встречаться с милицией. Я им не верила, да и мое отсутствие в квартире могло вызвать ненужные расспросы. А мне надо было все обдумать, понять, зачем убили Карена. И кто позарился на Шагала?
Светило солнце, я шла выпрямившись и никого не замечала, пока не налетела на Алку.
Подружка поглядела мне в лицо и потащила в кафе, где заказала по двести граммов коньяка. Она ни о чем не расспрашивала, и я сама ей сказала:
— Карен убит, а Шагал пропал.
Она несколько секунд смотрела на меня, потом закурила.
— А что говорит милиция?
— Не знаю. Я их не видела, я вызвала их потом, когда ушла из квартиры…
— А как они туда попадут?
— Я не закрыла дверь.
— Ну, сильна… А если обчистят?
— Теперь наплевать…
— Ну, сильна… Его при тебе убили?
— Я не жила там дня три, перебралась к матери, мы с ним крупно поругались…
— Интересно, прямо как в романе, — сказала Алка жизнерадостно, но я видела, что она мучительно соображает, насколько это может оказаться для нее важным.
— Квартиру он на тебя хоть перевел?
— Да. Я там прописана. Уже два года.
Мы помолчали.
— Хорошо, что ты не бросила работу. В случае чего — не тунеядка, а личная жизнь никого не касается… Ты же совершеннолетняя, самостоятельная женщина.
Она точно подслушала мои мысли. Только я не представляла, как вернусь домой, как смогу жить в квартире, где лежал труп Карена. Холодная ярость начинала заполнять мою душу. Я хотела знать, кто это сделал, я хотела посмотреть в глаза тем подонкам и поэтому решила ничего не рассказывать в милиции. Пусть они сами разберутся в ситуации, ищут преступников, карают по закону или оправдывают, мне с ними не по дороге.
— Приютишь? — спросила я Алку.
Та кивнула без лишних слов.
— Только тебе придется уходить часа на два в день, когда будет приходить мой профессор, он девушка пугливая.
Я усмехнулась.
— Понимаешь, я не могла ему отказать, он твердо обещал после ординатуры взять меня на кафедру, а иначе мне из консультации никогда не выбраться… Бабки плывут, но нет мне от них радости, точно солому жую, когда мозги не включены…
Мы поднялись, и Алка спросила шепотом:
— Ты деньги отложила?
— Маловато.
— Но на мебель и антиквариат никто, кроме тебя, прав не имеет?
— Не знаю.
— Вы же не расписаны, все тебе и останется…
— Но у него есть дети.
— А твое какое дело? Они обеспечены папочкой наверняка до макушек.
— А если меня спросят, на какие шиши все куплено?
— На папины, ты меня поняла? А ему в Австралии плевать на все запросы…
Она была единственным человеком, который верил мне безоговорочно. Но посещения профессора меняли мой план. И я сказала, что загляну к ней попозже, а сама пошла на вокзал и уехала электричкой на дачу к другу отца, старому врачу, с которым они вместе воевали. Там меня никто не мог найти. Ни милиция, ни мафия. Об этом домике не знал ни мой бывший муж, ни Марат, даже мать здесь не бывала, заявив, что Дмитрий Моисеевич предатель, раз при разводе принял сторону отца.
Я полезла в сумку, посчитала деньги. Десять рублей — не густо. У меня было два свободных дня в школе. Вполне достаточно, чтобы все здраво обдумать и либо выжечь из памяти Карена и его секреты, либо разобраться в них.
Я очень долго считала Карена «экономической шишкой». Его частые и свободные поездки за бугор, его интеллигентность, щедрость. Первая ошибка. Деятели такого масштаба никогда не бывали щедры.
А его откровенное желание подсунуть меня некоторым иностранцам? Я тогда решила, что он — из КГБ. Множество «путан» отрабатывали таким образом право накопления капитала в свободно конвертируемой валюте…
Карен тоже клал за границей доллары на мое имя, я видела этот счет… И тут меня как огнем опалило. У меня же не осталось никаких документов, даже названия банка в Лондоне толком не запомнила, идиотка клиническая. Там должно было лежать свыше десяти тысяч долларов. Значит, я погорела. Почти три года «работы» секретаршей-содержанкой коту под хвост. А ведь с моим знанием английского и с помощью Карена я могла бы давно заработать эти деньга без особых хлопот.
И туг неожиданно я вспомнила о Федьке, моем любовнике, отношения с которым тянулись много лет в промежутке между его многочисленными женитьбами.
Познакомились мы, когда мне было восемнадцать; я начала учиться в университете, а он числился аспирантом. И хотя ему было только двадцать три года, он уже сильно полысел, отчего лоб казался огромным, как у Вождя всех народов. Но это оскудение Федька компенсировал роскошной пышной черной бородой Карабаса-Барабаса и казацкими висячими усами, отчего напоминал терьера редкой породы. Еще у Федьки круглые коричневые глаза, ласковые, проникновенные, и очень яркие губы, как у вампира. Он пригласил меня в гости, в аспирантское общежитие, встал на колени, целовал руки, даже всплакнул, и я стала его любовницей, почти не заметив, как это произошло. Он так умел обволакивать словами, ласками, напором!
Встречались мы месяца два, а потом он вдруг сообщил, что женится на своей невесте, о существовании которой я даже не подозревала.
Скандала я не устроила, только тихонько сказала:
— Все равно ко мне вернешься когда она выгонит…
Фраза оказалась пророческой.
Первая жена Федьки была шизофреничкой, вела долгие переговоры с космическими пришельцами и по их приказу попыталась задушить мужа во сне…
Федька появился у меня такой помятый, что мне стало его жалко. Он поселился на снятой даче, и я несколько раз приезжала поднимать ему настроение. Потом выяснилось, что он сошелся с дачной хозяйкой, которая была старше его на двадцать лет, и даже зарегистрировал брак. Я снова оказалась за бортом его жизни и думала — навсегда.
Но и тут Федьке не повезло. У жены оказался рак желудка, она тяжело умирала на его руках, и он повел себя очень человечно. После ее смерти он вновь стал обхаживать рыжую идиотку, то есть меня. На этот раз ему пришлось почти полгода доказывать свои чувства, он даже покушался на самоубийство. Опять были слезы, целование рук, он беседовал со мной, только стоя на коленях. Мне стало его жалко, ведь за эти годы он превратился почти в родственника, и я снова уступила.
Дачу он обменял на двухкомнатную квартиру, и нам было удобно встречаться. Но тут я почувствовала, что с таким нытиком жить вместе невозможно. Меня хватало только на два дня, а потом я швыряла в него книги.
В одну из моих отлучек он встретил в метро кроткое создание с голубыми глазами, которые оно потупляло с невинностью пантеры. Пепельные волосы, маленький рост — Федька был сражен наповал. И пока я злилась и отдыхала от него, он в очередной раз женился, уговорив девочек в загсе все совершить немедленно, так как уезжает на зимовку. Кроткое создание выгнало его из собственной квартиры через месяц и обозвало Федьку «овсяным киселем».
И снова Федька явился ко мне с жалобами на жизнь, но я уже была с Гришей.
Я объяснила, что могу остаться другом, выслушивать его стоны, читать его стихи, — он при разводах разражался стихотворным циклом, — но спать отныне отказываюсь. Ни слезы, ни мягкие прикосновения пушистой бороды к моим рукам, ни коленопреклонение не помогли. И он начал ходить в наш дом, как в столовую, прося лишь «тарелочку супа».
Я кормила его почти год, удивляясь долготерпению своего мужа, но Гриша к нему не ревновал. Он не мог поверить, что такой хлюпик был моим любовником.
Потом Федька все-таки разменял жилплощадь, получил для себя квартирку дворника в одном из старых московских домов и исчез с моего горизонта, отказавшись от супов. Я слышала, что он снова женился, но больше его не видела.
В первом же справочном мне сообщили его новый адрес…
Я попала в гигантскую коммунальную квартиру, с коридором, похожим на переход в метро, длинным, извилистым, забитым старыми шкафами, велосипедами, детскими ваннами и выварками. Фамилии Федьки в списке жильцов не было. Я позвонила наугад, извинилась перед древней старухой и спросила о Федьке.
