— Ты еще здесь?
Взъерошенный, в пыли, но довольный Киря с пуговицей в руке вылез из-под стола. Пораженный румяный Кочетков застыл как памятник.
— Нет, Сашенька, это не вы сошли с ума, это Владимир Сергеевич… — я выдержала паузу, — пуговицу искал. Форменную. Которых больше нету и без которых «не положено».
Подполковник, причесываясь перед зеркалом, скосил глаза в мою сторону.
— Иди отсюда… Пожалуйста.
Развлечения закончились. Жаль.
— С вашего позволения… — расшаркалась я.
Кирсанов молча кивнул. Саша галантно открыл передо мной дверь.
— До свидания, Татьяна Александровна, — исключительно вежливо произнес он и почти бесшумно затворил ее, как только я вышла в коридор.
— Ну, докладывай! — услышала я из-за двери начальственный голос Кири.
Собственно, план мой был прост до неприличия.
Лучше матери сына никто не знает. Верно? Верно. Значит, матушка господина грузчика сама нам о своем сыночке и расскажет. Надо только представиться ей как-нибудь поудачнее… Ну, представительницей фонда помощи пенсионерам и инвалидам, что ли…
В общем, оделась я попроще, купила фруктов, сладостей и явилась будто бы из собеса. С гуманитарной помощью.
Тут разговор пошел традиционный: «как живете, как животик, не болит ли голова», одна-не одна, каковы соседи, сын не обижает, что у нас с жилплощадью?.. И так далее, и тому подобное. Клавдия Федоровна, понятное дело, сразу же растаяла от такого внимания государства, напоила меня дешевым чаем и выложила о Трофимове все, что «товарищу служащей» необходимо было знать.
— Живу-то? Да, слава богу, не одна живу. С сыночком. Сашенька ухаживает за мной изо всех сил. Я ведь, знаете, болела сильно и поправилась-то только благодаря родненькому моему: он женщину нанял, сиделку, и она, когда сам на работе был, от меня ни на шаг не отходила. Вечером сиделка — домой, а Сашенька до утра у моей постели. И накормит, и напоит…
Ясненько.
— А где же Александр Иванович работает?
— Сашенька-то? Дак ведь… По-новому как-то называется… Раньше-то просто было, а теперь эти… на «гэ», что ли, не то на «фэ»…
— Фирма? — подсказала я старушке.
— Вот-вот, фирма, — закивала та.
А я задумалась — а на «гэ» — то там что? Продукция? Решила уточнить у Трофимовой.
— Название на «гэ», — с готовностью ответила она и задумалась. Потом пояснила: — Память у меня, дочка, худая стала. Зверек есть такой. Его еще царям на плащи пришпиливали.
Ладно, поиграем в угадайку.
— «Горностай», наверное?
— Да-да! «Горностай». Умница. Фирма у Сашеньки так называется. Хорошая фирма, не слыхала? — забеспокоилась вдруг Трофимова.
— Не знаю, честное слово, — ответила я совершенно искренне.
— Ну, если Сашенька там работает, стало быть, хорошая.
А что, логично…
— И что же, Клавдия Федоровна, любят вашего сына на работе?
— Сашеньку-то?
Интересная у нее манера — переспрашивать, прежде чем дать ответ.
— Любят, конечно. Как же его не любить? Его, голубчика моего, и соседи-то все любят. Не нахвалятся им, такой всегда добрый, внимательный. Его вот, знаешь, дочка, — старушка зачем-то перешла на шепот, — только женщины не любят. Не ценят они сыночка моего, душевности сердечной в нем не видят.
Мне оставалось только с печальным видом покачать головой.
— А уж как я его жалею! — продолжала Трофимова, отирая глаза уголком столового полотенца. — Сашенька ведь, дурачок, женился-то рано, до армии еще. И ведь сколько говорила, плакала, умоляла: погоди, успеешь. Нет — люблю, женюсь! Только свадьбу сыграли, а его тут в армию и захватили. Ну женушка-то, пока Сашенька служил, гуляла тут направо и налево, а в конце концов совсем ушла. И зачем надо было замуж-то выходить?
В самом деле.
— Я ему, Сашеньке-то, грешница, сдуру в часть написала про его благоверную… чтоб ей… Так он, голубчик мой, совсем умом тронулся…
«Так до сих пор „тронутый“ и ходит», — подумала я, вспомнив выражение лица Трофимова.
— …с собой хотел покончить. Доктора, слава богу! — старушка перекрестилась, — выходили, бедненького. Но с тех пор смурной стал Сашенька, к женщинам и близко не подходит: не верит им теперича, супостаткам. Правда, — Клавдия Федоровна вдруг оживилась, — в последнее время вроде бы оттаивать стал. Улыбается иногда.
Да ну? Извините, мамаша, но как-то вот не в состоянии я представить себе вашего сыночка улыбающимся.
— Может, кто у него появился? — с надеждой в голосе продолжала старушка. — Дай-то бог.
Понятно. Шерше, значит, ля фам. Женщины, стало быть, во всем виноваты. И что это за народ такой? Ах они, супостатки! А Трофимов-то у нас, оказывается, «разочарованный»…
Пока я так размышляла, старушка тоже что-то надумала, от ответов перешла к вопросам.
— Погоди-ка, дочка, а ты сама-то не замужем ли?
— Нет, Клавдия Федоровна, не замужем.
— И деток нету?
— Нет.
К чему она клонит?
Старушка радостно хлопнула себя по колену. И сейчас же перекрестилась.
— Вот славно-то! Понравилась ты мне, дочка, — заговорила она тихо, проникновенно. — Добрая ты, ласковая. Не то что нынешние эти… И работа у тебя опять же гуманная. Получаете вы там мало — Сашеньке не обидно будет, что супруга больше его, голубчика моего, зарабатывает.
Бог ты мой! Так и есть: сватает! Вот так понятия у мамаши.
— Ты, дочка, задержись-ка еще на часок. Сашенька приедет, я тут вас сразу и познакомлю.
Ничего себе! Без меня меня женили, называется!
— Да ты не беспокойся, — продолжала между тем Трофимова, — я-то, чтоб не мешать вам, к соседке уйду, побалакаем там с ней. А ты теперь, знаешь что, голубушка, ужин Сашеньке своими ручками приготовь. Он страсть как любит сладко поесть — сразу и влюбится. А через годок — свадебку, а? Чего молчишь?
Надо что-то делать, причем срочно. Перспектива встретиться с Трофимовым у него дома меня совсем не радовала. И я принялась быстренько втолковывать старушке, что-де на работе и мне необходимо вернуться на оную не позднее половины пятого. Дела, сами понимаете… и так далее. Клавдия Федоровна головой покачала, соглашаясь:
— Конечно, конечно, я понимаю, отчего ж не понять? Нагружают вас там, бедных, сверх меры. Это, дочка, даже хорошо, что вы теперь с Сашенькой не встретитесь. Я его, голубчика, подготовлю, а то он у меня сурпрызы не больно любит.
Надо же! Я такие сюрпризы тоже не очень люблю.
— Опять же скромность мне твоя нравится. Стесняешься ты с ним сразу встретиться — это хорошо, это положительно.
Ваша правда: стесняюсь, матушка, ох как стесняюсь! К тому же совершенно не умею готовить. А посему позвольте откланяться — пока ваш драгоценный сыночек и в самом деле раньше времени домой не заявился.
— Тебя, дочка, в другой раз когда ждать-то?
Я отговорилась занятостью и обещала предварительно позвонить. Попрощалась как можно ласковее.
Клавдия Федоровна, кажется, ничего не заподозрила. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
* * *
Бог миловал. Я не столкнулась с Трофимовым ни в подъезде, ни на троллейбусной остановке.
А народу-то, народу! Угораздило меня сегодня оставить свою «девятку» на стоянке. Куда же вы едете, люди? Надо же, в стране — сплошная безработица, заводы стоят, фабрики не работают, учителя заодно с врачами бастуют, а транспорт переполнен! Парадокс!
Добравшись наконец до дома, едва доплелась до любимого кресла и рухнула в него как подкошенная. Минут двадцать сидела неподвижно, с закрытыми глазами.
М-да… Избаловались вы, Татьяна Александровна, с собственной-то машиной. Конечно, комфортно в ней: никто не толкается, непечатными словами не ругается, на ноги не наступает и новые дорогие колготки торчащим из авоськи дурно пахнущим рыбьим хвостом не рвет. Благодать! А эта получасовая поездка в набитом до отказа троллейбусе совершенно выбила меня из колеи.
И до чего же не хочется из кресла вставать, кто бы знал. Однако надо, поскольку дел — вагон и маленькая тележка.
Тяжело вздохнув — никто не пожалеет! — открыла глаза, потянулась, привычно нашарила ногой тапочки и отправилась в ванную.
Ледяной душ, во время которого предоставлялась отличная возможность проверить силу и мощь собственного голоса, как я и ожидала, взбодрил и привел в уравновешенное состояние, а пара чашек черного кофе и сигарета довершили дело: Татьяна Александровна вновь стала самой собой — бодрой и уверенной в себе.
Я села за стол, включила зачем-то настольную лампу, хотя за окном еще белый день. Выключила. Работать, несмотря на душ и кофе, все равно не хотелось. Опять потянулась за сигаретами.
Результаты трудов моих праведных валяются в полном беспорядке. Какие-то пометки, записки… ерунда, в общем. Ничего конкретного, ни малейшей зацепочки. А время идет…
