– Он бы мне сказал.
– Смотря что за вариант.
Вовчик пожал плечами и вновь приложился к бутылке. Наконец, отлипнув от нее, он громко выругался:
– Старое, мать их! А как свежее толкают, суки.
– Ну ты, между прочим, тоже не идеал в торговле.
– Гхм… Верно, вообще-то. Да, рынок дело такое. Кто кого. Вон, курей по телеку показывают – из Америки летят. А у нас участок в области рядом с птицефабрикой. Так какие-то чуваки взяли по дешевке и выкупили ее. А потом – тракторами с землей сровняли. Вместе с курями. Прямо в торф, живьем. Курицы по всему лесу носились, их дачники собирали. Вот тебе и рынок. Почему? Потому что для кого-то эти американские курочки несут золотые яички. Доходит? Так что я еще по-божески со своими шашлычками обращаюсь.
Я прервал выступление Вовчика очередным каверзным вопросом:
– Он показывал тебе бабки где-то за день до смерти?
Вовчик чуть вздернул подбородок:
– Было…
– Валюту?
– Да-а.
– Ну-ка, ну-ка.
– Да обычное дело. У нас кафешка на углу, знаешь? Ну, там в разлив продается. Пошли с Лехой по сто дерябнуть. Делать нечего было. Взяли коньячку, водки побоялись, она там, чувствую, подвального разлива. А я как раз на мели был, решил у Лехи занять. Обычное дело.
А Леха раз из кармана «лопатник» – черный, блестящий такой, с машинкой счетной внутри. Крутой, короче. Открывает, а там пачка «зеленых» с палец толщиной. Правда, как оказалось, мелочью, по пять да по десять. Но все равно круто. Ну и наших немного – пара полтинников. Я присвистнул – откуда взял бумажник с баксами?
Он припух чего-то, спрятал в куртень, отвечает – не мой, сменщик на работе в будке оставил, завтра верну. Я поверил. У Лехи отродясь такого бумажника не было, и покупать бы он вряд ли стал. У него свой был. Коричневый такой, старенький.
Я вспомнил Лехин кошелек. Действительно, коричневый. После того как у Сергеевны из кабинета пропали ее денежки, все работающие в магазине стали внимательно относиться к своим наличным.
Пару раз, когда Леха уходил курить, я видел, как он закладывал свой кошелек за батарею в будке, боясь оставить деньги в куртке. Джинсы у него были узкие, неудобно было кошелек с собой таскать. Сейф же он никогда не закрывал ввиду тугости замка и собственной лени. Очень деловой подход. Там не мое, упрут – не страшно. За сохранность он не отвечает. За сохранность – вот, охрана отвечает, она тут для этого и поставлена. Сторожить.
– И больше не видел «лопатника» этого?
– Не, не видал.
– Я слышал, деваха у Алексея имелась?
– Да, Анька, наверное.
– Как, серьезно у них?
– С Анькой серьезно?! Скажешь! Ее полдвора поимело. Просто у Лехи денежки завелись, вот она к нему и прилипла. Шкура…
– Телефончик не дашь?
– Ради Бога.
Вовчик достал из серванта ученическую тетрадь и продиктовал мне телефон.
– Она как, не из породы диких скакунов среднего Запада?
– Послать может. Но так, больше для понта.
Я помолчал немного. Вовчик наконец допил свое пиво и поставил бутылку за диван. Его разные носки вносили явный дискомфорт в атмосферу домашнего уюта.
– Владимир, а что у нас с головой? В смысле прически? Конкурс парикмахеров?
– Какой там конкурс! Вчера в ларьке шампунь купил. Красивый такой, с рекламой. Мол, лучшее средство от перхоти. Во, решил, как по телеку – одну половину помою мылом, а вторую – шампунем. Результат сам видишь – перхоть осталась, волосы исчезли. Ты думаешь, я бритвой так выскреб?
– Так, может, это наоборот – средство от волосатости? Или лохматости? Для собак, естественно.
– Черт его знает. Я в английском слаб.
– Я б тебе советовал и вторую половину вымыть. Иначе как-то не смотрится. Не, в принципе, не так уж и худо, но не смотрится. А носки почему разные, друг мой?
– А, так… Я ж дома.
Дорога вдоль набережной была в инвалидном состоянии. Это особенно чувствуется, когда сам сидишь за рулем. Раньше я, как правило, ездил по ней в качестве пассажира и ничего подобного не замечал. А сейчас… Ох, черт, еле вывернул. Только успевай объезжать ямочки размером с колесо, не то само колесо в ямочке так и заночует. А говорят, как приятно думать в машине. О большом и светлом. Дурак, кто так говорит.
Лично я математически рассуждаю – как бы мне доехать до набережной из пункта А в пункт Б и не угробить Женькин «жигуль». Машина старая, ко всяким неровностям относится болезненно, со скрипом. Евгений мне, случись что, скажет большое и светлое спасибо. Ну и к тридцати «лимонам» приплюсует мне иск тонн так в триста-четырес-та за ремонт подвески. Так что, несмотря на цейтнот во времени, я не гоню, спокойно объезжаю препятствия и пытаюсь, насколько это возможно, обсудить сам с собой итоги переговоров на среднем уровне.
Бедолага Леха относился к той категории лиц, чей жизненный принцип заключается в простенькой формулировке: «Если от меня чего-то хотят, значит, я чего-то стою, а раз я чего-то стою, то почему я должен стоить дешево?»
Людей с таким принципом весьма легко использовать как наживку, как инструмент или как приспособление. Как одноразовый шприц. Пальчиком поманил, бумажку показал, бросил что-нибудь типа: «Ну, парень, да ты крут…» – и считай, «инструмент» в твоем полном распоряжении.
Ну а после отслуживший свое инвентарь мы с легким сердцем выбрасываем на помойку или уничтожаем, что иногда значительно удобнее. Особенно если «инструмент» начинает вдруг отклоняться от заданной программы и может запороть продукцию. Леха, будучи не в меру болтливым и самоуверенным типом, теоретически мог отклониться.
Так-с, товарищ Ларин, вас опять в дебри понесло. Прямо производственное совещание. Только кульмана с чертежом не хватает. Меньше теорий. Теории нужны лишь тем, кто не хочет заниматься практикой. Кто слишком часто устраивает перекуры. Все, совсем свихнулся.
Трасса наконец ушла от набережной, но лучше от этого не стала. Проехав еще пару кварталов, я добрался до своего магазина и, заперев машину, спустился вниз.
На моем стульчике сидел сегодня Юрок; Лизка, по обыкновению в новом платье, пыталась всучить женщине-покупателю сломанный корейский фен; Сергеевна дымила через приоткрытую дверь кабинета; Лехин напарник в будке что-то считал на калькуляторе. Обычный деловой режим. Кивнув Юрке и Лизке, я зашел в будку.
– Здорово, мастер. Много наменял за сегодня?
– Как обычно, – пожал плечами парень.
Ему было лет двадцать пять. Из-за его чересчур скрупулезного обращения с деньгами мы придумали ему кличку – «Канцекрыс». Канцекрыс пересчитывал имеющиеся у него в столе деньги по пять раз в час, сортировал их по стопочкам в круглые суммы и аккуратно раскладывал в сейфе. Деньги клиента он так же пересчитывал раза четыре как минимум, чем вызывал нарекания со стороны нетерпеливых граждан.
– Что это ты сегодня? – на всякий случай поинтересовался он у меня.
– По твою душу, мастер. Ты у нас человек серьезный и пунктуальный, деньги любишь считать. А поэтому вопросик соответствующий – где твой бумажник с калькулятором? Черненький такой, блестящий?
Канцекрыс посмотрел на меня с явной опаской.
– Кирилл, ты, видно, после того убийства немного ту-ту.
– Ничего я не ту-ту. У тебя ж должен быть подобный кошель.
Канцекрыс сунул руку за пазуху и извлек из внутреннего кармана куртки обычный замшевый кошелек, изрядно пообтрепанный по углам.
– Других не было.
Я побарабанил пальцами по его столу и пробормотал:
– Ладненько, значит, я перепутал.
Кассир еще раз пожал плечами и убрал кошелек.
Я вышел в зал, снова подмигнул Лизке, сумевшей-таки втюхать фен доверчивой даме и, зайдя за стойку, снял трубку стоящего на витрине телефона.
– Я воспользуюсь?
Лизка безразлично кивнула.
Я набрал номер и, дождавшись привычного «Слушаю», произнес:
– Евгений, ты прямо как портье в отеле – всегда на посту. Все бумажки строчишь?
– Машину не угробил?
– Ну что за мрачный тон? Я, между прочим, за справочкой. Очень мне необходимой. Кассира Леху помнишь? Или уже унесло течением?
– Что хотел?
– Вы шмотки его осматривали?
– Само собой. Я сам в морг с матерью на опознание ездил.
– Там в вещичках кошелек не наблюдался? Черный, с машинкой счетной?
– Не было. Ни кошелька, ни документов. Паспорт его так и не нашли. Поэтому опознание и делали.
– Понятненько. А может, под шумок кто помылил?
– Вряд ли. Да труп же в зале, прямо с медиком осматривали. Не было никакого кошелька.
– Хорошо, радость моя. Буду в ваших краях, заеду показать тачку. Я здесь стукнул ее слегка, но ничего, только переднее крыло содрал. А так пока ездит. Все, бывай.
Я повесил трубку и невидящим взглядом уставился на витрину. Очень миленькая картинка. Накануне смерти у Лехи есть кошелек, а сразу после – нет. Какая досада.
– Лизок, солнышко, ну-ка, вспомни. Когда эти головорезы киоск грабили, они Леху случаем не обыскивали?
