Довольная, что все так удачно обошлось, я стояла в нише и ждала звонка с урока, чтобы в толпе мои перемещения и выход из здания не привлекли большого внимания.
Ждать мне пришлось недолго. Звонок прозвенел, коридоры наполнились шумом и людьми, и я могла спокойно удалиться.
Последний из адресов, которые дал мне Кирьянов, был проверен, и это снова ничего не дало. Что ж, надеюсь, Кире повезет больше.
В общем-то, я и сама более склонна была думать, что Настя, самая обыкновенная девочка из малюсенькой деревушки, скорее всего, попала именно в государственный, а не в частный детский дом. Во-первых, частное заведение есть частное заведение, и даже если это детский дом, как-то сомнительно, что воспитанников туда так и берут – прямо с улицы. А во-вторых, поскольку частные заведения менее зависимы от разнарядок и имеют возможность выбирать, то, как верно подметила заведующая детского дома на Лесной, он будут стараться принимать детей младшего возраста. А Насте уже больше. Возраст для быстрой адаптации не очень подходящий.
За этими размышлениями я незаметно доехала до дома.
Было уже около шести часов вечера – время, когда не только стандартный рабочий день, но и ненормированный день подполковника милиции Кирьянова должен был уже заканчиваться.
С минуты на минуту я ждала звонка. Он и прозвенел очень скоро.
– Ну что, Татьяна, как твои успехи? – бодрым голосом, не предвещавшим никаких плохих новостей, спросил Киря.
– Успехи не великие. Объехала все твои адреса, везде пусто. На Лесной даже имела случай самолично просмотреть списки прибывших и убывших...
– Тебе и списки показали?
– Ну... в общем... в каком-то смысле. И вообще, дело не в списках, а в том, что никакая Настя Колобкова в них не значится. Так что либо сотрудники этих детских домов имеют какие-то очень веские причины скрывать ее присутствие там, либо... либо ее там просто нет. Поэтому я надеюсь, что сам ты сможешь рассказать о своих успехах что-нибудь более интересное.
В трубке возникла небольшая пауза, после которой я услышала следующее:
– Увы, о своих успехах могу тебе рассказать то же самое. Настя Колобкова не зарегистрирована ни в одном из наших тарасовских государственных детских домов.
Признаюсь, эта новость оказалась для меня полной неожиданностью. Как бы там ни было, но, даже учитывая вполне реальную возможность того, что нехорошие предчувствия Николая Семенова могут оправдаться, я все-таки больше склонялась к тому, что основная их часть продиктована эмоциями. Узнал, что маленькая девочка, дочь близкого ему человека, осталась совсем одна, узнал, что ей грозит большое наследство, на которое положили глаз другие люди, да к тому же еще и не сумел найти ее с первого захода, – вот и расстроился.
Я была почти уверена, что наши с Кирей совместные усилия помогут разрешить проблему в самое ближайшее время. Но этого не произошло.
– Что ты молчишь? – раздалось в телефонной трубке.
– Думаю.
– А что тут думать, на это уже времени нет. Коля-то, похоже, оказался прав. Если эта самая Эльвира или какие-нибудь ее агенты (учитывая, что сама она уже довольно долго живет за границей и от местных порядков отвыкла, агентов нельзя исключать), в общем, если кто-то действительно охотится за девочкой, мы должны торопиться. Точнее – ты. Я, сама понимаешь, тут немного могу. Ведь официально расследование не начато. И, увы, не может быть начато, пока...
– Труп не найдут?
– Типун тебе на язык! Смотри, перед Николаем что-нибудь вроде этого не ляпни. Его тогда вообще инфаркт тюкнет.
– Не ляпну, – угрюмо буркнула я, пытаясь сообразить, что же мне сейчас нужно сделать. – Значит, так. Сейчас я отзвонюсь этому твоему Николаю, и если он согласен, то, видимо, придется начать расследование...
– Разумеется, он будет согласен! Ты, главное, не медли. Завтра же, прямо с утра...
– Учить меня будешь?
– Ладно, не заводись. Беспокоюсь же... Самой-то тебе неужели все равно?
– Не все равно. Поэтому и нечего указывать мне, что делать.
Положив трубку, я позвонила Семенову не сразу, а только после того, как выкурила сигаретку-другую и придумала, как представить дело таким образом, чтобы его и в самом деле не «тюкнул» инфаркт.
– Вполне возможно, что мы пошли по неверному пути из-за неточности информации, – успокаивающе говорила я. – Вы вообще откуда получили сведения о том, что Настя в детском доме?
– От соседей.
– Ну вот видите! Вполне возможно, что они что-нибудь перепутали или просто не знали подробностей... Завтра я сама съезжу туда и постараюсь разузнать все более точно. Но... это будет означать, что я начала расследование, поэтому... мне потребуется небольшой аванс.
– Разумеется, Татьяна, что за вопрос. Главное – найдите ее.
– Тогда, если вам удобно, мы могли бы встретиться завтра утром, часов, скажем, в девять. Или даже в восемь. Ведь чем раньше я начну действовать, тем быстрее получу результаты.
– Да, хорошо, в восемь меня вполне устроит.
– Ну что ж, прекрасно. Еще один вопрос. Вы смогли связаться со своим другом в Финляндии?
– Да, я говорил с ним. Объяснил ситуацию. Он сказал, что узнает, что можно сделать, но надежды на успех мало. Все-таки содержание завещаний – это сугубо частная, так сказать, интимная информация, и адвокаты делятся ею очень неохотно. Точнее сказать, вообще предпочитают не делиться. Ведь если кто-то узнает, что они не соблюдают условий конфиденциальности, контору можно будет закрывать. Единственная надежда здесь на то, что завещание уже официально оглашено и для родственников не является тайной. Но в том-то и дело, что мы-то – не родственники... В общем, не знаю, будем надеяться на то, что ему удастся уговорить их, этих адвокатов. Между прочим, прежде чем начать уговаривать, их еще предстоит найти. Ведь не одна же единственная там адвокатская контора... Я дал ему кое-какие наводки, надеюсь, это поможет.
– И я тоже очень на это надеюсь. Могу сказать вам, что если бы мы сейчас знали в точности условия завещания, мы могли бы с гораздо большим основанием утверждать или опровергать предположение о том, что Насте кто-то хочет навредить. Ведь если интересы девочки оговорены четко и предусмотрены все нюансы, то нет никакого смысла пытаться навредить ей. Если же в завещании имеются, так сказать, лазейки... тогда тем более нам необходимо знать его условия. Ведь в зависимости от того, каковы эти лазейки, будут строиться и планы... – Я хотела сказать «преступников», но вовремя удержалась. – ...планы тех, кто, возможно, хочет завладеть долей наследства, принадлежащей Насте. В общем, Николай, от способностей и расторопности вашего финского друга зависит сейчас очень многое.
– Да, я понимаю...
– Впрочем, вполне возможно, что дело и не зайдет так далеко, – бодрым голосом сказала я, снова уловив в голосе своего собеседника тоскливые нотки. – Надеюсь, кое-что мне удастся выяснить уже завтра.
Мы попрощались, и я снова закурила сигарету.
Пытаясь настроить Семенова на оптимистичный лад, сама я не питала особо радужных надежд. Даже если соседи, от которых Семенов получил информацию, что-то и напутали с этими детскими домами, куда еще могла попасть девочка, у которой умерли последние родственники? Не в Тарасовский детский дом, так в пригородный. А все их мы проверили. И городские, и пригородные, и государственные, и частные.
Но ясно было и то, что не мог вот так испариться в никуда живой человек. Тем более ребенок. Существуют соседи – жители маленькой деревушки, где все на виду, которые, конечно же, были в курсе этой истории. Существует администрация, в конце концов, которая, собственно, и должна была заниматься всеми этими вопросами. Да дайте мне только добраться до них, я из них всю душу вытрясу, но узнаю, куда они подевали девчонку!
Самой неприятной из всех мыслей, одолевавших меня, была та, что если в тот момент, когда я впервые услышала историю о Насте Колобковй, было два варианта развития событий – наилучший и наихудший, то теперь остался только один. Наилучшим вариантом было бы то, что Настя живет себе преспокойненько в одном из детских домов города Тарасова. Наихудшим – что ее труп гниет сейчас в каком-нибудь овраге среди пригородных лесопосадок.
Первый из этих двух вариантов был разработан, проверка дала отрицательный результат. Оставался только второй. Поэтому моя задача сейчас сводилась, пожалуй, не столько к тому, чтобы найти саму Настю, сколько к тому, чтобы выяснить, как она, минуя все официальные каналы и учреждения, очутилась в лапах своих недоброжелателей. Ну и, разумеется, к тому, чтобы прижать к ногтю самих этих недоброжелателей и не оставить без наказания это гнусное преступление.
Этим я завтра и займусь.
Так и не придумав ничего такого, что могло бы улучшить мне настроение, я посмотрела вечерние новости и отправилась спать.
