С улицы, по которой я шла, к церкви сворачивала натоптанная тропка, почти сразу же терявшаяся среди деревьев. Свернув на эту тропку и немного пройдя по ней, я увидела впереди деревянную калитку, такую же старую, как забор, возле которой виднелось некое странное светлое пятно.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что это огромный рыжий котище с белым пузом и лапами. Кот ни налево, ни направо не ходил, песнь не заводил и сказку не говорил. Он молча сидел возле калитки, задрав вверх свою усатую физиономию, и на его пушистой морде было очень ясно написано: «Да откроет мне уже, наконец, кто-нибудь эту дурацкую калитку? Сколько мне еще здесь сидеть?!»
Я повернула деревянную досочку, которая запирала калитку, вращаясь на гвозде, неплотно державшем ее, и мы с котом проникли в церковный двор.
Двор этот также изобиловал всевозможной растительностью, среди которой кот моментально испарился, а я пошла по новой тропинке, ведущей, по всей видимости, в само здание церкви, размышляя по дороге о странном изобилии кошек в этом моем новом деле.
«Не иначе в книге моей судьбы написано – взять котеночка у тех моих предыдущих клиентов. А теперь, в наказание за то, что я не исполнила предначертанное, кошки будут красной нитью проходить через всю мою оставшуюся жизнь».
Могла ли я предполагать в тот момент, что, если бы не вовремя подвернувшийся кот, этой самой жизни оставалось бы мне всего ничего!
Но ничего такого я, естественно, не предполагала. Я шла по тропинке и очень скоро оказалась перед крыльцом дома, над которым возвышался усеченный конус с куполом. Я постучала, и мне открыла женщина в черном монашеском одеянии.
– Здравствуйте. Могу я видеть батюшку?
– А его нет, – ответила женщина, изучающе разглядывая меня и, видимо, сразу угадав во мне приезжую. – Нету, в город уехал.
«Ах ты черт! – скощунствовала я на пороге храма. – Что же это не везет так мне сегодня?»
– Э-э-э... я... видите ли, я разыскиваю девочку... Настю. Настю Колобкову. Мне сказали, что... что после того, как умерли ее дедушка и бабушка, она жила у местного священника, поэтому я...
– Да, жила. А вы кто ей?
Хороший вопрос. У меня была лишь доля секунды для того, чтобы выбрать один из двух вариантов ответа на этот вопрос: частный сыщик или подруга матери. Я выбрала второе.
Рассказав своей собеседнице, что когда-то давно мы учились вместе с матерью Насти и были очень близкими подругами, я сказала, что теперь, узнав о таком повороте в судьбе девочки, хочу найти ее и по мере сил чем-то помочь.
По бесстрастному выражению лица монахини трудно было понять, поверила она мне или нет. Открытой неприязни она не высказала.
– Девочку отправили в монастырский приют, – просто и без всяких ненужных экивоков, которые уже порядком надоели мне в беседах с местными жителями, сказала она. – Как раз в то время женский монастырь в Тарасове набирал девочек, и наш батюшка, отец Игорь, сумел договориться.
– Ах вот оно что... – медленно проговорила я, пытаясь переварить потоки мыслей и эмоций, нахлынувших на меня после получения этих неожиданных сведений.
«Значит, она жива! – было первой мыслью. – А я-то... Вот почему проверки в детских домах не дали результатов...»
Но, немного успокоившись, я подумала, что до тех пор, пока я сама не увижу девочку, я ничего не могу утверждать наверняка. Если я смогла выяснить, куда именно ее отправили, то сможет и другой. Если уже не выяснил.
Как бы в подтверждение этой моей догадки, прямо над ухом прозвучали слова монахини:
– Что-то наша Настя становится популярной. Когда нужно было, никто ее судьбой не интересовался, а сейчас вдруг... один за другим.
Эта реплика сразу заставила меня насторожиться.
– А что, кто-то еще искал Настю?
– Да приходил тут один... на днях. Тоже старым другом назвался, – говорила женщина, довольно подозрительно меня разглядывая.
– Такой плотненький, лысоватый? – машинально спросила я, вспомнив внешность Семенова.
– Да нет, не плотненький. Высокий, чернявый такой. Мосластый.
Сообщение о «мосластом» мне очень не понравилось. Неужели нас опередили?
– И что, вы ему тоже рассказали, где Настя?
– А что? Нам таить нечего. Да он тоже и помочь обещал. Вот как вы, – монахиня снова бросила на меня проницательный взгляд.
«Ну да, ну да, – раздраженно подумала я. – Как я. Только я-то действительно помочь ей хочу, а вот этот чернявый твой...»
Но высказывать свои мысли вслух я не стала. Вместо этого я решила продолжить беседу, чтобы, если удастся, получить какую-нибудь дополнительную информацию.
– Значит, говорите, – в монастырский приют? Вот странно, а мне сказали, что Настю отдали в детский дом, я пол-Тарасова объездила, время потеряла...
– Мы хотели было в детский дом... Но там, сами знаете, кого только нет. А Настенька девочка домашняя, добрая, ласковая. Зачем ребенка портить в этом детском доме? Животных она уж больно любила, – немного задумавшись, видимо вспоминая, сказала монахиня. – Кого только не было у нее! И кошки, и собаки... даже за козами сама ходила. А уж кот этот, Васька, – ужас! Взяла его Настя вот такусеньким котеночком, а вымахал потом, как бык здоровый. Она, когда уезжала, у нас его оставила.
Вспомнив рыжего кота у калитки, я подумала, что с Васькой у меня уже была возможность познакомиться.
– Но, конечно, если бы не случай, так и пришлось бы в детский дом отдавать, да бог спас. В Тарасове недавно женский монастырь открылся. На Солнечной... Далековато, конечно, от центра, но хоть так. Вот сестры и решили девочек набрать, человек шесть-семь, сироток. И им хорошо, и монахиням помощь. А там уж в совершенные лета войдут, тогда уж как захотят. Принуждать их идти в монахини никто не будет. А наш батюшка узнал об этом. Настеньке предложил, та не отказалась. Вот и отправили ее. Там у них хорошо. Тихо.
Что ж, в общем и целом все было понятно. Следующим пунктом моего путешествия должен быть монастырь на Солнечной, и, учитывая факт наличия чернявого, мне следовало поторопиться.
Возвращаясь к своей машине, я раздумывала о том, кто же такой мог быть этот чернявый. Он представился другом матери Насти... если не ошибаюсь, Семенов говорил, что в их компании как раз и было две девочки и два мальчика. И в самом деле друг? Не знаю, не знаю... Тот же Семенов утверждал, что, кроме него, из этой компании никого сейчас нет поблизости и что он даже не успел никому сообщить о происшедшем. Похоже, друг отпадает.
Может, представитель финской адвокатской конторы? Но с учетом того, по какой схеме осуществляются подобные мероприятия, это была бы просто космическая быстрота. Да и не стал бы он конспирироваться.
Увы, оптимистические варианты были маловероятны. Скорее всего, наиболее реален пессимистический, а именно, что вышеназванный чернявый – это не кто иной, как один из тайных претендентов на Настину долю наследства. Или единственный претендент.
Впрочем, вполне возможно, что сам чернявый – всего лишь пешка в игре. Какой-нибудь нанятый агент, которому поручено разыскать девочку и доставить ее в определенное место. Может быть, сам он даже не в курсе, с какой целью предпринята вся эта кампания.
Размышляя об этом последнем варианте и думая о том, откуда мог взяться этот чернявый, был ли он приезжим или кем-то из местных, я пришла к выводу, что, скорее всего, он все-таки приезжий. Учитывая, что в первую очередь содержание завещания стало известно ближайшему окружению покойного Дмитрия Колобкова, именно эти люди могли наиболее оперативно принять меры по розыску девочки. Но сам Дмитрий, а следовательно, и его близкие знакомые уже давно не жили в Тарасове.
Следовательно, если речь идет об агенте, то это должен быть человек, приехавший либо из Петербурга, либо из Финляндии. Причем первое гораздо более вероятно, потому что человек из Финляндии не может хорошо ориентироваться в России и не знает местной специфики, значит, потратит много времени. А в подобных случаях необходимо действовать тихо и быстро.
Я села за руль и отправилась обратно в город.
Интересно, сколько у меня времени? И есть ли оно вообще? Монахиня сказала, что чернявый приходил «на днях», то есть, по всей видимости, дня три-четыре назад. Увы, даже если бы он появился только вчера, все равно он возник здесь раньше, чем я. Следовательно, времени у меня нет. Если это действительно агент тайных недоброжелателей Насти, ждать, когда рак на горе свистнет, ему незачем. Боюсь, не рано ли я обрадовалась, что девочка жива.
Монастырь располагался в каком-то длинном здании, кажется, довольно старой постройки. Дверь была открыта, и, войдя, я очутилась в маленькой комнатке, где за стойкой, на которой располагались различные предметы церковного быта, сидела молодая женщина в черном одеянии.
– Могу я видеть настоятельницу? – спросила я.
