— Да, — снова громко сказал я.
— Не нужно так кричать, — поморщился он, — и не строй из себя идиота.
Достаточно, если ты будешь говорить четко и ясно. Так у вас была размолвка?
— Да.
— Говорят, что вы даже подрались?
— Кто говорит?
— Вопросы задаю только я. Молод ты еще, чтобы мне вопросы задавать. Так вы подрались или нет?
— Да.
— Почему?
— Поспорили, — пожал я плечами.
— О чем поспорили? — не отстает он от меня.
— О жизни.
— Конкретнее, — этот пес не отступит.
— Мы с ним часто спорили по разным поводам, — я посмотрел ему в глаза, чтобы он видел, как я нагло вру, — из-за кинофильмов разных, из-за книг.
— Значит, у вас был интеллектуальный спор, — усмехнулся Мотин, — из-за этого ты набил ему морду?
— Мы просто поспорили, — упрямо повторил я.
— Так сильно поспорили, что ты его чуть не убил. А может, это ты его и убил? А заодно и своего командира? — Нужно было видеть ему ухмылку, чтобы понять мое состояние.
— Иди ты… — не выдержал я, вспомнив, как меня ударил по морде Хонинов.
Он сразу встрепенулся, разозлился, вскочил со своего стула. Он даже оказался меньше ростом, чем я полагал.
— Что ты себе позволяешь? — распаляя самого себя, заорал он. — Совсем распустились? Партизанами стали, а не офицерами. Думаете, вам все с рук сойдет.
Куда деньги дели? Что за фотографии вы нашли? Ничего не знаешь. Я вас, мерзавцев, на чистую воду выведу. Я вам покажу, как работать нужно.
— Ну ты и хам, парень, — негромко сказал капитан, явно подыгрывая Мотину.
Я молчал. В таких случаях лучше не спорить. Подполковник подскочил ко мне и кричал еще несколько минут. После чего наконец успокоился и побежал к своему столу.
— Значит, ты отказываешься говорить мне, почему вы подрались с Бессоновым? — уточнил Мотин.
— Я с ним просто поспорил, — упрямо настаивал я.
— Ты у меня не просто вылетишь из милиции, — пообещал Мотин, — ты у меня в тюрьму сядешь. Я тебе покажу «просто поспорил». Я вас всех посажу, сукиных детей. Из-за вашего разгильдяйства погибло столько людей. Почти всю группу истребили, давили вас по одному, как куропаток, а ты мне здесь героя из себя строишь.
Я сидел, сцепив зубы. Лучше молчать, иначе я такого здесь наговорю, что меня арестуют прямо в этом кабинете за буйное хулиганство. Или за то, что я просто набью морду этому ублюдку.
— Отпечатки твоих пальцев найдены в вагоне, в котором были четверо убитых, — заорал он, — четверо убитых. В том числе и журналистка Людмила Кривун.
Свидетели видели, как ты стрелял в людей.
— Они на нас сами напали, — выдавил я из себя, — все это видели.
— Кто видел? Люди спали ночью в вагоне, когда ты стрельбу начал. Никто не видел, кто первым открыл огонь. Ты мне дурака не валяй. На твоих руках знаешь сколько крови? Я тебе все равно не поверю. Ты у меня на всю жизнь в колонию загремишь.
Вот в таком милом темпе у нас беседа еще целый час продолжалась. Он меня во всех грехах обвинял, а я только отмалчивался или отвечал что-то неопределенное. И самый разгар нашей беседы в кабинет вошел еще один офицер.
Этот тоже был в штатском. Только костюм на нем сидел гораздо лучше. На Мотине штатский костюм смотрелся, как на корове седло, а вот на вошедшем очень даже ничего. Увидев вошедшего, Мотин сразу вскочил. Быстро поднялся и капитан, сидевший рядом. Я тоже встал, поняв, что это высокое начальство.
— Товарищ полковник, — быстро доложил Мотин, — провожу беседу с сотрудниками группы Звягинцева.
— Вижу, — прошел к столу вошедший, — это, кажется, Никита Шувалов?
— Так точно.
— Очень хорошо. — Тарасов сел в кресло Мотина, а тот быстро подвинул к себе другой стул. Капитан рядом.
— Давайте послушаем пленку, — предложил Тарасов и протянул руку, перематывая пленку.
Можно себе представить, что именно он услышал, особенно в начале нашего разговора. Правда, мужик он был видимо, умный, долго слушать не стал. Просто выключил магнитофон, покачал головой, и обращаясь ко мне, сказал:
— Ты у нас просто герой, Шувалов. Я даже не думал что ты такой смелый.
Целую банду перебил. Прямо герой.
Но он говорил не издеваясь. Скорее лениво шутил. А глаза у него были очень неприятные. И умные. Не то что у Мотина.
— В общем, так, герой, — подвел итог полковник, — от работы мы тебя пока отстраняем. Посидишь дома несколько недель, остынешь. Может, надумаешь что-нибудь. И измени свою манеру разговора. Нельзя так нагло вести себя. Тебя не враги допрашивают, а твои старшие товарищи. И своим поведением ты только мешаешь нам провести нормальное расследование. Мы ведь должны знать, кто удавил Дятлова в управлении. Кто прислал вам этот конверт? Поэтому ты не очень дергайся. Посиди дома и подумай. Так будет лучше.
В общем, он меня, конечно, не убедил. Но немного успокоил. Получалось, что в их управлении тоже понимающие мужики попадаются. Хотя и редко. Но от работы меня все равно отстраняли, а это было самое неприятное. Когда я вышел из кабинета, Хонинов сидел в коридоре весь серый. Он слышал крики Мотина из-за закрытой двери. Еще подполковнику повезло, что Хонинов сдержался. Иначе он бы вошел в комнату и высказал им все, что о них думает.
— Как там дела? — спросил Хонинов.
— Не разговаривать! — закричал капитан.
Мотин и его подручный работали без перерыва. Есть же такие стервецы, которые еще получают удовольствие от этой работы. Хонинов махнул на капитана рукой.
— Зверье, — сказал я, — отстраняют нас от работы.
— Ну и … с ними, — зло сказал Хонинов и, толкнув капитана, пошел в кабинет, как обычно идут на казнь. Я с испугом подумал, что Мотин рискует заработать по морде, если будет опять кричать.
Когда я вышел из здания, то на другой стороне улицы сразу увидел своих ребят. Они никуда не уходили, ждали меня.
— Как у тебя? — спросил Маслаков.
— Отстранили, — коротко сказал я.
— Как и нас, — кивнул Аракелов. — Они думают, что мы еще и в чем-то виноваты.
— Они все и без нас знают, — зло сказал я, — просто хотят помучить нас еще немного, чтобы свалить на нас свои грехи.
— Жрать хочется, — выдохнул Аракелов.
— Сначала подождем Сергея, — рассудительно сказал Маслаков.
Честно говоря, я очень за Сережу Хонинова переживал. Он ведь не такой спокойный, как мы, мог сорваться и наговорить там все, что угодно. Мы подождали еще полчаса, когда наконец показался Хонинов. Он был немногословен. Просто вышел к нам и, показывая на здание за своей спиной, негромко произнес:
— Сукины дети.
И в этот момент рядом с нами затормозила черная «Волга». Даже если бы мы не знали, чья эта машина, то, услышав знакомый голос, сразу бы все поняли.
— Как дела, ребята, — спросил остановивший рядом с нами свою служебную машину полковник Горохов. — Закончили ваш допрос?
Он вышел из машины, кивнув водителю, чтобы тот его ждал. Мы немного растерялись. Не каждый день приходится разговаривать с заместителем Панкратова, который нас курирует. Как раз он-то человек неплохой, жалко, что его задвигают.
Вот Краюхин уже генерала получил, а Горохову все никак не дают. Хотя должность у него генеральская. Но, говорят, с этим сейчас строго. Честно говоря, мы к Горохову немного настороженно относимся. С одной стороны, он мужик как будто свойский и другом Звягинцева был большим. С другой — именно с его фотографии все и началось. И хотя он потом нам все объяснил, но сначала соврал, и поэтому мы имели полное право не верить ему до конца. Ведь конверт мог подменить только очень влиятельный руководитель, имевший доступ к нашим печатям и бланкам.
Обычный курьер на такое не годится.
— Вызывали для беседы? — спросил Горохов, показывая на здание, откуда мы только что вышли.
— Да, — ответил Хонинов за всех.
— Ну и как?
— Поговорили.
Горохов улыбнулся:
— Из вас лишнего слова не вытянешь. Что решили?
— Они нас отстраняют от работы на месяц, — сообщил Хонинов.
— Серьезное дело, — еще раз оглянулся на здание Горохов, — пройдемте, ребята, немного подальше, чтобы им глаза не мозолить, и поговорим.
Мы по-прежнему ничего не понимали. Что-то он темнит, этот полковник. Но покорно идем за ним за угол, как школьники, сбегающие с урока.
— Кто вами занимается? — строго спросил Горохов.
— Подполковник Мотин и еще какой-то капитан, — доложил Серега.
— А кто у них руководитель? Или Мотина назначили руководителем группы по вашему делу?
— Нет, другой. Кажется, полковник Тарасов.
— Он новенький, — кивает головой Горохов. — Я немного слышал о нем.
Значит, говорите, отстранили вас от работы?
И чего он все время об одном спрашивает? Наверно все мы думали одинаково.
Но он вдруг сказал:
— А может, это и хорошо? Как вы считаете? У вас ведь наверняка есть чем заняться?