Надо действовать решительно и быстро. Ее жизнь находилась в моих руках. К черту законы! Человек, сидящий сейчас передо мной, был подлецом, шантажистом, по меньшей мере дважды убийцей. Но совершенно невиновная женщина при смерти…
Не спуская глаз с Лендвича, я подошел к телефону и набрал номер Вэнса Ричмонда.
— Как сейчас чувствует себя миссис Эстеп? — спросил я.
— Ей стало хуже. Полчаса назад я говорил с врачом, и он считает…
Подробности меня не интересовали, и поэтому я довольно бесцеремонно перебил собеседника:
— Поезжайте в больницу, держитесь там поближе к телефону. Возможно, мне удастся сообщить вам новости еще до наступления ночи.
— Что? У вас есть шанс? Где вы?
Я не пообещал ничего конкретного и повесил трубку. После этого сказал Лендвичу:
— Принято. Тащи сюда свое письмо. Я верну тебе револьвер и выпущу через черный ход. Но предупреждаю: на углу стоит полицейский, и тут я ничем не смогу тебе помочь.
Его лицо радостно засияло:
— Вы даете честное слово?
— Да. Только пошевеливайся.
Он прошел мимо меня к телефону, набрал номер, который мне удалось подсмотреть, и сказал:
— Это Шулер. Пришлите немедленно мальчика с конвертом, который я вам отдал на хранение. Возьмите такси.
После этого он сообщил свой адрес, дважды сказал «да» и повесил трубку.
Ничего удивительного в том, что он принял мое предложение, не было. В моем честном слове он не сомневался, кроме того, как все удачливые шантажисты, он так уверился в собственной безнаказанности, что вел себя, как глупая овечка.
Минут через десять в дверь позвонили. Мы вышли вместе, и Лендвич получил из рук посыльного большой конверт. А я тем временем посмотрел на номер посыльного, красовавшийся на шапке. Потом мы вернулись в комнату.
Там Лендвич вскрыл конверт и протянул мне его содержимое — обрывок газеты с неровными краями. Поперек сфабрикованной заметки было написано:
Не ожидал от вас такой глупости, Лендвич. Льщу себя надеждой, что пуля, которая покончит мои счеты с жизнью, покончит и с вашим паразитизмом. Отныне вам придется самому зарабатывать себе на пропитание.
Эстеп
Да, ничего не скажешь. Врач решительно пошел навстречу смерти!
Я взял у Лендвича конверт, вложил в него письмо, сунул конверт в карман. Потом подошел к окну и увидел силуэт ОТара, терпеливо ждавшего меня там, где я его оставил…
— Полицейский все еще стоит на углу, — сказал я Ленд-вичу. — А вот тебе и твоя пушка. — Я протянул ему револьвер, который выбил у него из рук в начале нашей милой беседы. — Забирай его и сматывайся через черный ход. И не забывай: больше я тебе ничего не обещаю. Только револьвер и возможность скрыться. Если будешь соблюдать уговор, то обещаю ничего не предпринимать, чтобы тебя разыскать. Разумеется, только в том случае, если меня не обвинят в сообщничестве с тобой.
— Договорились!
Он схватил револьвер, проверил, заряжен ли он, и помчался к черному ходу. Но в дверях повернулся, помедлил секунду, а потом обратился ко мне. Предосторожности ради я держал свой револьвер наготове.
— Окажите мне еще одну услугу… Она вам ничего не будет стоить.
— Какую?
— На конверте, видимо, остались мои отпечатки пальцев, кроме того, надпись на ней сделана моей рукой. Может быть, вы переложите письмо в другой конверт? А этот я заберу с собой и уничтожу? Не хочется оставлять лишних следов.
Держа револьвер в правой руке, левой я вынул из кармана письмо и бросил ему. Он взял со стола чистый конверт, тщательно протер носовым платком, сунул в него газетную вырезку и протянул мне. Я едва не расхохотался ему в лицо.
Старый трюк с носовым платком: письмо снова находится у Лендвича. Чистая работа.
— Живее сматывайся! — прошипел я, боясь не выдержать и рассмеяться.
Он быстро повернулся и бросился к выходу. Вскоре хлопнула дверь черного хода.
Я достал конверт из кармана и убедился, что был прав в своих предположениях. Следовательно, наш договор потерял силу.
Я быстро подскочил к окну и распахнул его. ОТар сразу увидел меня в светлом проеме. Я знаком дал ему понять, что Лендвич ушел через черный ход. ОТар, как метеор, помчался в сторону переулка. Я бросился к кухонному окну и высунулся почти по пояс. Лендвич как раз открывал калитку. В следующий момент он уже мчался по переулку — а там, как раз под фонарем, уже появилась тяжелая фигура ОТара. Лендвич держал револьвер наготове, а ОТар опаздывал на какие-то доли секунды.
Лендвич поднял руку с револьвером. Щелчок — ив тот же момент револьвер ОТара изрыгнул пламя.
Лендвич как-то странно взмахнул руками, еще секунду постоял у белого забора, а потом медленно сполз на землю.
Я неторопливо спустился по лестнице. Мне не хотелось спешить. Не очень-то приятно смотреть на труп человека, которого ты сознательно послал на смерть. Неприятно это делать даже в том случае, когда спасаешь жизнь невиновному, а тот человек, которого посылаешь на смерть, лучшей доли и не заслуживает…
— Как же все это получилось? — спросил ОТар, когда я наконец подошел к нему.
— Обманул и смылся.
— Это я уже понял.
Я нагнулся и обыскал карманы мертвеца. Заметка из газеты, разумеется, была у него.
А ОТар между тем рассматривал револьвер Лендвича.
— Смотри-ка ты! — вдруг воскликнул он. — Вот это повезло! Ведь он нажал на спуск раньше меня, а револьвер не выстрелил! Теперь я понимаю, в чем дело. По револьверу кто-то словно топором прошелся! Боек весь изуродован…
— Вот как? — с наигранным удивлением спросил я, хотя отлично знал, что револьвер Лендвича пришел в негодность, когда пуля выбила его из руки преступника, покорежив боек.
На этот раз для вас ничего из ряда вон выходящего нет, — сказал Вэнс Ричмонд, после того как мы пожали друг другу руки. — Но надо бы найти одного человека… Он вообще-то не преступник…
Ричмонд словно извинялся. Последние два задания, которые давал мне этот сухопарый адвокат, были связаны со стрельбой и другими эксцессами, и он, кажется, решил, что я засыпаю от скуки, когда занимаюсь спокойной работой. В свое время так и было, тогда я, двадцатилетний парень, только начинал службу в сыскном агентстве. Но пятнадцать лет, что минули с тех пор, поубавили у меня аппетит к авантюрным выходкам.
— Человек, которого надо разыскать, — продолжал адвокат, когда мы сели, — английский архитектор. Норман Эшкрафт, так его зовут. Тридцать семь лет, рост — метр семьдесят три, хорошо сложен, светлокожий, светловолосый, голубоглазый. Четыре года назад он мог служить образцом симпатичного блондина-британца. Теперь вряд ли… Жизнь основательно потрепала его за эти четыре года.
Произошло вот что. Четыре года назад супруги Эшкрафт жили в Англии, в Бристоле. Миссис Эшкрафт, по всей видимости, очень ревнива, а ее муж — парень вспыльчивый. Кроме того, на хлеб себе зарабатывал сам, а миссис получила в свое время богатое наследство. Эти деньги стали для Эшкрафта головной болью — он из кожи лез, чтобы доказать свою независимость и то, что деньги вообще не имеют для него никакого значения. Неумно, но вполне типично для человека с таким характером. Так вот, однажды вечером жена устроила мужу сцену ревности — он якобы слишком много внимания уделяет другой женщине. Супруги крепко повздорили, Эшкрафт собрал свои пожитки и уехал.
Спустя неделю миссис узнала, что ее подозрения беспочвенны, и попыталась его разыскать. Но муж исчез. В конце концов миссис узнала, что он отправился из Бристоля в Нью-Йорк, где ввязался в пьяный скандал и попал под арест. Потом беглый муж снова выпал из поля зрения жены и через десять месяцев вынырнул в Сиэтле.
Адвокат порылся в бумагах на письменном столе и нашел нужную записку.
— Двадцать пятого мая в позапрошлом году выстрелом из пистолета он убил в местной гостинице вора. В этом деле для городской полиции оставалось кое-что неясным, но обвинять в чем-либо Эшкрафта не было оснований. Человек, которого он убил, вне всяких сомнений был вором. Затем Эшкрафт опять исчезает и дает о себе знать только в прошлом году.
Однажды миссис Эшкрафт получила от мужа письмо из Сан-Франциско. Это было весьма официальное послание, в котором содержалась просьба не публиковать объявлений в газетах. Он писал, что отказался от своих прежних имени и фамилии и ему осточертело видеть чуть ли не в каждой газете обращения к Норману Эшкрафту.
Миссис послала письмо до востребования сюда, в Сан-Франциско, и в очередном объявлении сообщила мужу об этом. Он ответил. Она написала второе письмо с просьбой вернуться домой, но получила отказ, на этот раз менее язвительный. Так они обменялись несколькими письмами, в результате чего миссис Эшкрафт узнала, что ее муж стал наркоманом и остатки гордости не позволяют ему вернуться, по крайней мере до тех пор, пока он не избавится от своей слабости. Ей удалось убедить его принять от нее деньги, чтобы облегчить этот процесс. Деньги она выслала опять-таки до востребования.
