— Любаня не воровала! — решительно заявила я. — Она не могла украсть. Я точно знаю, что она ночевала в гостинице!
— Ты ее там видела? — спросила Вейнерт. — Или она тебе говорила, что ночевала?
— Говорила… — до меня понемногу стало доходить, что Любаня сама себе старательно вырыла яму. Она выскользнула из цирка незаметно, она в гостинице старалась, чтобы ее не видели, обратно в цирк она тоже проскочила утром, как мышка. — Но ведь можно спросить Лаську! Она-то скажет!
— Лаську уже перепугали до полусмерти, — хмуро сказала Вейнерт. — Любаня же ее привела, вот на нее и налетели. А у нее за время болезни дни перепутались! И вообще для нее что понедельник, что вторник — разницы никакой.
— А Гаврилов? — с надеждой спросила я. — Неужели он не вступился? Любаня же у него столько лет отработала!
— Года четыре… Вступился, конечно. Поскандалил. А что станешь делать, если сережка — на полу в шорной?
Я быстренько выключила машинку и сложила в кучу бумажки.
— Побегу к Любане! — сказала я. — Она не виновата!
Когда я ворвалась на конюшню, то обнаружила там в толпе служащих и артистов зареванную Любаню и дядю Вахтанга. Они ругались.
— Да не ночевала я тогда! — кричала Любаня. — Я сразу вслед за Бураковым вышла. Ты, дядя Вахтанг, тогда ходил администрацию запирать!
— Неправду говоришь! — отвечал ей дядя Вахтанг. — А кто ночью в сортир ходил?! Я же слышу — цок-цок-цок! Каблуки твои я хорошо слышал! Сперва в сортир, потом обратно!
— Какие каблуки, дядя Вахтанг?! Не было меня тогда ночью, понимаешь, не было! — твердила Любаня.
Я все поняла. Это были мои каблуки… Валерий Кремовский тем временем тихо разговаривал в сторонке с незнакомым мужчиной. Видимо, это и был следователь. Я каждый раз любуюсь, с каким вкусом одет этот самый Кремовский. И вообще он еще ничего. Говорят, он моложе ее то ли на пятнадцать, то ли на восемнадцать лет. Интересно, сколько же ему… Надо было выручать Любаню. Даже если я сейчас и притворюсь, будто выудила коробку из бочки, все равно возникнет вопрос, и даже два вопроса: как в шорную попала сережка и где корзинка с бриллиантами. А объяснить я никому ничего не смогу, только разревусь почище Любани.
Я посмотрела на того, с кем беседовал Кремовский. Впечатление приятное… Только я еще не забыла, как у мамки на работе почистили одну сумочку, а в ней лежала зарплата и еще что-то ценное. Следователь по очереди допрашивал всех, кто заходил в ту комнату, где была сумочка. Я после этого мамку весь вечер лекарствами отпаивала. Может, у них таких дураков и сволочей — только он один и есть, откуда мне знать? Может, так и полагается — повально всех подозревать и орать на людей, — а вдруг преступник не выдержит и расколется? Я еще раз посмотрела на этого весьма приятного мужчину и решила, что разговаривать с ним не буду, а сделаю вот что…
Напротив цирка есть остановка, а возле остановки телефон-автомат. Я выскочила и побежала к нему. Набрала директорский номер.
— Мне Кремовскую, пожалуйста! — не своим голосом сказала я.
Вся моя надежда была на то, что она еще не смылась из директорского кабинета. И действительно — шеф передал ей трубку.
— Здравствуйте, Кремовская! — как можно уверенно сказала я. — Вы сейчас будете меня слушать и ничего не отвечать, только да или нет. Я знаю, где ваши драгоценности, и хочу вам их вернуть. Вы согласны?
— Да, — нерешительно ответила она. Должно быть, не поверила.
— Там только не хватает одной сережки и еще кулона с розочками, ну, корзинки… — я начала сбиваться с гангстерского тона. — Корзинку я вам верну потом. А вы скажите всем, что драгоценности нашлись! А корзинку я верну, честное слово! Вы согласны?
— Да.
— Тогда… Тогда через пять минут подойдите к цирковой кассе. Там стоит мусорник с крышкой. На крышке будет сверток. Я не шучу! Просто возле кассы сейчас нет ни души и никто не помешает. Это самое удобное место. Вы подойдете к мусорнику?
— Да.
— И сразу же скажите всем, что вещи нашлись. Ну, вы их куда-то засунули… Или их подбросили. Через пять минут!
Я повесила трубку. Пакет с драгоценностями был при мне. Кремовская все равно быстрее меня не добралась бы до кассы. Я вынула сверток и на лету брякнула его на крышку мусорника. А потом выскочила и понеслась к вахтерке.
Я должна была убедиться, что Кремовская нашла сверток и отнесла его к себе в гримерную.
Из дверей администрации я видела, как она медленно идет к служебному входу, стараясь, чтобы прижатый к боку сверток выглядел как можно незаметнее.
Теперь я вроде бы исправила то, что натворила, и вернулась к машинке.
Но, когда я закончила возню с бумажками и понеслась за кулисы, Любаня опять ревела. К ней сунулась Ласька, схлопотала по заднице и подняла ор. Причем Любаня сидела в шорной на сундуке, а перед ней торчал Гаврилов и костерил ее на чем свет стоит. Словом, та еще симфония!
Костерил ее Гаврилов за дело. Конечно, он ни секунды не верил, что она польстилась на эти блестяшки. Но ведь могла же Любаня сказать ему по-человечески, что ребенок болен, и не шмыгать между цирком и гостиницей, как привидение!
— Марш отсюда! — сказал Гаврилов, увидев меня. — Тебя еще тут не хватало!
— Я не к вам, — отрубила я. — Я к Любане!
И решительно села к ней на сундук. Тогда Гаврилов повернулся и ушел.
— Из-за этого мента у нас репетиция погорела, — сказала Любаня. — Ну, что они за люди! Спрашивают одно и то же сто раз! Как будто я должна ему придумывать что-то новенькое! Долбо… несчастный!..
— Не реви, — сказала я Любане. — Найдутся эти побрякушки. Я тебе обещаю! Вот увидишь — сегодня же найдутся! И вся эта чушь кончится.
— Ага, кончится! Они все с ума посходили! Яшка, прибабахнутый этот! Тоже твердит, что я была в цирке! Он, видите ли, заходил в шорную, когда я спала! Представляешь? Конечно, если вставать в пять утра, то на ходу заснешь и черт знает что увидишь!
— А чего он утром у тебя в шорной забыл? — спросила я. — Зачем он туда совался? У него гримерка и реквизит не на конюшне, а на втором этаже! И этот свой гроб на колесиках он тоже здесь не держит!
— Послушай!.. — тут Любанины глаза вдруг округлились. — А что, если это — Яшка?
— Спер?
— Да! Он же первый приходит! Кремовская говорит, что я ключи подобрала! А ведь он тоже мог подобрать!
И тут я поняла одну чудовищно забавную вещь. Я второй день ношусь с этими дурацкими блестяшками, я уже половину растеряла, но ни разу не задумалась — а кто же их спер на самом деле? Кому, кроме меня, потребовались брилики, да еще в таком количестве?
Яшка это сделать не мог. Яшка пришел уже после того человека, который сунул коробку в бочку. Впрочем, откуда я знаю, когда он пришел? Я же вообще ничего не знаю, а спрашивать не могу. Вот даже следователю никто ничего толком не отвечает, а мне?
— Знаешь что? — сказала я Любане. — Давай лучше сюда бинты, я тебе скатать помогу. А ты шей оголовье. А то уедешь в воскресенье, так оно и останется недошитое.
— Уеду, как же! — буркнула Любаня. — А если они до воскресенья не найдут эти побрякушки? Куда я, к чертям, поеду? А у Колесниковых в следующую пятницу программа открывается! Вот не дождутся они меня, возьмут другого ассистента — что я тогда делать буду?
— Останешься с Гавриловым. Он же все равно другого конюха еще не нашел. Я сама объявление в газету давала — пришел какой-то шизофреник…
— Знаю, сама выпроваживала. А с Гавриловым не останусь. Лучше с голоду подыхать. Лучше я вообще из системы уйду.
Уйти из системы — это было серьезно. В цирковой системе Любаню поставили на очередь, и через несколько лет она уже должна была получить квартиру. А куда она без квартиры, да еще с ребенком? Под забор, что ли?
— Ну, вы уже столько лет ругаетесь, еще годик погрызетесь, — успокоила я и подумала, что вот Любаня смоется от Гаврилова, которого вдруг так крепко возненавидела, и через месяц забудет всю грызню, а я куда из дому смоюсь? Не писать же заявление — мол, прошу уволить из семьи по собственному желанию… У меня моя домашняя грызня — навечно.
— Хватит, — твердо сказала Любаня. — Пусть ищет другую дуру.
Не знаю, почему, но в цирке служащими по уходу за животными работают в основном женщины. Я имею в виду — конюхами. Просто эта должность в документах так заковыристо называется. И мы занялись бинтами.
* * *
Весь вечер я провела в цирке. Я ждала, когда же наконец Кремовская скажет, что коробка с драгоценностями нашлась. Эту коробку вполне могли ей подбросить с шести до семи, пока все в буфете. Опять же, в это время и Любаня в буфете, а я неотлучно при Любане. Я даже Эдика поймала, и он стоял при нас, чтобы в случае чего подтвердить — Любаня не бегала на второй этаж. Она вообще там появляется очень редко — если на конюшне чепе и нужно позвать Гаврилова. А чепе, кстати, и в этот вечер назревало — Любаня долго ходила вокруг Борьки и щупала ему живот. Конечно, ворчала на Гаврилова, который погубит хорошую лошадь. Борька меланхолично все это слушал и даже не попрошайничал.
