Завтра, 19 ноября, Подгурский покидает пределы СССР. Мы договорились об этом с МИДом. Пока же мы следим за каждым его шагом: помимо микрофонов и телекамер в его номере, мы установили инфракрасные фотоаппараты, которые фиксируют любое его действие даже в полной темноте.
Протокол записан собственноручно.
Павлов».
Что-то не нравилось мне в этом объяснении. Не нравилось — и все. Хотя и смахивало на боевик. В голове вертелось пять тысяч вопросов. Но я знал, что Меркулов терпеть не может детской игры в почемучки. Так было и на этот раз. Он вернулся в кабинет, безмолвно дал мне подписать допуск и стал напяливать на себя пальто.
— Едем в морг на опознание.
— А… — я было раскрыл рот, толком не зная, что спросить, и потому замолк на полуслове.
Меркулов засмеялся:
— Вот именно, Саша, «а». Оставим все вопросы открытыми. — Меркулов вытащил свой «Дымок», присел на край стола, закурил. — Похоже, товарищ Турецкий, мы вляпались с вами в хорошее дерьмецо.
— Повторите, Константин Дмитрич, слово не понял! — весело сказал я.
Первая Градская больница расположена в самом начале Ленинского проспекта, между Нескучным садом и Министерством высшего образования, морг занимает в ней полуподвальное помещение в шестом корпусе. Когда подходишь к корпусу, не замечаешь никаких особых примет, если не считать трех фургонов-труповозок в глубине двора. Иногда можно увидеть катафалк — черный автобус, увозящий покойника в мир иной. Задние дверцы всех этих спецмашин сейчас открыты: при каждом удобном случае служащие стараются выветрить неистребимый трупный запах.
Несмотря на плохую погоду, во дворе нас ждали. У дверей с табличкой «Посторонним вход воспрещен» стояли двое — женщина лет за сорок и парень лет восемнадцати. Я понял — Ракитины. Они были удивительно похожи друг на друга — высокие, светлоглазые. Ракитина была, видно, в молодости красивой бабой, она и сейчас была еще ничего, только засушенная какая-то, а обильная косметика не могла скрыть глубоких морщин. Черная шляпка с вуалеткой, хотя и подчеркивала элегантность всего костюма, усугубляла старомодность ее облика. Ракитина сделала шаг нам навстречу:
— Здравствуй, Костя! Смотри, я сразу тебя узнала, а ведь столько лет прошло! Господи, вот ведь где пришлось свидеться!
— Здравствуйте, Виктория Ипполитовна, Вика! — Меркулов поцеловал протянутую для приветствия руку.
Это что за новости? Откуда он ее знает? А мне ведь ничего не сказал!
— Неужели, Костя, это правда, Витя убит? Как только ты позвонил, мы с Лешей сюда бросились. Машина нас ждет на Ленинском проспекте. — Ракитина говорила несколько манерно. — Пойдемте скорей, я должна на него посмотреть! — и она кивнула в сторону морга.
Сын взял ее под руку, с нежностью заглянул в лицо. Меркулов смерил их долгим взглядом, сказал сочувственно:
— А вы выдержите, Виктория Ипполитовна?
Вместо Ракитиной ответил ее сын:
— Мама выдержит! Мама все выдержит!
И мы пошли по гулкому больничному коридору, который вывел нас в анатомический зал. Несмотря на конец дня, за сепарационными столами работали патологоанатомы. Один из них — двухметровый лысоватый блондин, больше похожий на метателя молота, чем на врача, отделился от стола и, как был — в окровавленном фартуке и резиновых перчатках, — подошел к нам.
— Завморгом доцент Живодеров! — представился он. — Чем могу?
Я стал лихорадочно вспоминать, где это я совсем недавно слышал эту фамилию, на удивление «гармонирующую» с профессией патологоанатома? А-а, этот «сиплый» вчера в милицейской курилке рассказывал, что эксперт Живодеров осматривал скелеты в «замке Берия»…
Живодеров между тем, сощурив близорукие глаза, сказал:
— Костя! Сколько лет, сколько зим! Извини, брат, не признал сразу — богатым будешь!
Он, по-моему, собирался потрепаться с Меркуловым о минувших днях, но тот, кивнув на Ракитиных, перебил и спросил официально:
— Олег Всеволодович, покажи-ка нам мужчину из Сокольников, он числится за Счастливой.
Живодеров нисколько не обиделся и повел нас за собой. Наша похоронная процессия перешла в соседний зал. Там на цинковых столах лежали трупы, прикрытые ветхими, списанными простынями с черным клеймом «1-я Гр.». Столов было двадцать или больше. Я покосился на Ракитину — она держалась молодцом. Дойдя до середины второго ряда, Живодеров безошибочно сориентировался и, взявшись за угол простыни, плавным движением отвернул ее. Без кровинки в лице Ракитины неотрывно смотрели на покойника. Не шелохнувшись, Виктория Ипполитовна прошептала посиневшими губами:
— Это он…
Глаза ее были сухими.
Живодеров пропустил вперед молодого Ракитина, тот сделал несколько шагов и стал медленно опускаться на пол.
— Саша! — почти закричал Меркулов, стараясь удержать длинное беспомощное тело парня. — Отведи их в ординаторскую, пусть придут в себя.
Ракитины жили в знаменитой высотке на Площади Восстания. Этот и еще шесть небоскребов были построены по личному указанию товарища Сталина на семи холмах Москвы и по замыслу диктатора должны были увековечить его эпоху.
Семья Ракитиных занимала огромную пятикомнатную квартиру, оформленную по последнему слову жилищной техники. «Ничего себе живут! — подумал я. — Такую хату только в кино показывать!»
— Вы не обидитесь, если я вас приму на кухне? Мы и в лучшем времени любили здесь посидеть, посудачить.
— Для москвичей кухонный разговор — первое дело, — успокоил ее Меркулов.
— Только у нас правило — в квартире не курить, вы уж меня извините, — Виктория Ипполитовна даже чуть-чуть закокетничала, Леша же посмотрел на нее с укоризной.
Ну, я вам скажу, это была кухня! Я таких гарнитуров даже на выставках заграничной мебели не видел! Овальный стол из черного дерева, покрытый красным стеклом, окружали шесть того же дерева стульев с красными бархатными сидениями. Огромный холодильный шкаф красного цвета, черные кафельные стены. Хитро инкрустированные бесчисленные шкафчики для разной утвари. Меркулов осторожно отодвинул стул, я храбро последовал его примеру.
Пока Виктория Ипполитовна ставила на стол атрибуты чаепития, они с Меркуловым вспоминали милые подробности из их стародавней дачной жизни. Меркуловская семья жила в поселке старых большевиков в Кратово по соседству с Воеводиными, родителями Вики. Дед ее был последним из могикан ленинской гвардии. Он умер лет пять назад, и его именем названа одна из старо-арбатских улиц…
— Значит, Костя, ты в прокуратуре служишь? А мы все, признаться, думали, что ты в деда. Станешь, как и он, академиком, по аэродинамике или физике. А еще говорят — гены! Вот у вас в семье одни технари, только ты гуманитарный окончил. И в высоком чине? — Ракитина указала на две крупные звезды в бархатной петличке Меркулова.
— Советник юстиции. Что-то вроде подполковника, — Меркулов сказал это немного пренебрежительно.
— Что ж, это порядочно для твоих-то лет.
Ракитина отпила чаю. Воцарилось неловкое молчание.
— Да, в самом деле, Костя, — встрепенулась Виктория Ипполитовна, — о чем это мы? «Бурьяном заросли дороги юных лет…»
Ну и железная баба! Моя мамань на ее месте давно бы в обмороке валялась, а эта стихи декламирует!
— Константин Дмитриевич, могу я вам задать один вопрос? — наконец-то мы услышали Лешин голос.
— Ты можешь, Алексей, задать нам столько вопросов, сколько хочешь. Но боюсь, дорогой, что ответов у нас нет. Пока нет.
— Значит, вы не знаете, кто убил отца?
— Нет, не знаю. Не знаю — кто, не знаю — почему.
Молодой Ракитин тоже был немножко старомоден — вежливый, воспитанный, не по годам серьезный. Но мне он нравился. Во всяком случае гораздо больше, чем его мамаша. Леша прокашлялся и спросил снова:
— Если я вам смогу быть полезен — (мне показалось, что он сейчас скажет «милостивый государь»), — если я вам могу быть, чем-нибудь полезен, Константин Дмитриевич…
— Мы будем иметь это в виду, Алексей. Держи связь вот с Сашей, Александром Борисовичем Турецким, то есть запиши номер телефона.
Леша сказал:
— О, кей, — и достал из кармана записную книжку и «паркер». При этом он от волнения, что ли, опрокинул чашку с чаем на скатерть.
Ракитина зашипела:
— Безрукий! Помощник какой выискался! Иди в свою комнату и сидим там, если вести себя не умеешь.
Леша встал из-за стола и, на ходу дописывая номер телефона, сказал:
— Извините. Я пойду. Всего хорошего. — Заглянув матери в лицо, добавил: — Успокойся, мама.
Виктория Ипполитовна была прежней — сдержанной и надменной.
— Вика, может быть, вы расскажете нам немного о Викторе Николаевиче, о его работе, знакомствах, интересах. Знаете ведь, как бывает, незначительная с виду деталь может подсказать, что и где искать…
