совсем одна, и только ждешь его. Боишься лишний раз позвонить, эсэмэску написать, потревожить, и думаешь: а где он сейчас? Что делает? Может, у другой? И она его ласкает, целует? Думаешь: а не отравиться ли? Или — его отравить?..
— Вы разве с покойным плохо жили?
— Жили и жили! Как все живут! По-разному!.. Но уж теперь-то я точно буду знать, где он каждую минуту находится. Какое кладбище, вы говорите? Богородское?
— Троекуровское гораздо ближе к вам и в смысле пробок намного доступнее.
— Да… — философствует она, — теперь-то я останусь уж совсем-совсем одна… В пустой квартире и никому не нужная… — Она собирается с духом и произносит иным, «деловым» тоном: — Так что ты говоришь: ему нужен костюм?
— Да, будет разумно, если вы сразу отдадите мне ту одежду, в которой хотите его видеть во время прощания.
— А гроб будет открытый?
— Да, мы сделаем так, чтобы след от раны на лице был совершенно незаметен. У нас прекрасные специалисты.
— Пойдем костюм выбирать. Наверное, нужен черный?
Они перемещаются в спальню. Вдова шествует нетвердо, слегка оступается, и Савве приходится ее поддержать.
В квартире оборудована, по последнему слову моды, гардеробная комната — смежная со спальней. Там много барахла. Одна треть пространства принадлежит покойному, две трети — вдове.
— Рубашка, наверное, подойдет вот эта. Строгая, белая. Я подарила ему на прошлый Новый год. И галстук, конечно, тоже черный — хотя он черные не любил, но все равно в гардеробе держал. Смеялся: похоронные… Вот, в этом он отца своего хоронил… И костюм вот этот…
Она снимает со штанги плечики с костюмом, вдруг прижимает его к себе и зарывается в него лицом. Плачет:
— Им пахнет…
А потом роняет костюм и начинает рыдать горько, навзрыд, закрыв лицо обеими руками.
Савва стоит на расстоянии шага, но ничего не предпринимает. Тогда она бросается к нему и начинает в буквальном смысле плакать ему в жилетку, омачивая слезами рубашку и лацканы пиджака. Похоронный агент несмело приобнимает ее и похлопывает по плечам. В его прикосновениях нет ничего сексуального. А вдова вдруг хватает его голову обеими руками и начинает исступленно целовать лицо и губы.
— Мне это так нужно… — в полузабытьи шепчет она.
Но Савва отстраняет ее и делает шаг назад.
— Не надо, Ксения, — говорит он очень трезво. — Потом вы будете очень жалеть.
Проходит еще какое-то время, и вот мы уже видим поминки по Егору.
Дело происходит в кафе, приглашенных много, человек пятьдесят, а то и семьдесят. На отдельном столике — портрет покойного с черным бантом в углу фото, перед ним — шкалик водки, накрытый черным хлебом.
Главное место за столом занимает, естественно, вдова. Рядом с ней — руководители фирмы «Камни-Кол», в которой работал покойный. Это латиноамериканец-красавчик по имени Мигель, подле него — русская жена и еще одна сотрудница компании, красавица-блондинка Настя. Мигель прекрасно говорит по-русски, лишь с небольшим акцентом.
Рядом с этой сиятельной парой — дама лет пятидесяти, холеная и властная. Ее зовут Молена, и она самая важная здесь персона, потому что представляет фирму-партнера из Колумбии. Она поставляет на наш рынок драгоценные камни, а реализует их компания, в которой Егор Горчаков был одним из руководителей. Дама практически не изъясняется на нашем языке, рядом с нею русскоязычный толмач и помощник Кирилл.
Присутствует на тризне и Савва — не в качестве гостя, а как распорядитель. Он следит за тем, чтобы поминки прошли достойно, оговоренные блюда и напитки вовремя появлялись на столах. По ходу дела он представляется наиболее важным гостям — Мигелю, Насте, колумбийской гранд-даме Молене, ее переводчику Кириллу — и раздает им свои визитные карточки.
Слово берет Молена, представительница фирмы-поставщика из Колумбии. Она говорит по-испански, но рядом с ней — Кирилл, который переводит ее заупокойный спич. В нем звучит по адресу Егора: «Прекрасный, честный, благородный… Надежный, умный, мотивированный… Быстро принимающий решения, инициативный, по-хорошему творческий…» — и другое заупокойное бла-бла-бла.
Кто-то рядом с Саввой шепчет: «Золотое правило загробной речи: все реальные качества героя заменяй антонимами. Если лентяй — трудолюбивый. Если вор — честный и бескорыстный».
— А Егор был лентяем или вором? — переспрашивает другой любознательный гость.
— Он был деятельным, но бескорыстным, правильно говорят в заупокойном слове, — с иронией, переходящей в сарказм, поясняет злоязыкий коллега.
Савва обращает внимание на эту реплику.
Постепенно поминки становятся все менее принужденными, превращаясь в классическую русскую пьянку.
Похоронный агент — он держит себя здесь хозяином — в кухонном коридоре отчитывает метрдотеля:
— …И если ваша официантка не может удержаться от хиханек-хаханек, улыбочек или пустого кокетства, вы должны, как старшая по залу, призвать ее к порядку — или вовсе отстранить от работы. Это поминки, а не свадьба и не корпоратив! Вы хорошо меня поняли?
— Да, Савва Васильевич, — лепечет метрдотельша.
А рядом, в укромном уголке, творится удивительное: улучив момент, Мигель зажимает в угол вдовушку Ксению и начинает покрывать ее лицо страстными поцелуями.
— Мигель, не здесь, я тебя прошу… — бормочет она, высвобождаясь. — Не здесь и не сейчас…
Эту картину замечает Савва, но тут же отворачивается и отходит в сторону. Он думает, что это его совершенно не касается, да и видит парочку наверняка в последний раз в жизни.
Но в этом он ошибается.
Тем временем в той же самой допросной, что и прежде, опер Коршунов разговаривает со вторым из подозреваемых в преступном сговоре с целью убийства — Сироткиным:
— Вы не стреляли, на спусковой крючок не нажимали. Да, сидели за рулем, да, увезли убийцу с места преступления. Поэтому, конечно, лет семь-восемь строгого режима вам обеспечено. Но если назовете имя заказчика преступления — или заказчицы — к вам судья проявит снисхождение. К тому же тут вы соревнуетесь со своим подельником. Вдруг он первый это имя произнесет? Тогда вы уж точно как организатор пойдете, а это терроризм, срока огромные… Да вы прямо вслух можете не выговаривать. Только кивните. Это она?
Капитан демонстрирует фото вдовы, Ксении.
— Ты мне тут телегу не вози, начальник.
— Или, может, он? — Коршунов показывает карточку Мигеля, партнера и (возможно) любовника Ксении.
Мигель же спустя какое-то время звонит Савве.
— Господын Э-сторожевски? — вопрошает он с неистребимым испанским акцентом. — Мьенья совут Мигель, ми поснакомьельись вами на похоронах господына Егорра Горрчакова…
— Добрый день, я, конечно, помню вас. Чем могу служить?
— Мнье ньеобходима вваса профессиональная помосс.
— Что случилось?
— Ммоя зена умьерла.
Проходит несколько часов, и Мигель вместе с Саввой обсуждают
