У шкафа. Она изнывает от боли, ее колотит крупная дрожь. В горле так пересохло, что невозможно глотать.
— Выбери мелодию, — командует он и проводит дулом пистолета по ее позвоночнику. — Что-нибудь танцевальное.
— Я не умею танцевать.
— Вспомни детство, Сара.
— Что?..
— Мелани писала о твоих занятиях в танцклассе. Как отец бесился из-за того, что у него такая косолапая дочь. О, Мелани не упустила ничего. Она описала, и смачно, и свою жизнь, и твою. Я знаю все, Сара. И про снотворное. И про вскрытые вены. — Он лижет ей щеку. Не как щенок, который ластится к хозяину. Как дикий зверь, облизывающий свою добычу. — Хорошо, я сам выберу диск. Тебя нужно немного разогреть.
Звучит мелодия «регги».
— Мм. Мелани любила такие звуки. Любила раскачиваться в такт. Закрой глаза, Сара. Почувствуй музыку.
Его рука скользит вдоль линии декольте, ныряет в чашечку лифа, обхватывает голые груди, нащупывает соски. Пальцы его игривы, они словно поддразнивают ее.
Ее захлестывает волной стыда. Какое знакомое чувство. Сейчас она беспомощна, как в детстве. Вновь, помимо ее воли, чужой мужчина пытается завладеть ее телом. Ярость обуревает ее, изгоняя стыд. Я не виновата. Я этого не хотела.
Сара встречается взглядом с Аллегро. Она видит его гнев, ярость от сознания собственной беспомощности.
— Если бы ты только знала, как долго я ждал этого мгновения, — шепчет ей на ухо Вагнер. — Я начал грезить о нем задолго до Мелани. Задолго до того, как прочитал ее откровения о ваших мерзких выходках. Ты всю жизнь пыталась бежать от себя настоящей — так же, как и я. Сегодня мы оба избавимся от лжи.
— От твоей — может быть.
— Я знал, что ты окажешься не такой, как все. Особенной. Ты должна пройти через настоящую боль, чтобы добиться полного очищения. Но это возможно лишь при условии абсолютного подчинения моей воле.
Аллегро горько усмехается.
Вагнер оборачивается к нему.
— Давай проверим, не влажные ли у нее трусики, Джонни? — Без предупреждения он срывает с нее платье. Засовывает руку в трусы. — Нет, еще сухая. — В голосе его, скорее, веселье, нежели раздражение. — Я знал, что тебя будет трудно сломать, Сара. Ты — мой самый достойный противник. Я мечтал о таком, детка. Все так и вышло. Ты сопротивляешься упорнее всех, и тебе нужнее всех моя помощь. Я открою тебе правду, — говорит он.
Сара не сводит глаз с Аллегро. Она взывает к его поддержке, к его силе и мужеству. Потом смело встречает взгляд Вагнера.
— Ты думаешь, что знаешь меня настоящую, Майк, но ты ошибаешься. Я никогда не считала тебя своим спасителем. Для меня ты всегда оставался тем, кто ты есть на самом деле. Мучителем. Убийцей.
— Все верно, детка. Сопротивляйся жестче. Тем упоительнее будет капитуляция.
— Я ненавижу тебя. Презираю!
Он срывает с нее трусики, и она остается совершенно голой. Похотливое урчание вырывается из его груди. Он в экстазе.
На коленях возле кресла, она стоит, уткнувшись лицом в подушку.
Он взмахивает черным кожаным ремнем и стегает ее по ягодицам. Удар легкий, скользящий.
— Это чтобы тебя поддразнить, — говорит он и стегает еще раз. Теперь ремень опускается с тяжелым свистом и оставляет красные рубцы на коже. Свободной рукой он давит ей на затылок, сильнее прижимая ее лицо к подушке, чтобы заглушить крики.
— Ты еще не сочишься, детка?
Рана Аллегро дает о себе знать. Он не может сфокусировать взгляд. В глазах двоится. Но он не сдается.
— Может, все-таки снимешь с меня цепи, ты, ублюдок? Давай, я покажу тебе, что должен делать настоящий мужчина.
Вагнер хохочет. Ремень вновь взвивается.
Она с жадностью глотает воздух. Задыхается, как в том сне.
Обнаженная, она распластана в кресле. Теперь уже на спине. Вагнер вытирает пот и слезы с ее щек.
— Ромео знает, какая ты нехорошая девочка. Шпионишь под дверью отцовского кабинета, наблюдаешь, как он забавляется с твоей старшей сестрой. Не об этом ли были твои фантазии, Сара? Разве не мечтала ты занять место сестры? Не хочешь поиграть в отцовские игры с Ромео, принцесса? Превратить в реальность свои фантазии насчет секса с отцом?
— Так же, как это делал ты, совокупляясь с матерью?
Она видит, как он меняется в лице. Что это? Память возвращает ему ощущение собственной беспомощности? Но эта вспышка длится лишь мгновение, и вновь его лицо становится строгим и суровым.
— Мама никогда не обижала меня. Ни одна женщина не посмела меня обидеть. Все вы думаете, что такие горячие. Но на самом деле вы — полное ничтожество. И она тоже была ничтожеством. У нее был любимый сын, а она вышвырнула его, как мусор. Подобрала этого идиота-пьяницу. Ты знаешь, каково это — смотреть, как его поганый член входит в нее? Да, Сара. Ты знаешь, что такое подсматривать. Не тебе это объяснять.
На кухне. Падает в обморок от боли, страха, ярости. Он поднимает ее, грубо сдавливая грудную клетку. Она не может дышать.
Я уже на пределе. Но если я сдамся — тогда конец, он победит. Я не могу позволить ему победить.
Он швыряет ее на стул, застланный светло-зеленой хирургической простыней. На ней аккуратно сложены хирургические перчатки. Комок подступает к горлу.
На столе разложены какие-то предметы. Здесь белый шелковый шарф, бутылка «Перрье-Жуйе» и книжица в черном блестящем переплете из змеиной кожи. Дневник Мелани. Ее страницы — свидетели ее позора, мучительных страданий и гнева.
Сара останавливает взгляд на одном предмете. Он лежит чуть в стороне. Красная бархатная коробочка. В форме сердца. Слезы струятся по щекам. Она отворачивается, и в этот момент он берет со стола разделочный нож и с подчеркнутой неторопливостью пристраивает его на крышке красной коробочки.
— Ты все-таки оказалась достойной ее сердца, детка. Ее прощения. Как и моего.
Опять в гостиной. Вагнер одет для хирургии. Выставляет на кофейный столик неоткупоренную бутылку шампанского и красную коробку-сердечко. Кладет разделочный нож на подушку кресла. Пистолет опускает на пол, к своим ногам.
Джон лежит на полу всего футах в десяти от него. Рубашка его в крови, а лицо постепенно заволакивается маской смерти. Но Сара с изумлением и радостью замечает, что веки его дрогнули и открылись на мгновение, которого оказалось достаточно, чтобы увидеть, где лежит пистолет Вагнера.
От Вагнера ускользнул этот молчаливый диалог. Он слишком увлечен созерцанием обнаженного тела Сары.
— Какие прелестные тугие грудки, крепкая попка…
Ее руки связаны за спиной шелковым шарфом, и все, что она может, — это гневно смотреть на него.
— А как же крепкая попка Викки? Я ведь была там, Майк. В гардеробной. Я слышала, как ты пыхтел…
— Стыдно, стыдно, Сара. Ты ведь знаешь, что бывает с любопытными девочками. Они получают то, что заслуживают. Ромео сейчас воздаст тебе по заслугам. На колени, детка.
— Никогда. Не дождешься.
Он наотмашь бьет ее по лицу.
— Бедная девочка. Ты хочешь боли. Я понимаю. — Он заносит руку для следующего удара.
— Нет, пожалуйста. Не надо. Не бей меня больше. Пожалуйста. — Она пятится назад. Одолевает несколько шагов. Еще пару.
Он принимает правила игры. Движется следом за ней наступая. Поводя бедрами в такт музыке «регги». Ухмыляясь.
— Видишь, мы уже и танцуем, детка.
Она доходит до середины комнаты, но Вагнер уже утомлен игрой.
— Довольно, Сара. Вставай на колени.
Издав покорный вздох, она повинуется и, задрав голову, выжидательно смотрит на него.
— Хорошо. Ты победил. Этого ты добивался? Повиновения? Послушания? Исполнения всех твоих желаний? — Пока она отвлекает Вагнера, Аллегро изо всех сил пытается продвинуться по ковру.
Вагнер кладет руку ей на голову. Как будто благословляет.
— Разве так не лучше? Смириться. Отдаться моей власти?
— Да.
— Да, Ромео, — говорит он.
— Да, Ромео, — послушно повторяет она. О, Джон, скорее. Пожалуйста. Пожалуйста.
Вагнер улыбается, но вдруг лицо его искажает уродливая гримаса. Он часто моргает, рука его соскальзывает с ее талии, тянется к шее.
— Что?..
Он изумленно смотрит на нее, потом недоуменно — на свое плечо. Она следит за его взглядом. По рукаву его бледно-зеленого хирургического халата расползается красное пятно.
— Проклятье, — взвывает он, грубо хватая ее и прижимая к себе. Он оборачивается к Аллегро, который полулежит, привалившись к креслу, держа в скованных руках пистолет с глушителем.
— Может, еще разок попробуешь, Джонни? — усмехается Вагнер, выглядывая из-за спины Сары, которую держит перед собой в качестве живого щита.
Лицо Аллегро становится мертвенно-бледным.
— Сара, прости… — Веки его закрываются, руки падают на колени, пистолет выскальзывает из них.
