— Выпейте молока, господин Орлов. После вашего поста молоко очень полезно.
— Надеюсь, без отравы?
— Не забудьте, что вы нужны генералу живым… А теперь прошу в это кресло — будем наводить красоту.
Орлов сел в кресло перед зеркалом. «Ого! Здорово оброс!» Из-за ширмы вышел парикмахер в белом халате поверх военной формы. С любопытством взглянул на Орлова и сразу отвел глаза.
«Ужакин! Лейтенант! Встречались еще перед войной. Как его? Николай? Михаил? Вспомнил — тезка, Алексей».
Астафьев приказал:
— Постриги, Рыбаков, побрей…
— Слушаюсь, ваше благородие!
Поручик подсел к журнальному столику, взял газету. Орлов рассмотрел название — «Доброволец».
Парикмахер, избегая смотреть на Орлова, выкладывал из чемодана инструмент.
«Значит, ты здесь Рыбаковым ходишь?»
— Постарайся, Ужакин, по старому знакомству. Поручик Астафьев услышал, взглянул на парикмахера, подбежал.
— Рыбаков! Положите бритву!.. Руки! Руки вверх, Рыбаков! Дежурный!.. Вошел офицер.
— Господин Севостьянов! Унтер-офицер Рыбаков арестован. Отведите куда следует.
— Есть отвести арестованного!
— Срочно парикмахера.
— Есть!
— Вы неосторожны, господин Орлов. Рыбаков мог вас зарезать, как цыпленка.
— Ужакин? Не смог бы. Он трус!
— Тем более…
— Разрешите взглянуть на вашу газету? Астафьев подал Орлову газету.
— Плохая газета. Когда редактировал Жиленков, хоть что-то было, а сейчас редактором князь Барятинский-Эрастов. Знаю его по Парижу. Грандиозный болван.
Под названием газеты «Доброволец» жирным шрифтом напечатано: «Ежедневная газета войск освободительного движения». Орлов пробежал глазами заголовки статей: «На фронтах», «Германские войска снова потеснили советские позиции», «Все силы русского народа на освобождение родины от большевизма».
Хроника, объявления.
«Генерал-лейтенант Г. Н. Жиленков в Париже — сердечная встреча с вождем Народной партии Жаком Дорио. На встрече присутствовали глава милиции и руководитель легиона французских добровольцев мосье Дорнан, главный редактор «Эвр» Марсель Дза, редактор «Нувель ревю франсез» Дрие ла Рошель, писатели Бери, Бразильяк».
«Беседа с А. Ф. Керенским. Корреспондент германского информационного бюро передает из Мадрида, что туда поступило известие об интервью с А. Ф. Керенским, которое он дал известному журналисту. Министр — председатель Временного русского правительства — заявил: «Россия вполне созрела для борьбы за свободу. Я твердо верю, что генерал-лейтенант Власов поведет ее по верному пути».
«Повышение цен на эсбан. В целях экономии цена на билеты Берлинской городской железной дороги повышена на пятнадцать пфеннигов».
«Изменение часов работы русского ресторана «Медведь». Администрация уведомляет гг. посетителей, что в связи с участившимися воздушными налетами противника наш ресторан открыт с 12 дня до 7 вечера».
«Богослужения». Справок было много: о кафедральном соборе Вознесения, украинской православной церкви св. Михаила на Кайзераллее, 19, казачьей православной церкви св. Николая на Клопштокштрассе, 58, о храме равноапостольского князя Владимира…
«Отдел розыска». «Лидия Михайловна Абрамова разыскивает Виктора Николаевича Абрамова, офицера армии Врангеля в 1920 году. Писать: Бреслау, 5, кабаре «Кайзеркроне». «Сотников Николай Семенович разыскивает Юлю Гриценко из Житомира. Писать: Франция, Париж, 17 район, рю Ван-Дейка, дом 4, штаб ост-легиона». «Донской казак Лютов Карп Федорович разыскивает брата Афанасия. Париж, рю Де Курсель, 63».
«К сведению подписчиков и читателей. Со следующего номера за объявления о розыске близких и друзей устанавливается единая цена — 2 марки. Объявления будут иметь стандартный вид. Например: «И. И. Русаков — А. А. Русакову. Писать: «Берлин, Митте, Георгштрассе, 2».
…Вбежал младший унтер-офицер.
— По вашему приказанию явился!
— Облачайся! Пострижешь, побреешь господина Орлова.
— Слушаюсь… Как прикажете, господин подполковник? Под полечку? Боксик?
— Обыкновенно.
— Давно оттудова, ваше высокоблагородие?
— Котов! — Поручик Астафьев оторвался от газеты. — Можете молча орудовать?
— Трудно-с, вашбродь. Поговорить охота.
— Со мной поговоришь!
Котов больше ни слова, лишь спросил деловито:
— Усы сохраним? Вам идут.
— Пожалуй, оставь.
Астафьев насмешливо бросил:
— Усы гусара украшают.
— Котов, сбрей, ну их к черту!
Парикмахер смахнул усы. Спросил у Астафьева:
— Одеколончиком полить, вашбродь?
— Лей. Рейхсбанк выдержит.
Поднялись на третий этаж, прошли в комнату, в ней мягкий кожаный диван, такие же глубокие, вишневого цвета кресла, на полу ковер.
— Отдохните, господин Орлов. Я сейчас.
Астафьев ушел, закрыв за собой дверь на ключ. Орлов опустился в удобное кресло…
— Пардон, господин подполковник. Вздремнули? Закусите.
Орлов с удивлением посмотрел на стол — как в сказке, скатерть-самобранка, — сосиски, видать, горячие, булочка, масло, вкусно пахнет кофе.
«Не слышал, как принесли!»
Астафьев опять вышел.
Только принялся за сосиски — Власов и с ним бородатый полковник.
Орлов отодвинул тарелку.
— Не дури, Алексей Иванович, — дружелюбно сказал Власов. — И так столько дней не ел. Поешь. Мы не спешим.
— Давай, Власов, говори — что надо?
— Когда мы с тобой, Алексей Иванович, в Ялте отдыхали, никак месяц не вспомню?
— Не все ли равно?
— Не представляешь, как я тебе завидовал! Какая у тебя жена! Ее, по-моему, Кирой звали? Верно, Кира. Слушай меня внимательно, Орлов. Советую еще раз все взвесить. Кстати, листовки с твоим фото и подписью произвели на советских сильное впечатление. Взвесь еще раз все. А пока будь здоров.
Последним вышел бородатый полковник. Испытующе посмотрел на Орлова.
Почти тотчас же дверь открылась.
«Нет-нет, галлюцинация! Не может быть…»
— Алеша!
«Я схожу с ума!»
— Алеша, это я. Мне сказали: «Сейчас вы его увидите».
Кира бросилась к нему.
— Кира! Живая, живая… Родненькая моя!
— Алеша! Давно ты здесь! Где Сережа?
— Как где? У бабушки! Да ведь ты ничего не знаешь! У бабушки…
— Когда ты видел его?
— Недавно… Недели три назад.
— Он здоров?
— Кира! Живая, живая!
— Скажи, он здоров?
— Совершенно здоров! Кира! Живая! Не плачь, Кира, не плачь!
— Не могу… Я так измучилась. Я ничего не знала. Я побежала тебя искать, а машина ушла… Ты их видел — Сережу и маму?
— Кира, рассказывай, рассказывай…
— Как он выглядит? Он здоров?
— Ходит в школу, даже в две — еще в музыкальную… Сядь рядом! Счастье мое. Рассказывай.
— Как я только выжила? Если бы ты знал, как я их ненавижу! Как мама? Совсем старенькая?
— Ей Сережа стареть не дает. Ты бы видела, как он ест!
— Ты видел их!
— Не плачь, Кира, не плачь…
— Не буду… Он сказал: «Сейчас вы увидите вашего мужа, повлияйте на него!»
— Кто он?
— Как кто? Власов. Он меня сюда привез. Он уговаривал: «Повлияйте на мужа, если хотите, чтобы он и вы остались живы». Алеша, скажи, что я должна делать? Он сказал: «Если он не послушает вас, его сожгут!»
— Это они умеют…
— Говорил, что все равно победит Германия.
— Это он и мне говорил… Они хотят, чтобы я пошел служить к ним. Я им, видно, очень нужен, надеются — много расскажу. Дураки! Правда, Кира? Дураки!
— Дураки!
— Они убьют нас, Кира.
— Знаю…
— Он мне сказал, что сбросили нашим листовки с моим портретом…
— Он мне показал. Как ты мог надеть немецкую форму?
— Это фотомонтаж. Ловкость рук. Самое страшное, Кира, что наши могут не узнать правды.
— Узнают когда-нибудь. Ничего тайного нет на свете. Все рано или поздно открывается… А если и не узнают, совесть твоя будет чиста… Алешенька, я такое пережила, такого насмотрелась!
— Не будем об этом больше говорить…
— Расскажи про Сережу.
— Я приехал, они меня не ждали. Он очень вырос. Он мне по плечо…
Дверь открылась. Вошли Власов и бородатый полковник.
— Вы должны поблагодарить меня, Кира Антоновна, что я не поверил вам и предоставил возможность повидать Алексея Ивановича. Представь, Алексей Иванович, твоя супруга выдавала себя за Рябинину. Распорядитесь, Никандров.
— Свидание окончено.
Кира положила руки на плечи мужа:
— Алеша! Представь, что мы одни. Это же не люди, а животные… Звери… Пусть звери смотрят на людей. Дай я тебя поцелую, Алеша! Не волнуйся за меня. Слышишь! Не волнуйся… Я все выдержу…
— Свидание окончено.
Открылась дверь. Орлов заметил — в коридоре двое с автоматами. Никандров приказал:
