Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив

— Еще что-нибудь?

— Нет. В Праге больше ничего. Не задерживайся. В путь, ребята. А я пойду искупаюсь в пруду.

— Товарищ капитан, — спросил Чарда, с легкой растерянностью глядя на чудовищно грязные плавки Экснера, — может, вам что-нибудь нужно?

— Пожалуй, нет... Разве что полотенце. Где мои вещички? Ага, вон они. Да, полотенце. Пусть кто-нибудь принесет мне его на плотину. Одолжите у пана Гамела.

Он спешил к мельнице, чтобы прыгнуть в воду с затвора.

И страшно смутился — Лида шла от мельницы ему навстречу и несла объемистую сумку.

— Привет, — сказала она. — Ну и видик у тебя!

Он оглядел себя и кротко заметил:

— Что поделать, такая у меня судьба.

— Я принесла тебе плавки, полотенце, мыло. А еще позволила себе достать из твоего чемодана трусы.

— Боже мой, парень! — воскликнул от ворот пан Гамел. — Вот это да! Никак в протоку свалился?

— Свалился, пан Гамел. Не повезло...

— Глядя на тебя, со смеху умрешь, парень. Волосы все слиплись от ила. — Старик тихо рассмеялся, показав вставные зубы. — Иди помойся!

— Я как раз и иду, пан Гамел.

— А куда?

— На пруд!

— У плотины дно илистое. А назад тебе идти нельзя, со стыда сгоришь. Разве можно в таком виде показаться на люди! Иди в ванную! Барышня! Пока он моется, сварим-ка ему кофейку.

Двор старой мельницы был залит солнцем, на деревянном столе под развесистой липой благоухал кофе. Лида смеялась, ветер играл ее волосами; пан Гамел курил сигару.

Гамел предложил Экснеру коробку с сигарами.

— Спасибо. Я почти не курю. А сигара, пан Гамел... от нее мне, пожалуй, дурно станет.

— Теперь совсем другое дело, — объявила Лида тем тоном собственницы, каким женщина говорит о мужчине, которым завладела сознательно. — Еще сахару?

— Нет, спасибо, — ответил он с растерянной улыбкой. — Погоди... Мне вот пришло в голову под душем... почему, собственно, ты принесла мне плавки, мыло и полотенце?

— Ты что, всегда допрашиваешь, мой капитан?

— Не всегда. Время от времени, когда выпадет свободная минутка.

— Я проснулась и сказала себе: пойду прогуляюсь. Зашла в молочную, стояла — пила какао с рогаликом, а там кто-то начал рассказывать, что у мельницы пражский уголовный розыск косит траву. А я любопытна, к тому же хотела увидеть тебя с косой — вот и пошла взглянуть на сенокос. С дороги было превосходно видно, как некий капитан купается в протоке и выуживает из нее какие-то грязные тряпки. И я сказала себе, что ему понадобится помощь, вернулась в гостиницу и...

Он заметно побледнел. Быстро допил кофе.

— Господи, совсем из головы вон...

— Что?

— Деньги и... Пан Гамел, большое спасибо, я еще зайду. Сейчас мне надо бежать.

— Что-нибудь случилось?

— Случилось.

Экснер помчался к воротам. Было слышно, как он бежит по плотине, потом шаги его гулко застучали по деревянному мосту.

Пак Гамел и Лида Муршова переглянулись.

— Он прав, — сказал пан Гамел. — При желании убийца мог увидеть его. Как на ладони. Как увидела ты.

Экснер бежал по аллее, чтобы попасть к площади кратчайшим путем. Наверху, на мощеной улочке, он заметил коренастую фигуру в берете, с этюдником через плечо.

Маэстро Матейка торопливо шел по булыжной мостовой.

Михал Экснер остановился и с улыбкой шагнул ему навстречу.

— Доброе утро. Работать?

Матейка растянул рот в широкой ухмылке.

— Хотел пописать сегодня у мельницы...

— Я там толком и не был, — сказал Михал Экснер небрежно, — хожу с утра туда-сюда.

— Я видел ваших людей.

— Значит, вы домой?

— Наверно...

— Жаль, — вздохнул Экснер, — а я уж обрадовался, что пойду с вами и посмотрю, как вы пишете. Ужасно люблю смотреть, как другие работают. Художники, плотники, и вообще.

— Сегодня из этого ничего не выйдет, — покачал головой Войтех Матейка. — Хотя... — Вероятно, простодушие Экснера его растрогало. — Свет недурен, я давно уже собираюсь к оранжерее. — Он указал на ту сторону площади, которую образовывала садовая ограда. — Там оранжерея в стиле ампир. Весьма любопытна в утреннем освещении.

— Мне в самом деле можно пойти с вами?

— Конечно. Мне кажется, вы не глухи к искусству, разбираетесь.

— Немного, — согласился Экснер. — Только, знаете, времени не хватает, все служба да служба, — добавил он с рассудительностью человека недалекого.

На площади царило оживление. Подъезжали первые автобусы с экскурсантами, у бензоколонки ждала очередь из пяти машин, старший официант Карлик открывал окна и проветривал зал, продавщица из кондитерской с грохотом поднимала железную штору. Экснер и Матейка шли молча, оба улыбались. Проходя мимо открытых окон местного отделения общественной безопасности, капитан поздоровался с молодым вахмистром, который там дежурил.

— Товарищ капитан, — окликнул вахмистр.

Экснер остановился, маэстро Матейка тоже.

— Товарищ капитан, можно вас на минуту?

Капитан Экснер подошел к окну.

— Товарищ капитан, — вполголоса доложил вахмистр. — только что приехали из Праги. Ждут вас.

Михал Экснер пожал плечами и повернулся к художнику.

— Вот видите, — со вздохом улыбнулся он, — нет мне нынче покоя. Все служба и служба. Но я к вам приду. Через полчасика. Можно?

— Конечно. Я буду ждать вас.

— Допустим. — Пани Медекова, в золотых босоножках и оливково-зеленом платье, перепоясанном золотой цепочкой, закинула ногу на ногу, воинственно выставив колени. — Пан Рамбоусек трагически погиб. Но при чем тут я, боже милостивый, а тем более пан Прушек, старый добрый человек? Почему его вытащили из магазина, почему нас без слова объяснения волокут сюда, почему...

— Простите великодушно, — произнес капитан Экснер галантно. — И за этот неуютный кабинет, хотя кресла довольно удобные, не правда ли, пан Прушек? И за похищение тоже. Я должен бы допросить вас по отдельности, — улыбнулся он. — Но боюсь, у меня слишком мало времени.

— С нами вы свое драгоценное время тратите впустую, пан капитан, — сказала она.

Антиквар беспокойно ломал пальцы, потом поправил очки.

— Я не судебный эксперт, пан капитан. И весьма опасаюсь, что меня... привлекают по делу, к которому я не имею отношения и которого не понимаю. Короче говоря, некоторое время назад супруги Медек предложили мне на комиссию несколько картин из своего собрания. Они отобрали произведения, которые решили продать, и попросили меня оценить их. Я оценил. В понедельник вечером присутствующая здесь пани Медекова попросила, чтобы я вместе с ней посетил в Опольне ее мужа и оформил с обоими супругами официальные документы о передаче принадлежащих им художественных произведений в комиссионную торговлю. Мы приехали, как мне кажется, около девяти, а час-полтора спустя уехали. Говорили исключительно о предмете продажи. Это все, товарищ капитан. Я могу показать документы, но только с собой их у меня, к сожалению, нет, я ведь не знал, по какому делу мне придется давать свидетельские показания.

— Благодарю вас, пан Прушек, — учтиво сказал капитан Экснер. — Я вижу, у вас большой опыт. Вы многое облегчили и сберегли время нам обоим. Кстати, вы случайно не знаете, почему супруги Медек решили продать картины?

— Не знаю. Да меня это и не интересует. Мы не друзья, просто знакомые, и общаемся, только когда того требует наша профессия. Доктор Медек — выдающийся специалист...

— Знаю, — перебил Экснер. — А его супруга?

— Мы коллеги, она работает в художественном салоне.

— Вы знали пана Рамбоусека?

— Нет.

— Слышали о нем что-нибудь?

— Конечно. Доктор Медек рассказывал мне о нем еще несколько лет назад. И рекомендовал заняться его картинами. Но я как-то не собрался, во-первых, из-за нехватки времени... — Пан Прушек замолк.

— А во-вторых? — спросил Экснер.

— Во-вторых, товарищ капитан, тут, если угодно, сыграл свою роль субъективный взгляд на всю проблематику.

— Да? — удивился Михал Экснер. — Какую проблематику?

— Примитивизм в живописи.

— Любопытно.

— Если вас интересует моя личная позиция, — сухо произнес пан Прушек, — скажу прямо: я не люблю эту мазню, не верю в будущее этого искусства и повальное увлечение им считаю преходящей модой и снобизмом.

— Вот как. — Экснер почесал за ухом. — Интересно, правда, мне это не очень поможет, пан Прушек. Позднее вы продиктуете свои показания, если понадобится. А сейчас не смею вас задерживать в этом душном и неуютном кабинете. Можете прогуляться или посидеть в ресторане. Только, пожалуйста, будьте любезны сообщить вахмистру в соседнем помещении, где вас найти. Вдруг вы нам понадобитесь. Разумеется, при первой возможности мы отвезем вас в Прагу.

Пани Медекова закуривала сигарету, и браслеты на ее руках позванивали, словно серебряные колокольчики.

— Здесь можно курить?

Он пожал плечами.