Одна беда: в котлетах много хлеба
И острая нехватка сигарет!
Ах, если бы Париж! Вот это дело!!!
Рассказ, поэма и... Париж у ног!
А если подключиться к киноделу,
То я уж не Доценко - Полубог!
Париж, Ривьера, Княжество Монако,
И яхта, и рулетка по ночам...
Тончайшие духи, колье, и фраки,
И множество чертовски пьяных дам...
А по утрам приятная истома
За чашечкой кофе и рюмочкой "Камю"...
Ах, что? Опять? Куда? Какого черта?
Ах да - обед... Иду хлебать бурду...
Слеза течет - ее не вытираю:
С ней щи вкусней...
А в мыслях выпиваю:
"Камю", "Аи", "Клико"...
Все это будет - лишь вырваться
Из этих чертовых "Серпов"!
Я "Экипаж" снимал - так берегитесь!
Сниму "Дурдом" - вам не сносить голов!
Как и обещал, не буду в этой книге описывать десять с лишним месяцев Бутырки, месяц пересыльной Краснопресненской тюрьмы и более четырех лет зоны: когда-нибудь опишу свою жизнь за колючей проволокой в отдельной книге. Да-да, следак не обманул: мне отмерили шесть лет лишения свободы строгого режима. Во время следствия меня столько били и довели до такого состояния, что тюремный врач вынужден был написать в истории болезни: "частичная потеря памяти и потеря ориентации во времени и пространстве", забыв добавить, что я к тому же лишился дара речи... Потом насильно взяли пункцию спинного мозга, и у меня отнялась правая рука и левая нога. Такого меня и судили: бессловесного калеку. Этот суд почти зеркально повторил первый суд. Когда я вышел на свободу и встретился с адвокатом, она рассказала мне, что за час до вынесения приговора, когда все были уверены, что меня освободят из зала суда, в комнату судьи заходили двое в штатском и вышли только минут через сорок. И, несмотря на то, что прокурор запросил для меня пять лет лишения свободы, судья дал мне шесть!!! Такое случилось первый и последний раз в истории советского правосудия...
Должен заметить, что вышло не по судейскому желанию, а по прокурорскому: одно из моих многочисленных посланий добралось до адресата, до моего литературного наставника писателя Бориса Васильева, ставшего в то время депутатом Верховного Совета СССР. И по его депутатскому запросу меня реабилитировали на год и девять дней раньше определенного судом срока.
Низкий поклон вам, Борис Львович!.. Сократив мой срок на зоне, вы, вполне возможно, спасли мне жизнь, но об этом - в другой книге...
Хочу рассказать об одной встрече в Бутырке, когда я оказался на спецу. Эта встреча помогла мне не только выжить, но и сохранить все доброе, что я получил от матери и природы.
Камеры на спецу отличаются от общих тем, что там содержатся особо опасные подследственные, и сидят они не более четырех-пяти человек в камере. А некоторые и по одному.
Меня кинули в камеру, где находился лишь один человек - довольно тщедушный очень пожилой мужчина. На вид ему было за семьдесят точно. Он никак не отреагировал на мое появление, даже не взглянул в мою сторону. Каждый день меня забирали из камеры и часа через два-три возвращали назад едва живого, избитого иногда до потери сознания. Не знаю, на какой день после очередной встречи со своими мучителями, когда я не мог даже шевелиться, неожиданно ко мне подошел мой пожилой сокамерник, склонился надо мной и вставил в зубы зажженную сигарету.
- Закури, режиссер! - сказал он участливо.
- Кто ты?
- Для тебя - Бриллиант!
- Бриллиант? - с удивлением переспросил я: меня даже и на миг не посетила мысль, что передо мной один из самых известных в стране "воров в законе", старой закваски, как говорится, последний из могикан.
- Давай, затянись!
- Я не курю... - с трудом шевеля опухшими от побоев губами, ответил я.
- Ничего, затянись, легче станет...
Я глубоко затянулся и тут же закашлялся: это действительно была моя первая сигарета в жизни. И вдруг почувствовал такую легкость в теле, что показалось: взлетаю над полом, а голова моя непонятно закружилась.
- Ну, как?
- Хорошо... - глупо улыбаясь, ответил я, - спасибо...
Далее он сказал нечто такое, что и помогло мне выжить, не сломаться, сохранить оптимизм.
- Послушай, земляк, ты же режиссер, так сделай себе ФАНТАЗИЮ... Чувствуете, какой колоритный поворот мысли? - Сделай себе ФАНТАЗИЮ... Может, судьба не зря тебя сюда впихнула? Запоминай, откладывай в своей коробке, ткнул он меня в лоб. - Когда-то, может, и пригодится...
На следующий день, видно сообразив что-то и почувствовав в таком общении некую угрозу, менты выдернули меня из камеры старого "вора в законе" и кинули в другую. Именно тогда-то я и узнал имя этого мудрого человека - Василий Бабушкин. Уж не знаю, что плохого натворил в своей жизни этот человек, но мне он здорово помог, а может, и спас жизнь. Почему?
Потому, что с того момента я не переставал думать над его словами, к тому же вспомнил предсказания бабы Ванги и постепенно действительно пришел к мысли, что мне нужно ВЫЖИТЬ, чтобы потом рассказать обо всем людям...
Как мне жалко мою маму, которой столько пришлось пережить! Когда меня лишили свободы в первый раз, я решил не беспокоить маму и просто исчез на два года, не догадываясь, что этим только добавил ей седых волос. Все эти два года она пыталась разыскать меня, рассылая во все инстанции письма о моем исчезновении. Однако МВД хранило загадочное молчание или отвечало, что им ничего обо мне неизвестно.
Помня о прошлом опыте, я едва ли не с первых дней ареста просил все сообщить маме, но Истомин сделал это, только когда следствие закончилось, то есть месяцев через пять. А как он измывался над мамой, не дав ей ни одного свидания со мной! Сколько раз ей пришлось ходить к нему, чтобы вызволить из его липких лап мое золотое кольцо, привезенное из Италии, и некоторые золотые вещи, подаренные бабушкой Лаймой! Истомин внаглую хотел их присвоить. Хорошо еще, что кольцо было зафиксировано при его изъятии в КПЗ, а подарки бабушки Лаймы были изъяты из моей комнаты в присутствии соседей. Правда, ей так и не удалось вернуть около пятисот редких книг из моей библиотеки, кое-какой аппаратуры и некоторых подарков зарубежных деятелей кино.
Когда я вышел на свободу, соседи рассказали, что ко мне в комнату менты наведывались раз десять и всегда приходили с портфелями и спортивными сумками. Один раз соседи попытались заикнуться, но их так отбрили, что отбили всю охоту вмешиваться...
А сколько унижений пришлось вытерпеть моей бедной мамочке, когда она тащилась едва ли не через всю страну с сумками, набитыми продуктами для меня! Унизительные личные досмотры, издевательства конвойных, откровенное вымогательство продуктов и денег. А попробуй не дай!.. Столько будут тянуть со свиданкой, что все продукты пропадут...
Заканчивая краткую историю моей второй потери свободы, обращаю ваше внимание на один маленький, но важный штрих того времени.
Вы помните, с каким пиететом, благодаря моему тестю генералу Еремину, я относился к В. И. Ленину? Но все резко изменилось, как ни странно, после встречи с Андроповым. Ссылаясь на нее, я проник в специальный фонд Библиотеки имени Ленина. Именно там и открылись мои глаза, именно там я и узнал правду о "великом вожде". Именно там я наткнулся на документы, на которых Владимир Ильич собственноручно писал: "Расстрелять!", "Беспощадно расстреливать!", "Провести "красный террор"!"
Все эти грозные приказы касались малограмотных рабочих и крестьян, которые случайно, нисколько не задумываясь, что-то ляпнули невпопад или просто кому-то перешли дорогу. Именно тогда я впервые задумался над теми "священными коровами", что столько лет правили в нашей стране. Мысли мои вылились в стихотворение, за которое мне пришлось отсидеть в зоне, конечно с перерывами, ДВЕСТИ ДЕВЯНОСТО ТРОЕ суток ШИЗО.
Кто не знает, что такое ШИЗО, поясняю: это - штрафной изолятор в местах лишения свободы, в который сажают за мелкие правонарушения. Законом предусмотрено сажать не более чем на пятнадцать суток, и чтобы обойти закон, делается просто: выпускают на день, потом какая-то "солдат-ская" причина - и снова туда. Питание в ШИЗО гораздо скуднее, чем в зоне, но и оно дается лишь через день. В другие дни пайка хлеба и кипяток. Кто-то из зеков остроумно прозвал ШИЗО "день лета, день - пролета".
Вот это стихотворение:
Ах, как Ленина мало вы знаете!
Разве мог он придумать такое?
Декрет о земле, о Земле, представляете?
Глупость какая! Оставьте в покое!
То, что Ильич и подумать не мог,
То, чему просто не верится,
Это не Ленин, не ленинский слог,
Также, как бык, положим, не телится.
Ленин Великий, непревзойденный!
Ленин, как знамя, краснел от стыда,
Если ему предлагали казенный
Лишний кусок, то просто беда!
Ленин краснел, отдавая приказ:
В детей Николая стрелять боевыми!
Ленинский мы выполняем наказ,
Жвачку жуем, коммунизмом хранимы.
Ну кто, скажите-ка на милость,
Трудов не знает Ильича?
