— Нет, — сказала Нина — Вы ничего не докажете. Когда убивали Соснова, я была уже дома.
— А при чем тут Соснов? — неожиданно улыбнулся Рогозин. — Соснова ты не убивала я знаю. Соснова убил я.
Нина посмотрела на него испуганно.
— Ну не я, — сказал Рогозин. — Мой человек, конечно. Соснов пал жертвой большой смены поколения. Он ведь тоже хорошо знал Феликса. — Рогозин усмехнулся.
— Я вам ничего не скажу, - сказала Нина.
— Ты не понимаешь, — сказал Рогозин. — Тебя не просто будут пытать. После нашего допроса ты станешь психически ненормальной. Ты все расскажешь и окажешься в психушке, потому что не сможешь жить среди людей.
— Валяйте,— безразлично проговорила Нина.— Не знаю, что я смогу вам рассказать в таком состоянии, но сейчас я не скажу ни слова.
— Скажешь, — сказал Рогозин. — Эй, Николаша... Поди сюда, милый.
Из темноты вышел грузный человек Нина изумленно на него уставилась, потому что это был Бук. Но Рогозин тоже удивился.
— Эй, ты кто такой? Где Жмурин?
— Нету больше Жмурина, — сказал Бук хмуро. — И тебя нету, падла...
Он выстрелил из пистолета с глушителем, и Рогозин охнул и упал. Нина осела вдоль стены и заплакала.
— Ну-ну, успокойся, — поднял ее Бук. — Еще не все кончено, девочка. Они все еще там. Ждут, пока начальник закончит разговор.
Он расстегнул наручники, найдя ключ в кармане пиджака у Рогозина, поднял ее и понес к машине.
— Который тут твой Конек-Горбунок? — спрашивал он.
— Вон, — сказала Нина указав на свой «джип». — Как ты здесь оказался?
— Да вот оказался, — сказал тот. — Если бы ты сразу мне открылась, может, и не было бы ничего этого. А теперь даже не знаю...
Они сели в машину, Бук завел мотор.
— Будем прорываться, — сказал он. — Шансов очень мало, но настрой есть. Как ты?
— Давай, — сказала она.
Бук нажал на газ, и Нину вжало в спинку сиденья. Машина вылетела вверх по пандусу и выскочила на площадку, где стояли машины и бродили люди с автоматами. Поднялись крики, но Бук прорвался через эту толпу и выбрался на подъездную дорогу. Там стоял крытый «Урал», но Бук объехал его по тротуару. По ним стреляли, и несколько пуль даже угодили в машину.
— Пока нормально, — воскликнул Бук, глянув в зеркало заднего вида.
Машина ГАИ с включенной сиреной развернулась и загородила им дорогу, но и здесь Бук выскочил на тротуар, вспугнув пешеходов.
— Было бы здесь метро, — сказал он, — у нас бы были шансы...
— Наплевать на шансы, — сказала Нина, чувствуя, как в ней поднимается азартный озноб активности. — Гони, и все тут!..
Лавируя среди машин, Бук свернул в сторону центра и выругался, потому что здесь начиналась огромная пробка. Он выскочил на встречную полосу и погнал машину, предупреждая всех сигналом. Оказалось, мост был уже перегорожен рядом машин и цепь автоматчиков уже дожидалась их.
— Вот гады! — воскликнул Бук, стал разворачивать машину и, только развернув, увидел, как следом за ними катит целый кортеж. — Ну, что? — спросил он.
— Жми, — сказала Нина.
Он мрачно кивнул, нажал на газ, и «джип», рванув с места, помчался прямо на преследователей. Первая же машина затормозила и пошла юзом, но ее Буку еще удалось обойти. Зато другая врезалась им в борт, а следом третья, прямо в лоб. Нину бросило на стекло, рассыпавшееся от удара, и она вылетела из машины, переломав ноги. Бук вылетел в дверь, упал на асфальт и откатился метров на шесть. В горячке Нина поднялась на руках, оперлась спиной на покореженную машину и увидела, как ее окружают вооруженные люди, что-то ей возбужденно крича. В последний момент она вскинула руку, выставив два пальца, как ствол пистолета, и сразу из нескольких стволов ее буквально разорвали на части автоматные очереди. Так она и погибла, бывший старший лейтенант милиции, жена своего замученного мужа и мать своих убитых детей. Вся в крови, с растрепанными волосами и огромными раскрытыми остекленевшими глазами, она была прекрасна.
Я подъехал, когда все уже было кончено и движение машин по мосту возобновилось. Место происшествия было огорожено, машинам в сторону Строгина приходилось пробираться по узкому проходу вдоль тротуара, и потому там получилась пробка. Слава Грязнов тоже был здесь, сидел на ступеньке служебной машины, сняв фуражку, и курил. Телевизионщики уже снимали убитую, и милиционеры не решались их отогнать. Костя Дьяконов ходил и о чем-то распоряжался, но от интервью решительно отказывался. Конечно, ведь первым делом его бы спросили, кого же убили в тот, первый раз.
Сообщник Шимовой остался в живых, и его увезли в больницу вместе с раненными в операции милиционерами и сотрудниками президентской комиссии. Убитую почему-то долго не увозили, и все ходили вокруг нее кругами, стараясь на нее не смотреть. Я распорядился, чтоб ее накрыли и поскорее увозили. Ее остекленевший взгляд приводил всех в смятение.
— Что с тобой, Слава? — спросил я, подойдя к Грязнову. Он выбросил сигарету и вздохнул.
— Полный порядок, Саша. Эти подонки опять выкрутились.
— Я вижу, ты потрясен? — заметил я, усмехнувшись. — А ведь можно было догадаться, а? Лопухнулись мы, Слава...
— Знаешь, о чем я все время думаю?— спросил он вдруг. — Вот если меня кто-нибудь пристрелит, так ведь за меня и отомстить-то некому. А?
— Брось, — сказал я. — Если тебя это успокоит, то я могу пообещать...
— Нет, ты прямо скажи, — настойчиво повторил он. — Много у нас таких жен, а?
Я смотрел на него, на майора Славу Грязнова, которого знал уже много лет, и поражался тому, что этот очень легкомысленный в отношении женщин дядя, оказывается, тайно всегда мечтал о верной боевой подруге. Меня вдруг отчаянно потянуло к моей Ирине, и я отвернулся. В деле не осталось вопросов, оперативники уже составляли протоколы и мне там больше нечего было делать.
— Ты что-нибудь знаешь об убийстве квартирного маклера в Кривоколенном переулке? — спросил я Грязнова.
Грязнов поднял голову, посмотрел на меня рассеянно и сказал:
— Потом, Саша, все потом. Ты напиться не хочешь?
Я махнул на него рукой и уехал. Конечно, убитая Бэби тоже стояла у меня перед глазами, но вокруг нее кипело столько страстей, что хотя бы мне следовало оставаться хладнокровным. Да, я хотел бы, чтобы моя Ирина была столь же верна мне, но представить ее с пистолетом в ночном подъезде было диковато.
Когда я вошел в кабинет к Меркулову, то Сережа Семенихин все еще был там. Он столь же невозмутимо жевал жвачку и поблескивал стеклами очков. Они еще не знали о гибели Бэби.
— Что? — спросил Меркулов, глянув на меня.
— Все, — сказал я
Сережа тоже посмотрел на меня с ожиданием, и я гадал о том, как он отреагирует.
— Она убита, — сказал я. Он перестал жевать.
Меркулов громко вздохнул и поднялся, отойдя к окну.
Я впервые увидел, как Сережа Семенихин вынимает изо рта жвачку, заворачивает ее в бумажку и кладет в пепельницу. В этом было что-то ритуальное. Потом он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. Я вдруг ошеломленно заметил, как по его каменному лицу текут слезы.
Костя склонился к селектору и вызвал в кабинет секретаршу. Галина Викторовна появилась с блокнотом и первым делом сказала:
— Константин Дмитриевич, люди ждут. Вы им всем назначали встречу.
— Да-да,— сказал он, кивнув.— Извинитесь перед людьми и отпустите их. Сегодня приема не будет.
— Да? — отметила она и спрятала блокнот.
— И еще, Галочка, — сказал Костя. — Раздобудьте нам бутылку водки и три стакана.
Она чуть улыбнулась и спросила:
— Наверное, и какую-нибудь закуску?
— Не надо закуски, — сказал он со вздохом.
Она вышла. Я сел в кресло, вытянул ноги и произнес:
— Прошу прощения у высокого начальства, но я как-то выпадаю из всеобщей скорби. Да, мне жаль эту женщину, да, я тронут ее решительной верностью, но на ней столько крови!..
Тут я вспомнил ее окровавленное тело и осекся.
— Да, это ужасно, — кивнул Меркулов. — Что мы будем делать с Сережей?
— А какие тут варианты? — спросил я.
— Вариант первый,— сказал Меркулов,— уволить из рядов. Вариант второй — привлечь к уголовной ответственности за разглашение служебной тайны. И наконец, вариант третий: оставить все как есть.
— Как это — оставить все как есть? — воспротивился я.— Ладно, я не кровожаден и сажать его не собираюсь, но он ведь предал нас! Он соучастник убийства Чекалина и Тверитина, разве не так?
— Правильно, — кивнул Меркулов. — Еще и соучастие в убийстве. Он явный пособник! Четвертый вариант. Что ты предлагаешь?
Сережа всхлипнул.
— Я за увольнение, — буркнул я, не глядя на него. Меркулов кивнул. Он думал о другом.
