видеть и раньше — его бабушка лежала в комнате в задней части магазина перед похоронами, — но эти люди с такими же, как у нее, неподвижными серыми лицами были молоды. У одного паренька посреди лба виднелась круглая черная дырка с каплей крови под ней, похожей на слезу. Сердце Берни стучало как барабан, на лбу выступил холодный пот. Следом за Педро и Антонио он влился в нестройную толпу милиционеров.
Педро увели копать траншеи, а Берни, Антонио и двадцати другим добровольцам с винтовками и без велели следовать за сержантом в окоп, который еще не был закончен. Мужчины с лопатами прервали работу, чтобы дать им пройти. На краю окопа со стороны Каса-де-Кампо, откуда время от времени слышалась стрельба, высокой стенкой были уложены мешки с песком. Вокруг царила хаотичная суета: люди бегали туда-сюда, грузовики застревали и буксовали в грязи. Они остановились и неуверенно прислонились к стенке из мешков.
— Иисусе! — сказал Берни приятелю. — Это не армия.
— Другой у нас нет, — отозвался Антонио. — Вот, подержи, я осмотрюсь.
Рядом с Антонио была лестница, и не успел Берни остановить его, как тот начал взбираться наверх.
— Стой, ты, идиот, тебя застрелят! — воскликнул Берни.
Он вспомнил рассказы отца о том, как тысячи новобранцев гибли на Западном фронте, когда всего-то выглядывали из окопов.
Антонио положил руки поверх стенки из мешков:
— Ничего страшного, они меня не видят. Боже, у них полевые пушки и всего полно. Никакого движения…
Берни выругался, поставил винтовку, залез на лестницу и ухватил Антонио за пояс:
— Спускайся!
— Да брось ты!
Берни поднялся еще на ступеньку и схватил Антонио за плечо, тут раздался выстрел снайпера. Пуля не попала в голову Антонио, но угодила в руку Берни. Он вскрикнул, и они оба свалились с лестницы в окоп. Берни увидел, как по рукаву куртки потекла кровь, и отключился.
Испанский комиссар пришел навестить его в больнице.
— Ты дурак, — сказал он. — Надо было сперва явиться в штаб-квартиру партии. Прошел бы подготовку.
— Друзья сказали, что на Каса-де-Кампо нужен каждый человек. Простите.
— Теперь тебе несколько недель не встать в строй, — хмыкнул комиссар. — И нам нужно будет тебя где-нибудь расквартировать, когда выйдешь из больницы.
— Друзья из Карабанчеля приютят меня.
Мужчина взглянул на него косо:
— Они в партии?
— Социалисты.
Комиссар снова хмыкнул.
— Как идут бои? — спросил Берни.
— Мы сдерживаем врага. Формируем бригаду из коммунистов, будет хоть там дисциплина.
Берни зашевелился на нарах, пытаясь согреть ноги. Рядом с ним Винсенте издавал во сне ужасные хлюпающие звуки. Берни вспомнил те несколько недель в Карабанчеле, когда он поправлялся после ранения. Попытки обратить Мера в коммунизм не увенчались успехом. Они заявили, что русские уничтожают Республику, говорят о сотрудничестве с прогрессивной буржуазией, а сами тем временем внедряют свою тайную полицию и шпионов. Берни сказал, что слухи о жестокости русских преувеличены и во время войны суровость необходима. Однако спорить с таким ветераном классовых войн, как Педро, а он участвовал в этой борьбе уже лет тридцать, было непросто. Иногда Берни начинал сомневаться во всем, что ему говорили про русских, но выбрасывал эти мысли из головы: они отвлекали, а в разгар сопротивления не следует терять ориентиры.
Однако сомнения вернулись холодной ночью в лагере. Тогда суровые люди были нужны, но если бы они победили, теперь у руля стояли бы такие, как Эстабло? Отец Эдуардо сказал, что марксизм — это ложная вера. Сам Берни никогда не понимал до конца сути диалектического материализма и знал, что многие коммунисты тоже ничего в этом не смыслят, доктрина была сложная. Но коммунизм — не вера; в противоположность католицизму он основан на глубоком понимании реальности, материального мира.
Берни ворочался на нарах. Он пытался не думать о Барбаре. Мысли о ней причиняли слишком сильную боль, но ее лицо до сих пор иногда вставало у него перед глазами. Воспоминания о Барбаре неизменно вызывали у него чувство вины. Он ее бросил. Берни представлял, что она вернулась в Англию или в Швейцарию и теперь живет в окружении фашистских государств. Бывало, он говорил, что она ничего не понимает, сегодня же задумался: а сам-то он много смыслит? Берни вызвал в памяти образ, которым давно стал успокаиваться, он часто делал так, когда не мог заснуть. Это была сцена из кинохроники, которую он видел в Лондоне: тракторы едут по бескрайним русским полям пшеницы, а за ними идут поющие работники и собирают скошенные колосья.
Рано утром Сэнди заехал за Гарри. Был холодный ясный день, солнце стояло низко на ярко-голубом небе. Сэнди вылез из своего «паккарда» и пожал Гарри руку. Он был в теплом пальто из верблюжьей шерсти и шелковом шарфе, смазанные маслом волосы блестели в солнечных лучах. Вид он имел довольный, ранний выезд явно взбодрил его.
— Фантастическое утро! — воскликнул Сэнди, глядя на небо. — Зимой такое бывает не часто.
Они ехали на северо-восток от Мадрида, поднимались в горы Гвадаррама.
— Не хочешь как-нибудь снова зайти к нам пообедать? — спросил Сэнди. — Только мы и Барбара. Она все еще немного не в духе. Я подумал, это подняло бы ей настроение.
— Было бы здорово. — Гарри сделал глубокий вдох. — Благодарю тебя за то, что берешь меня в дело.
— Не стоит, — покровительственно ответил Сэнди и улыбнулся.
Наконец добрались до перевала. Возвышавшиеся по сторонам от них горные вершины уже покрылись снегом. Потом начался спуск, они проехали вдоль голых коричневых полей, миновали Сеговию и повернули на запад, к Санта-Мария-ла-Реал. Машин было мало, сельская местность — тихая и пустынная. Картина напомнила Гарри день приезда, путь в Мадрид с Толхерстом.
Через час Сэнди свернул на пыльную грунтовую дорогу, которая петляла между низкими холмами.
— Боюсь, сейчас нам немного порастрясет кости. До прииска еще полчаса ехать.
На дороге тяжелые телеги оставили глубокие колеи, поверх них отпечатались следы ослиных копыт. Машина дергалась и дребезжала. Сэнди уверенно держал руль.
— С момента нашей встречи я все вспоминаю Руквуд, — задумчиво проговорил он. — Пайпер вернулся в наш кабинет, после того как меня выгнали? Ты писал мне.
— Да.
— Могу поспорить, он считал это своей победой.
— Навряд ли. Насколько я помню, он вообще не упоминал о тебе.
— Неудивительно, что он стал коммунистом, в нем всегда была эта фанатичная жилка. Бывало, смотрел на меня так, будто с превеликим удовольствием поставил бы к стенке. — Сэнди покачал головой. — Знаешь, коммунисты и сейчас серьезная угроза миру. Это с Россией Англии нужно воевать, а не с Германией. Я надеялся, что после Мюнхена так и будет.
— Фашизм и коммунизм друг друга стоят, — возразил Гарри.
— Да брось! По крайней мере, при диктатуре правых
