ваш брат, Никки?
– Не знаю и знать не хочу. Проваливайте к чертям!
Она шагнула назад, в дом, и захлопнула дверь.
Рейчел вынула визитку из кейса, подсунула под дверь. Никогда не знаешь, как оно повернется.
Нет, одну вещь она точно знает, поправила она себя, направляясь к своей машине.
Никки Беннетт врет, причем врет неумело.
Никки Беннетт по другую сторону двери почувствовала, что ее начинает трясти, прежде всего – от злости. Нет, она не даст, не позволит снова разломать свою жизнь ради людей, на которых ей плевать, из-за пьяной измены чьего-то отца, случившейся, когда она была подростком, нет, черт возьми.
И она ни на минуту не верит, что мать знала обо всех этих потаскухах, которых отец трахал направо и налево.
Да только вот верит. Верит, призналась она себе и закрыла лицо руками.
И все эти годы – только новая ложь.
Ложь, предательство, бухло и колеса. Вся ее жизнь, построенная на лжи.
Ну уж нет, ее жизнь – нет. Себе она построила собственную жизнь, а они, все остальные, пусть горят синим пламенем.
Когда она убрала руки от лица, глаза полезли на лоб от удивления: по элегантному закруглению лестницы неспешно шел ее брат.
– Привет, сестричка. Загрустила?
– ДД! – Она едва узнала его – неухоженная бородка, волосы почти до плеч. В побитых ковбойских сапогах, с поясом под кобуру он выглядел как гибрид реднека с апостолом, под которым проглядывал облик их отца. – Что ты тут делаешь? И как ты вошел?
– А, сейчас объясню, – сказал он.
И изо всей силы ударил ее кулаком в лицо.
Рейчел заехала в «Шитц» заправиться, выпить чего-нибудь холодного и еще раз опорожнить пузырь. Сидя в машине, она позвонила Эдриен:
– Это Рейчел. Хотела дать вам знать, что только что говорила с Никки Беннетт.
– И что она сказала?
– Утверждает, что понятия не имеет, о чем я говорю, и никого из женщин в списке не знает. Бурные опровержения, много возмущения, и кое-где просвечивает вранье. Отвечает ли она непосредственно за полученные вами угрозы, за те убийства или нет, но что-то она знает.
– И что дальше?
– Вот что бы мне хотелось, это взглянуть на данные ее разъездов за последние несколько лет. Посмотреть, не обозначится ли она где-то возле убийств. Это придаст куче косвенных доказательств серьезную весомость.
– У вас есть такая возможность?
– Я – частник, так что выцыганить ордер не могу. И не уверена, что смогла бы, даже если бы оставалась на службе. – Она посмотрела на часы. – Мне тут на пару часов надо будет отвлечься на семейную жизнь, с вашего разрешения, изложить все найденное моему дяде. Он все еще на службе.
– Все, что вы сочтете полезным. Все что угодно.
– Тогда привлеку его мозги. У меня еще остались друзья и контакты на прежней работе, а у него их полно. Я скажу то, что инстинкты мне говорят: она как-то замешана и сильно нервничает. Все это я потом для вас запишу и добавлю свои наблюдения и впечатления. Я нашла ее на сайте ее компании. Не собиралась, но мне надо было с ней увидеться. Она с виду такая…
– Обыкновенная? – подсказала Рейчел.
– Да. Миловидная женщина с уважаемой профессией. Фотографий брата не нашла, только в архивах по джорджтаунской истории, а тогда он был ребенком. Вид – именно как у ребенка, одевшегося для школьной фотографии. Но он уже не ребенок. И она тоже. И я и собираюсь выяснить, стоит ли за этой историей кто-то из них.
Поскольку что-то в ней меня насторожило, подумала Рейчел. На что-то тут радар пискнул.
– Я рада, что вы на моей стороне.
– На это вы можете рассчитывать. Я устрою с дядей мозговой штурм и вернусь к вам.
Что-то должно прорваться, сказала себе Рейчел, отъезжая с парковки. Она видела, чувствовала волны гнева, страха и вины, исходящие от Никки.
И эти волны готовы были ударить в берег.
Болело все. Невозможно было думать из-за боли, все тело тряслось от шока.
Жуткий сон, думала Никки. Проснись, проснись.
Она пробивалась сквозь рваные, рвущие слои, во рту стоял вкус крови.
Во сне разве ощущаешь вкус?
Но мерзкий, медный вкус заставил закашляться, плюнуть. Лицо раздирало пульсирующей болью. Она стучала в голове, прорываясь наружу, Никки пыталась открыть глаза, проснуться.
Она поняла, что лежит на полу, на холодной плитке, и свет кажется слишком ярким. От него болели глаза и текли слезы.
Она попыталась сесть, оттолкнуться руками, но правую что-то держало. И хотя перед глазами все плыло и двоилось, она все же разглядела браслет наручника.
В испуге она увидела цепь, приваренную к браслету и к толстому болту в кафельной стене.
Туалет под лестницей, элегантный туалет, где лежат ее красивые полотенца для гостей. Для гостей, которые так и не пришли.
Охваченная паникой, она попыталась вырваться, но браслет лишь сильнее впился в руку, усиливая боль.
И она вскрикнула, закричала, несмотря на взрыв боли в голове.
Послышались шаги, она попыталась сжаться, отступить, потому что вспомнила. Боже мой, она теперь вспомнила.
ДД подошел к двери. Он нес ее ящик с папками, который поставил на пол. Пригнулся, осклабился, глядя на нее.
– Ух ты, Ник, а ведь я тебе сопатку, кажется, сломал. Придется тебе в темных очочках походить.
– Ты меня ударил! Ударил!
– Не так сильно, как мог бы. Так что скажи спасибо.
– Что ты задумал? Что ты задумал?
Он улыбнулся – она помнила, как он это делал. Губы разъехались, глаза холоднее льда.
– Убивать тебя не собираюсь. Сможешь потом сказать мне спасибо. Если бы ты ту вынюхивающую стерву сюда впустила, я бы вас обеих сделал. Но ты дала ей отпор, Ник, так что поступим вот так.
– Что ты сделал, ДД?
Он поводил пальцем в воздухе:
– Сама знаешь. Если не знала раньше, то знаешь теперь. Так же верно, как знаешь, что орать можешь на пределе легких, и ни одна собака тебя не услышит. Внутренние комнаты, сестренка. Толстые оштукатуренные стены, и окон нет. Так что вот так.
Он покопался в ящике, достал флакон эдвила и бутылку воды. Подтолкнул ей то и другое.
– Я бы на твоем месте принял четыре штуки.
– Ты убил тех женщин. Про которых эта тетка-детектив говорила.
– Так им и надо. Заслужили все, и я всех их сделаю. Работал не торопясь, но вижу теперь, что надо взяться за дело всерьез. Чертовски повезло, что я оказался здесь, когда эта зараза пришла тебя
