Ознакомительная версия.
– Выглядишь довольно неплохо, – сказала я шутливо.
«Глэдис» – велосипед марки BSA, когда-то принадлежавший Харриет.
– Довольно неплохо, – подтвердил Доггер. – Несмотря на зимнюю спячку.
Я поставила «Глэдис» на опору позади нас и пару раз нажала на звонок. Приятно услышать ее жизнерадостный голос посреди зимы.
Некоторое время мы сидели в дружеском молчании, потом я сказала:
– Она довольно красива, не так ли? Для своего возраста?
– «Глэдис»?…или мисс Уиверн?
– Что ж, обе, но я имела в виду мисс Уиверн, – сказала я, радуясь, что Доггер понял ход моей мысли. – Ты думаешь, отец на ней женится?
Доггер сделал глоток чаю, поставил чашку и выбрал веточку омелы. Он подержал ее за основание, как будто взвешивал, потом положил.
– Нет, если не захочет.
– Я думала, у нас не будет украшений, – заметила я. – Режиссер не хотел тратить время на то, чтобы их убирать, когда они начнут съемки.
– Мисс Уиверн решила иначе. Она попросила меня подобрать елку достаточных размеров для вестибюля к ее субботнему представлению.
Мои глаза расширились.
– Чтобы напомнить ей о елках ее детства. Она сказала, что ее родители всегда ставили елку.
– И она попросила тебя принести ветки падуба? И омелы?
– Да, сэр, да, сэр, три полные сумки, сэр, – улыбнулся Доггер.
Я обвила себя руками, и не только от холода. Даже самая незначительная шутка Доггера согревала мое сердце – и, возможно, делала слишком смелой.
– А твои родители? – спросила я. – Они ставили елку, имею в виду? И падуб, плющ и омелу, и всякое такое?
Доггер ответил не сразу. По его лицу пробежала легчайшая тучка.
– В той части Индии, где я жил ребенком, – наконец ответил он, – омелу и падуб нелегко найти.
Кажется, я помню, что украшал манговое дерево на Рождество.
– Манговое дерево! Индия! Я не знала, что ты жил в Индии.
Доггер долго молчал.
– Но это было давным-давно, – сказал он, будто очнувшись от сна. – Как вы знаете, мисс Флавия, моя память не такая, как прежде.
– Ничего-ничего, Доггер, – ответила я, похлопывая его по ладони. – Моя тоже. Да вот, не далее как вчера я держала в руке щепотку мышьяка и куда-то положила его. И ради всего святого, не могу вспомнить, что я с ним сделала.
– Я нашел его в масленке, – сказал Доггер. – Я позволил себе вольность положить его в каретный сарай от мышей.
– Масло и остальное? – спросила я.
– Масло и остальное.
– Но не масленку?
– Но не масленку, – сказал Доггер.
Почему в мире больше нет таких людей, как Доггер?
Вспомнив отцовские приказы не болтаться под ногами, я провела остаток дня в лаборатории, внося последние поправки в консистенцию моего мощного птичьего клея. Добавка нужного количества бензина не даст ему замерзнуть.
До кануна Рождества оставалось всего сорок восемь часов, и я должна быть готова. Места для ошибки нет. У меня будет лишь один шанс пленить Деда Мороза – если он и правда существует.
Почему я так не доверяю рассказам сестер о мифах и фольклоре? Потому ли, что опыт научил меня тому, что они обе лгут? Или потому, что я действительно хочу – возможно, даже нуждаюсь в том, чтобы верить?
Что ж, существует Дед Мороз или нет – пока вопрос, но скоро я буду описывать в дневнике великий эксперимент: цель, гипотеза, метод, результаты, изучение вопроса, выводы.
Так или иначе ему суждено стать классикой.
На полях одной из записных книжек дядюшки Тара я нашла написанную от руки цитату из сэра Фрэнсиса Бэкона: «Мы должны добавлять не крылья, но свинец и балласт к пониманию, чтобы не позволить ему прыгать и летать».
Именно это я приготовила для Деда Мороза! Порцию старого доброго клея!
Позже, в постели, моя голова наполнилась видениями оленя, намертво приклеившегося к каминной трубе, словно гигантская муха к липкой бумаге, и я осознала, что безумно улыбаюсь в темноте. Наконец пришел сон и вместе с ним то, что могло быть звуками далекого граммофона.
Я остановилась наверху лестницы.
– Это неправильно, – ворчал голос. – Они не имеют права сваливать это на нас.
– Лучше держи это при себе, Латшоу, – произнес другой голос. – Ты знаешь, что нам сказал Лампман.
– Да, я знаю, что сказал его преосвященство. То же, что говорил на прошлых съемках и на съемках до того. Я слышал эту речь про жалобы столько раз, что могу процитировать ее во сне. «Если у вас есть жалобы, скажите мне», и так далее и тому подобное. С тем же успехом он мог бы обращаться к человеку на луне.
– Макналти всегда…
– К черту Макналти! Теперь я за главного, и как я говорю, так и есть. И вот что я говорю: они не имеют права нагружать нас дополнительной работой только для того, чтобы ее королевское величество могла дать возможность местной деревенщине поглазеть.
Я медленно попятилась и затем снова вернулась более шумно.
– Шшш! Кто-то идет!
– Доброе утро! – жизнерадостно сказала я, потирая глаза и изображая деревенскую простофилю. Если бы у меня было время, я бы покрасила один из передних зубов в черный цвет растертым углем.
– Доброе утро, мисс, – отозвался один из них, и по голосу я опознала, что Латшоу – это другой.
– Ух какое снежное утро, да?
Я знала, что переигрываю, но с некоторыми людьми это не имеет значения. По личному опыту я знала, что ворчуны глухи к любым голосам, кроме собственного.
– О, как мило! – воскликнула я, спустившись по лестнице, и хлопнула в ладоши, словно старая дева, которой только что, согнув колено, вручил обручальное кольцо краснолицый сквайр.
Южная сторона вестибюля полностью преобразилась за ночь, превратившись в вечерний итальянский дворик. Каменные стены, нарисованные на холсте, закрыли деревянные панели, и площадка на южной лестнице стала балконом в Вероне.
Несколько искусственных деревьев стояли там и сям в горшках, ловко замаскированных и прикрытых маленькими скамеечками для вящего эффекта. Все было сделано так хорошо, что я почти чувствовала тепло итальянского солнца.
Это здесь, знала я, через несколько часов Филлис Уиверн и Десмонд Дункан воспроизведут эпизод из «Ромео и Джульетты»: постановки, которая однажды продержала Вест-Энд на ногах за полночь и заставила актеров выходить на поклон несчетное количество раз.
Я читала об этом в заплесневелых журналах о театре и кино, наваленных кучами в библиотеке Букшоу, по крайней мере они там валялись, пока их не убрали ради съемок.
– Бегите скорее, мисс. Краска еще влажная. Вы же не хотите измазаться с ног до головы, не так ли?
– Нет, если она на свинцовой основе, – выстрелила я в ответ, небрежно удаляясь прочь и с легким трепетом удовольствия вспоминая историю американского художника Уистлера, который в процессе создания знаменитой «Девушки в белом» благодаря высокому содержанию свинцовых белил в грунтовке подхватил то, что художники именуют «коликой живописца».
Интересно, под другим названием отравление свинцом звучало бы так же сладко? Я знаю, что крысы прогрызают свинцовые трубы, потому что привыкают к сладкому вкусу этого металла. На самом деле я начала делать записки к брошюре под названием «Странности свинцизма» и с удовольствием размышляла на эту тему, когда зазвонил телефон.
Я сразу же бросилась к нему, чтобы он не прозвонил второй раз. Если отец услышит, нам предстоит день гнева.
– Проклятье! – сказала я, поднимая трубку.
– Алло… Флавия? Я не вовремя?
– О, здравствуйте, викарий, – сказала я. – Извините, я только что ушибла колено о дверной проем.
Из «Книги золотых правил Флавии»: если тебя застали за руганью, дави на жалость.
– Бедняжка, – сказал он. – Надеюсь, ты в порядке.
– Буду, викарий, когда утихнет мучительная боль.
– Что ж, я звоню сообщить, что с нашей стороны все идет чудесно. Билеты почти все проданы, хотя еще утро. Синтия и ее телефонные воины превзошли сами себя прошлым вечером.
– Благодарю вас, викарий, – сказала я. – Я передам отцу.
– О, Флавия, и скажи ему, что Дитер Шранц с фермы «Голубятня» предложил, если твой отец пожелает, разумеется, воспользоваться санями из вашего каретного сарая и организовать доставку наших театралов из приходского зала в Букшоу. Он говорит, что может наскоро собрать крепеж, чтобы тащить сани за трактором. Одна эта поездка должна стоить столько же, сколько спектакль, как ты думаешь?
Отец согласился, на удивление мало поворчав, но, когда дело касается викария, он почти всегда так себя ведет. Их объединяет дружба глубокая и прочная, природу которой я не вполне понимаю. Хотя они оба посещали Грейминстер, учились они в разное время, так что это не является объяснением. Викарий проявляет к почтовым маркам не более чем вежливый интерес, а отец проявляет не более чем мимолетный интерес к небесам, так что связь между ними остается загадкой.
Откровенно говоря, я немного завидую их легкой близости и иногда ловлю себя на сожалении, что мы с отцом не такие друзья, как он с викарием.
Ознакомительная версия.
